Телу вовсе не свойственно вертикальное положение
Пост в Лигу психотерапии.
Это цикл постов с тэгами "Лидия Гинзбург" и "дистрофия", в котором мы читаем о жизни блокадников - людей, переживших военную блокаду города, которая длилась с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года, почти 900 дней.
Посты могут содержать шокирующий контент, поэтому, пожалуйста, поставьте тэг "дистрофия" в игнор, если вы впечатлительный человек.
"Записки блокадного человека" на страницах 517-578 книги, текст цитируется по изданию
Гинзбург Л. Человек за письменным столом: Эссе. Из воспоминаний. Четыре повествования. Л.: Сов. писатель, 1989. - 608 с.
Давайте вместе прочтём страницы 521-523, потом я прокомментирую слова, которые отозвались мне, а в комментариях побеседуем о том, что отозвалось вам:
Сейчас начинается лето. Благосклонное, нежаркое лето. Каждый день, просыпаясь, Эн испытывает удивительное, еще не изжитое чувство отсутствия страданий. Это первое впечатление дня — и самое лучшее. Ноги, руки спокойно лежат на диване, довольно гладком и мягком. Окно открыто. Ему не холодно, не жарко. Вокруг светло. И светло будет всегда, всю белую ночь напролет. Ему даже не хочется есть. Это, впрочем, уже готовится, это где-то присутствует всегда (как во влюбленном любовь); но об этом пока можно не думать. Эн отбрасывает простыню, подставляя тело светлому, легкому, не холодному, не жаркому воздуху.
Но Эн знает — стоит повернуться на левый бок, к комнате лицом, и он увидит поджидающий его хаос (тогда, впрочем, гуманитары не толковали еще об организации, информации и энтропии). Бытовое столпотворение-тарелка с окурками, выброшенная хаосом из своих недр, пиджак на футляре заглохшей пишущей машинки. Почему? Потому что бессильная дрожь раздражения овладела вчера усталым человеком, и он не смог донести пиджак до более подходящего места. Вещи вообще сползли со своих мест, они мутные, с размытыми границами (значит, без формы). Только на прижатых к стене стеллажах в странном мертвом порядке стоят посеревшие книги. Всё же вещи частью вернули себе свое назначение. Не то что зимой...
Враждебный мир, наступая, выдвигает аванпосты. Ближайшим его аванпостом оказалось вдруг собственное тело. Теперь передышка, а зимой оно было вечной потенцией страданий-со своими все новыми углами и ребрами, особенно жуткими для склонных к полноте и боровшихся с полнотой посредством молочно-яблочной диеты (раз в неделю). Зимой, пока люди открывали в себе кость за костью, совершалось отчуждение тела, расщепление сознательной воли и тела как явления враждебного внешнего мира. Тело выделяло теперь новые ощущения, не свои. Поднимался ли человек по лестнице (с трудом и в то же время с какой-то новой, мучительной бесплотностью), или нагибался, ища калоши, или вползал в рукава пальто — ощущения были чужие, как бы испытываемые кем-то другим. С истощением отчуждение углублялось. Наконец все раздвоилось странным образом: истощенная оболочка -из разряда вещей, принадлежащих враждебному миру, — и душа, расположенная отдельно, где-то внутри грудной клетки. Наглядное воплощение философского дуализма.
В период наибольшего истощения все стало ясно: сознание на себе тащит тело. Автоматизм движения, его рефлекторность, его исконная корреляция с психическим импульсом — всего этого больше не было. Оказалось, например, что телу вовсе не свойственно вертикальное положение; сознательная воля должна была держать тело в руках, иначе оно, выскальзывая, срывалось, как с обрыва. Воля должна была поднимать его и усаживать или вести от предмета к предмету. В самые худшие дни трудно было уже не только подниматься по лестнице, очень трудно было ходить по ровному. И воля вмешивалась теперь в такие дела, к которым она отродясь не имела отношения. «Вот я хожу, — говорила она, — то есть это, собственно, ходит мое тело, и надо за ним хорошенько следить. Скажем, я выдвигаю вперед правую ногу, левая отходит назад, упирается на носок и сгибается в колене (как она плохо сгибается в колене!), потом она отрывается от земли, по воздуху движется вперед, опускается, а правая в это время уже успела отойти назад. Черт ее знает! — надо проследить, как она там уходит назад, не то еще можно упасть». Это был преотвратительный урок танцев.
