В публичном доме все вели себя прилично.⁠⁠

Этот рассказ писался для литературного клуба "Лампа" (это важно). Но чем чёрт не шутит? Вдруг и вам понравится?

В публичном доме все вели себя прилично:

В дальней гостиной горел верхний свет. Начальник полиции Ахмад сидел в кресле-качалке и разглаживал по коленям плед. Джессика, одетая в чепчик и короткое платье с передником, ползала под столом и гоняла пыль сухой тряпкой. Главный секретарь Гомель стоял на лестнице и размышлял, куда деть руки. Сначала он засунул их в карманы, затем расположил на груди и, наконец, нашёл удобную позу: одну ладонь он положил на перила, а во вторую взял карманные часы. Был в комнате ещё один человек: тонкая фигура возле окна, с головы до ног укутанная тёмным покрывалом.

Не то, чтобы здесь всегда было так спокойно, скорее, наоборот, в гостиной редко сидели без дела, и ещё реже убирали пыль в присутствии гостя. Виной всему небывалый, беспрецедентный и даже чуточку абсурдностью случай: мэр Франсис, спроваженный дочерями за зефиром и песочным пирожным, перепутал Косой переулок с Косвенным и вместо кондитерской лавки посетил «Трогательный дом мадам Дебуссе́».

– Он пришёл именно сегодня, именно в этот час, – говорил Ахмад. – Невероятно! Невозможно!

– Возможно, – ответил Гомель, поправив очки. – Невероятное событие отличается от вероятного лишь частотой. Например, завтра сюда может явиться сам Диккенс без галстука и во фраке на одной пуговице, точно ферт.

– Постыдитесь, Дмитрей!

– Стыдись не стыдись, а случай это возможный. И появление сэра Франсиса в сто крат возможнее.

– В сто крат возможней возможного! – взвыл Ахмад, закусив ногти. – И зачем мы сюда пришли? Нужно было завтра, а ещё лучше – послезавтра.

– Держите себя в руках, дружище.

В соседней комнате раздались звонкие щелчки трости и поступь женских каблуков.

– Интересное оформление, – сказал мужчина. – Я думал, что знаю все публичные места в нашем городе. Чем вы здесь занимаетесь?

– Обычное досуговое учреждение, – отвечала женщина. – Пойдёмте назад, в комнату с офортами. К нам недавно привезли «Медного павлина» Совинского и коньяк из провинции. По цвету – золочёный янтарь.

– Заманчиво, но мне коньяк не разрешает справка. Позвольте, а что в этой комнате?

Дверная ручка повернулась, и в гостиную вошёл сэр Франсис. Однако первым делом гости увидели мадам Дебуссе: дородную женщину с припудренными брылами и нежной рыжей бородкой. Впрочем, эти особинки ничуть не умаляли её природное очарование. Только спустя мгновение, когда эффект присутствия мадам ослабевал, на её фоне можно было различить мэра, щуплого мужчину без единого волоска на теле и голове.

– Ахмад, Дмитрей, какая встреча, – воскликнул он и, не подав руки, спросил: – что Вы здесь делаете?

– Мы… – Ахмад смял край пледа, – я…

Мадам Дебуссе подмигнула дважды на левый глаз и единожды – на бельмастый. Гомель взял со стола книгу и сунул её в руки начальнику полиции:

– Он читает. Просвещается.

– А что Вы здесь делаете? – спросил мэр.

– Я слушаю.

– А Джессика убирается, – добавила мадам Дебуссе.

Сэр Франсис поскрёб пальцами по лысой щеке.

– Один читает, – сказал он. – Второй слушает. Третья убирается.

– Абсолютно верно, – сказал Гомель.

Ахмад для виду раскрыл книгу и, обнаружив, что страницы целиком наполнены иллюстрациями, поспешно захлопнул её.

– А это что? – сказал мэр, указав на чёрную фигуру.

– Это? Это предмет интерьера.

– Он шевельнулся.

– Вам показалось.

