Экранизация романа "Солярис" Б. Ниренбурга 1968 г.
Предыстория возникновения этой экранизации такова. В 1966 г. в Главной редакции литературно-драматических программ ЦТ создано Творческое объединение приключений и фантастики (ПиФ), руководителем которого стал Борис Эдуардович Ниренбург — известный в то время телевизионный режиссёр, заслуженный деятель искусств РСФСР. Необходимо было создавать творческий «портфель» нового отдела, и Б. Ниренбург, ратовавший за то, чтобы в основе сценариев была хорошая серьёзная литература, выступил с идеей сделать телеспектакль по роману Ст. Лема «Солярис».
Заняты в спектакле были актёры вахтанговского театра: Василий Лановой (Крис Кельвин), Владимир Этуш (Снаут), тогдашняя студентка Щукинского училища Антонина Пилюс (Хари), Владимир Зозулин (Сарториус), в эпизодах снялись В. Дугин и А. Кацинский. Спектакль (ч/б, в двух частях, 2 часа 22 минуты) показан 8-9 октября 1968 г. (с повтором 10 и 11 октября) по 1-й программе Всесоюзного телевидения.
Пожалуй, это самая близкая к литературному первоисточнику экранизация романа. Но Ст. Лем о ней, видимо, не знал. Во всяком случае, в интервью, взятых у писателя в последние годы жизни, он упоминает только о фильмах Тарковского и Содерберга. «Молчит» о первой экранизации романа и официальный сайт Лема http://www.lem.pl/. Демонстрировалась она редко и за пределами СССР не была известна.
Интересно, что все режиссёры, снимавшие свои версии «Соляриса», отказывались от демонстрации технических достижений будущего. Тарковский сожалел о том, что впустил в свою картину научно-фантастический антураж. Отказ от акцента на технических чудесах декларировал и Содерберг. Стремлением «уйти от фантастики» во внешней атрибутике отмечена и версия Ниренбурга: здесь нет ни космических кораблей , ни эффектных интерьеров космической станции; Океан, так или иначе показанный в двух последующих экранизациях, здесь лишь символически обозначен звуковым оформлением
Антураж космической станции в телеспектакле скромен, почти убог: посадочный отсек, куда прилетает Крис, напоминает, скорее, пустующее заводское помещение (или павильон киностудии!) с металлическими лестницами вдоль стен и тонкими, как прутья, перилами. Шаги Криса эхом отдаются в пустом пространстве. Тёмные коридоры станции, освещённые круглыми лампами, свет от которых яркой трапецией падает вниз, наводят на мысль о тюремных подземельях.Ощущение страха нагнетается и авангардной музыкой: в звуковой партитуре преобладают искажённые голоса, отсылающие к нечеловеческим воплям «гостей» в романе Ст. Лема, барабанная дробь, звук пишущей машинки или телеграфного аппарата, отбивающего сообщение.
Фантастическое в спектакле Ниренбурга проявляется, скорее, в звуковой партитуре. Показ фантастических явлений на экране (появление Хари и других «гостей», пульсация Океана в иллюминаторах станции) непременно сопровождается звуковым оформлением: искажёнными голосами, шумами и стуками, придающими этим явлениям характер таинственный и пугающий. Единственная внятная мелодия в фильме — лирическая тема любви, приходящая на смену теме ужаса после появления Хари-2.
Для Ниренбурга с Кемарским, как и для Тарковского с Горенштейном впоследствии, была важна этическая составляющая: Солярис как лакмусовая бумажка человеческой совести, выявляющая истинную сущность людей и их отношений. Личностные взаимоотношения героев заставляют сопереживать происходящему на экране, эмоциональная вовлечённость зрителя необходима для усвоения им режиссёрских идей и концепций. Крис в телеспектакле любит Хари и боится её потерять, но в то же время хочет освободить своих коллег от фантомов, вгоняющих в депрессию и ставящих под сомнение научную программу изучения Соляриса.
Сцены с Крисом и Хари составляют значительную часть телеспектакля (как и двух кинематографических «Солярисов»). Как и в романе, Крис изучает Хари, а Хари мучительно пытается разобраться в себе. Однако, в отличие от романа, Крис предстаёт здесь не столько как учёный, сколько как влюблённый мужчина, получивший нежданный подарок от Соляриса — возвращение погибшей любимой женщины. Аналогично трансформирован образ Криса и в двух других экранизациях.
Вывод в центр повествования любовной линии и романтизация сюжета — не единственное отступление весьма добротной экранизации от первоисточника. Не менее важно исключение из повествования одного из основных действующих лиц — Океана. Если в романе люди, изучающие Солярис, сами становятся объектом его исследования, то здесь Солярис — ещё одно странное космическое явление, изучаемое людьми, постепенно вступающими с ним в контакт.
Помимо сюжетных отступлений от первоисточника, в телеспектакле упрощена философская составляющая романа. Здесь почти нет эпистемологической проблематики, размышлений о познании, его природе и смысле; отсутствует библиотека станции с её собранием многотомных соляристических исследований. На эти размышления намекает лишь небольшая дискуссия между членами экипажа. Исключение философской линии из телеэкранизации отчасти объяснимо цензурными соображениями (в первых русских изданиях «Соляриса» отсутствовали знаковые для этого романа рассуждения о Боге, даже в форме «ущербного Бога» или «Бога-ребёнка»; закономерно, что нет их и в постановке). «Еретические» рассуждения Снаута и Кельвина на эту тему появятся только в следующем переводе романа Ст. Лема на русский язык, Г. Гудимовой и В. Перельман (1976 г.); современные (2002-2003 гг.) издания перевода Д. Брускина, который Лем признал лучшим переводом романа на русский язык, выходят без купюр — текст, вырезанный цензорами, возвращён Д. Брускиным в перевод ещё в начале 1980-х.
я думал это новая этикетка на бутулке пива))