Еще оскорбительнее в своей внезапности бывала потеря равновесия. Это не слабость, не пошатывание от слабости, совсем другое. Человек хочет поставить ногу на край стула, чтобы зашнуровать ботинок; он теряет равновесие в эту минуту, со стуком в висках и замиранием сердца. Это тело выскользнуло из рук и хочет упасть пустым мешком в непонятную глубину.
В отчужденном теле совершается ряд гнусных процессов — перерождения, усыхания, распухания, непохожих на старую добрую болезнь, потому что совершающихся как бы над мертвой материей. Иные из них даже незаметны для пораженного ими человека. «А ведь он уже пухнет», — говорят про него, но он еще не знает об этом. Люди долго не знали, пухнут ли они или поправляются. Вдруг человек начинает понимать, что у него опухают десны. Он с ужасом трогает их языком, ощупывает пальцем. Особенно ночью он подолгу не может от них оторваться. Лежит и сосредоточенно чувствует что-то одеревенелое и осклизлое, особенно страшное своей безболезненностью: слой неживой материи у себя во рту.
Месяцами люди — большая часть жителей города — спали не раздеваясь. Они потеряли из виду свое тело. Оно ушло в глубину, замурованное одеждой, и там, в глубине, изменялось, перерождалось. Человек знал, что оно становится страшным. Ему хотелось забыть, что где-то далеко — за ватником, за свитером, за фуфайкой, за валенками и обмотками — есть у него нечистое тело. Но тело давало о себе знать — болями, чесоткой. Самые жизнеспособные иногда мылись, меняли белье. Тогда уже нельзя было избежать встречи с телом. Человек присматривался к нему со злобным любопытством, одолевающим желание не знать. Оно было незнакомое, всякий раз с новыми провалами и углами, пятнистое и шершавое. Кожа была пятнистым мешком, слишком большим для своего содержимого.
Сейчас тело вышло опять на поверхность. Оно погружалось в воздух, дышало. Это и была передышка.
Конец цитаты.
Комментарий 1:
Записывайте определение, Интроспекция или самонаблюдение (от лат. introspecto — смотрю внутрь) — метод психологического исследования, который заключается в наблюдении собственных психических процессов без использования каких-либо инструментов или эталонов.
То, что мы читали в данной цитате, эталон и чистейшей прелести чистейший образец интроспекции и есть.
Экспериментальный метод в двадцатом веке победил, на что интроспекция сказала "поживём - увидим", дождалась разочарования в мудрёных статистических методах, которые обнаруживают примерные корреляции всего на свете со всем, накинула на себя пелерину психотерапии и вернулась в нашу жизнь.
Если вы читали посты про психологически защиты в Лиге психотерапии, то без труда дадите ответ на вопрос, что в предыдущих двух абзацах интеллектуализация, а что - красноречие. И то, и другое - это психологические защиты, способы справляться с дезорганизующим влиянием сильных эмоций. Если сохранять хладнокровие и обходиться без психологических защит, то сказать надо было так: мы только что прочли тяжёлый отрывок про то, как голод и холод мучили людей вместе.
Комментарий 2:
Как холод и голод мучили людей вместе и что было после окончания мучений.
Почему у героя отрывка Эн после пережитых мучений не включается посттравматическое избегание стимула или сверхнастороженность к стимулам, ассоциативно связанным с голодом и холодом? За счёт чего он остаётся психически здоровым после невыносимых и многомесячных испытаний?
Пережитое Эн в блокаду не сопровождается чувствами "беспомощности, безнадёжности, бессилия", то есть не является травматическим переживанием, потому что остаётся надежда (что помощь придёт, что Победа будет за нами), и есть сила духа, чтобы преодолевать собственную немощь и бессилие.
Травму создаёт "остановившееся время", а в свидетельстве Л.Я. Гинзбург чётко видно движение времени. В этом отрывке совершенно прекрасная иллюстрация на темпоритмы. Чтобы видеть это, вычленять из повествования было-стало (и видеть изменения в самом себе в ретроспективе, узнавая собственные темпоритмы, чтобы научиться управлять ими), нужен навык. Давайте потренируемся в этом тексте.