– Точно шевельнулся. Вздрогнул.

– Да нет же.

Сэр Франсис подошёл к фигуре и схватил покрывало за угол. Гомель поймал его под локоть и увлек к дивану, но мэр не разжал руку, и ткань сползла вслед за ними.

– Господи, Гомель, что за стыд?

Возле окна стояла мулатка в золотых одеждах.

– Как бы вам объяснить, это…

– Натурщица! – вмешался Ахмад. – Клеопатра. Господин Гомель рисует портрет.

– А почему вырез такой глубокий? – кисть сэра Франсиса застыла в воздухе: на девушке показывать было неудобно, а на себе – постыдно. – И зачем их два?

– Ну-у-у, это символизм. Вырезы означают… что они означают, Дмитрей?

– Это обнажение.

– Ах да, обнажение. Сэр Гомель, так сказать, обнажает натуру полубога. Он как бы напоминает нам, что за всеми тайными силами, мифами и суевериями стоит человек. Его творение – это, если позволите, гимн рациональному и научному мировоззрению.

– Кто бы мог подумать, – протянул сэр Франсис, не отрывая взгляда от обличённой человечности.

Этажом выше зазвучало протяжное меццо-сопрано в дуэте с баритоном. Голоса переплетались, будто юные восторженные тела в порыве самой острой страсти. Кульминация!

Ахмад пошевелил лопатками, безрезультатно, рубашка всё равно липнет к телу. Хлопнула дверь, и по лестнице спустился офицер Ланцлоут, взмокший и размундиренный.

– Как же она хороша, друзья, как же она прекрасна! – повторял он, тяжело дыша. – Здравствуйте, сэр Франсис. Вы теперь с нами?

Ланцлоут взял со стола графин и налил себе полный стакан воды.

– Так. Полиция здесь, – мэр загнул палец. – Канцелярия здесь. Гвардия тоже здесь. Признавайтесь, шельмы, что у вас за сборище?! Либо я могу подумать что недоброе.

Джессика и Клеопатра спрятались за спиной мадам Дебуссе. Гомель натирал переносицу, потупив взгляд в трясущиеся тапочки Ахмада. Ланцлоут начинал понимать, что мэр вовсе не с ними, и, если ничего не предпринять, скоро будет против них.

– У нас тут творческий клуб, – заявил Ланцлоут, он приподнял подсвечник со стола и добавил: – называется «Канделябр».

Гомель просунул ладони под очки и надавил на глаза. За окном под натиском ветра раскачивалась рябина. Её ветви тянулись к дому, но не доставали до стёкол четверть дюйма. В туалете текла вода, но это было вчера, ведь сегодня после обеда приходил мастер. В котельной под домом старик кидал в печку уголь, сопровождая ругательствами каждое свое движение. Но в гостиной его невозможно было услышать: старик был нем, и матерился в мыслях. Мадам Дебуссе испугалась: возникла тишина, какую дом никогда не видывал.

– Творческий клуб, чёрт подери, – сказал сэр Франсис, утерев слезу. – «Канделябр»! Идиоты, – он рассмеялся, хлопнув себя по коленке. – Расскажу в мэрии – не поверят! Светила культуры! «Канделябр»! Вы это сами придумали?

Мадам Дебуссе стояла у окна и подглядывала за занавеску.

– Ушёл, – выдохнула она.

– Ф-ф-ух, – Ахмад расстегнул ремень. – Наконец-то можно расслабиться.

– Друзья, Вы бы слышали, как она тянет ля. Милая, антракт окончен, время второго либретто, – крикнул Ланцлоут и, затушив сигарету, взбежал вверх по лестнице.

Раздался стук в дверь, и пара рабочих внесла в гостиную мольберт.

– Наконец-то, – сказал Гомель. – Где вас носит? Поставьте напротив дамы, вот сюда.

Ахмад закурил. Джессика укрыла его ноги ещё одним пледом и подала книгу. На обложке было написано: Ч. Диккенс «Большие надежды».