Найдите в цитате из "Записок" смену времён года (зима-весна-лето-осень), смену привычки ставить вещи на место и наводить порядок (вещи сползли со своих мест - вещи вернули своё назначение), смену эмоциональных состояний, с деперсонализации (отчуждение от тела) на гармонию духа и тела (удивительное, еще не изжитое чувство отсутствия страданий).
Комментарий 3:
В тексте сказано, что Самые жизнеспособные иногда мылись, меняли белье. Здесь речь о способности поддерживать гигиену тела несмотря на тяжелейшие бытовые условия (отсутствие водопровода и электричества, необходимости раздеваться в холоде, греть воду на печи, растапливаемой дровами).
Внутренний конфликт желания знать и желания не знать, Человек присматривался к нему со злобным любопытством, одолевающим желание не знать. описывает много разных ситуаций. Уволили с работы или не уволили? Изменял или не изменял? Та же сшибка желания знать уже правду, иметь определённость, и не знать ничего.
Комментарий 3:
Ключевые слова этого отрывка, на мой взгляд, В период наибольшего истощения все стало ясно: сознание на себе тащит тело. Они именно о духе и о силе духа.
У каждого взрослого человека есть опыт, когда "враждебное окружение" давит и всё, абсолютно всё против него. И у каждого есть опыт нахождения в такой ситуации и опыт сознательного усилия, принуждения тела действовать, несмотря на неодолимость стоящей перед ним задачи.
Это могут быть слова самому себе "просто переставляй ноги", "делай, что должно", "накати, пройди через это с разгона", или другие из само-стимулирующих предписаний "своему телу", а не самому себе. Вот эту раздвоенность Л.Я. Гинзбург и описывает.
В мирные десятилетия способность делить себя на "дух и тело" у людей никуда не девается. Она включается в экстремальных состояниях выживания. На Пикабу есть посты пользователя Всё сложно, побывавшего на грани жизни и смерти, вот его пост об этом: Как я восстановил колени.
Если интересно продолжение его истории, где можно наглядно увидеть, как чувство "мы", взаимовыручка и силу духа помогли вернуться к жизни, а не передавать "травмобогатства", то это его следующие посты тут: раз, два, три и ещё у него есть любопытный пост Мой первый поход в горы или как не надо ходить в горы).
Комментарий 4:
Природу раздвоенности на "мой дух" и "моё тело" легко понять тому, кто знаком с идеями сондианы. Там идеальное Я это ха минус, а телесность ха плюс, в общем и целом один и тот же круг ключевых идей ха h.
Л.Я. Гинзбург описывает чувство отсутствия страданий, телесные ощущения от гладкого и мягкого дивана, приятной комнатной температуры воздуха в помещении, света, попадающего на поверхность обнажённого тела и то, как тело через свои поры дышит весенним воздухом.
Сегодня мы сказали бы, что она описывает удовольствие от телесного бытия, работу ха плюс. Зимой, в силу внешних обстоятельств, оно было заблокировано, ха ноль. И смена состояния происходит естественно, вместе с природой, в её темпоритме, ха ноль приходит к гармонии тела и духа, h+-.
Существует и другое отношение к своей телесности, - подчинять её себе, заставлять, преодолевать её. Ключевая идея силы обозначается эс, и работа духа и силы воли вместе h-s+. Если вообразить, что наша психика это микшерный пульт, то ползунок по h и ползунок по s двигаются слаженно, от положения "заставил себя" h0s+ в положение "получает удовольствие, лёжа на гладком диване" h+-s0.
Одна из новейших тем в психологии травмы - поиски секрета "резильентности", сейчас моден этот термин (калька с английского resilience — упругость, эластичность). Понятие пришло в англоязычную психологию из физики, где оно означает способность твердых тел восстанавливать свою форму после механического давления. В психологии оно обозначает способность сохранять в неблагоприятных ситуациях стабильный уровень психологического и физического функционирования, выходить из таких ситуаций без стойких нарушений, успешно адаптируясь к неблагоприятным изменениям.
Чаще всего слово резильентность можно встретить в статьях клинических психологов и военных психологов, обсуждающих тему посттравматического синдрома, почему в одних и тех же ситуациях у одних людей возникает ПТСР, а у других нет.
Так вот, Л.Я. Гинзбург раскрывает нам этот секрет душевного здоровья, как способность напрягать волю - быть отчуждённым от тела и заставлять его, и способность расслаблять волю - быть в гармонии духа и тела, действуют попеременно.
Комментарий 5:
Вне экстремальных ситуаций, проверяющих дух на прочность, вроде падения со скалы в горах, как в примере выше, и вне проверяющих выносливость на прочность, вроде многолетнего нахождения в неблагополучном окружении, дух и сила воли либо направлены на созидание и создают новое во внешнем мире, либо обращаются на самого себя, и начинают "лепить тело" тренировками в спортзале, или диетами и фитнесом.
Ключевое отличие от того, что описано в "Записках" от работы тех же самых влечений "вхолостую" с точки зрения социальной пользы "для всех", легко описать, если обратиться к идее "смотреть на", "показывать, демонстрировать". Эн не думает о фотоаппарате, чтобы запечатлеть себя в состоянии отсутствия страданий. Эн не смотрит на себя со стороны, и не думает, соберёт его тело на диване лайки в Инстаграмме или нет. В нём вообще хи обнулено, hy0. Он не растрачивается на жизнь напоказ.
Многие из тех, кто "лепит своё тело", делают это для того, чтобы потом его продемонстрировать. Это не хорошо и не плохо, это просто ещё один ползунок на микшерном пульте, который движется одновременно с уже описанными двумя. Другая психодинамика.


Пантелеев:
x x x
Психические заболевания на почве голода. Знаю. Сам был на грани...
Первый раз за всю зиму мама принесла из Дома писателя кастрюлечку какого-то
супа. Поставили кастрюльку на печку разогреваться. Не помню, что именно, но
что-то меня рассердило, вывело из себя (а очень немного для этого было
нужно). Размахнулся и - к черту эту кастрюльку с печки. Весь суп, все эти
драгоценные перловые зернышки расплескались по комнате.
Да, стыдно, писать об этом. И тогда было стыдно. Ужасно стыдно. До
слез, до спазма сердца. Но если уж писать, то писать все...
А покойный Павлик, сын покойного дяди Коли! Мягкий, скромный,
деликатный, любящий родителей мальчик - он за несколько дней до смерти
кидался на отца с ножом.
Пантелелев:
x x x
Вчерашний вечер провел у Пластининых. Была еще Марья Павловна Семенова,
завмедчастью больницы.
Вспоминали минувшие дни.
Екатерина Васильевна говорит, что главная их заслуга (прежде всего
кочегара Сахно) это то, что в больнице удалось сохранить воду, канализацию и
паровое отопление.
- Смертность у нас была значительно ниже, чем в других больницах.
Фактор тепла играет огромную роль.
Да, я хорошо помню, что значил этот фактор тепла. Помню синий спиртовой
огонь пылающей в печке "Кинонедели"...
"Гинзбург раскрывает нам этот секрет душевного здоровья, как способность напрягать волю - быть отчуждённым от тела и заставлять его, и способность расслаблять волю - быть в гармонии духа и тела, действуют попеременно."
Поэтому то массаж так помогает расслабиться и получать удовольствия h+ телесные.
Но этот уклад, непререкаемый и точный, в основном управляемый триадой еды, еще не был режимом, но безжизненной схемой режима. Режим существует для чего-то. Эн не чужд дистрофической идее восстановления сил, мотивировавшей всякую всячину, и в особенности тотальное подчинение времени трем этапам еды. Но он уже спрашивает: для чего восстанавливать силы? Он не спрашивал бы, если бы воевал или стоял у станка на заводе. Но он периферия войны, почти слитая с фронтом и отделенная от него иным качеством своей несвободы. В периферийном мире все пока негативно. Даже работа. Даже самая полезная тыловая работа расположена в том же кругу, где еда, где забота об огне и воде. Тяжким усилием воли, привыкшей к однообразной серии жестов, нужно где-то, в каком-то месте раздвинуть круг и втиснуть в него поступок. Если человек умеет писать, то не должен ли он написать об этом и о предшествовавшем. Где-то, скажем, после домашних дел час-полтора (больше не отдаст вращательное движение дистрофической жизни), чтобы писать. Тогда оживут и потянутся к этому часу все другие частицы дня, располагаясь вокруг него иерархически.
Мне кажется, или она тут сожалеет что она не на фронте?
Вообще, чувствуется у нее ощущение бесцельности существования, почему-то.
Но текст конечно очень тяжелый...