Пишу книгу, будет много букв, хочу чтобы оценили, чем чёрт не шутит?⁠⁠

Предоставлю лишь отрывок, так что начало для вас будет немного сумбурным)

Но, я надеюсь на понимание. Есть и ошибки, виновен! особенно с запятыми.

Глава 5. Безумие, безумие и ещё раз Бухгалтерия.

Вы, должно быть, помните тот момент, когда Маджарэльд был взят с поличным и отправлен на медосмотр Разумовским и двумя его бойцами в бесконечной войне призывников. В тот же день был взят ещё один человек, злейший враг нашего Доблестного и самозабвенного персонажа.

Фамилия его, конечно, не такая красивая, как у Маджарэльда (Иванов), но тоже не даёт спуску всем прочим. Павлов давно бегал от службы. И в тот день вся его беготня кончилась. Попав в конвой, он отправился на медосмотр, раньше Маджарэльда на целый день. Знаете, пожалуй, я буду называть его по имени его души данное имя дано лишь на один промежуток времени, на одну жизнь человека, так душу именуют Высшие силы, дабы не запутаться. Имена дают разные, на этот момент имя его души Вернерджэл. Так вот, Вернерджэл поступил в распоряжение Медкомиссии и пошёл по трубам и огням, к своей антиутопии упиваясь ненавистью, отчаянием и смутным бурчанием в животе. К каждому врачу была очень значительная очередь из несчастных, обречённых и безумцев, готовых каждым своим следующим действием доказать свою неспособность и невозможность служить. Врачи, должно быть, ужаснулись и сбежали бы от своих обязательств, если бы не двери разделяющие толпы, источающих желание служить, и единицы, желающих не работать. День тянулся, как тянется Ленивый кот после пробуждения ото сна.

Один за другим, по очереди в каждую из 8-ми дверей, входили и выходили призывники. Медики старались выполнить план, который был поставлен перед каждым из них - набрать как можно больше на службу. Дабы призывники не косили по здоровью, а косили и равняли траву возле барака. Но судя по обилию справок мнение призывников, отличалось от мнения государства и Армии, которые и предоставили план врачам. Филькины грамоты, а точнее справки, которые штабелями ложились на столики врачей, то и дело прятали между собой, тысячу, две тысячи бумажных рублей. С улицы, должно быть, открывался прекрасный вид, когда от количества справок вся эта гора расползалась и валилась на пол, раскрывая бесстыдные тайники глубоко-больных людей. В такие моменты валюта словно сыпалась с неба, тем самым как бы оправдывая своё появление в кабинете чудом. То ли дело, ни с того ни с сего, с потолка начинала лететь манна небесная в немного причудливой форме абстракционизма. Безусловно, такое шоу несло и негативный эффект, по крайней мере, для призывников, ставя их снова в положение потенциальных рядовых в рядах Доблестной армии РФ. К слову стоит отметить именно на эту манну небесную для них и будет закуплена форма, по крайней мере, на бумаге, такие пожертвования войдут в графу «Добровольное внесение некоторой суммы для пользы Армии». И пусть потёртые Ботинки и старая шапка-ушанка будут стягивать ноги и голову, так как размер их ошибочен, но манна небесная, обязательно пойдёт на блага Армии, а точнее на дальнейшее развитие боевых действий на театре войны Разумовского, посредством лишнего завтрака или обеда.

Конечно, где здесь справедливость? Ведь манна небесная была послана врачам! Но, увы, совесть врачей была чиста, ибо только тот, кто отдал жизнь свою на спасение других, есть пример примирения со своей душой и угнетения эгоизма. Правда, насколько было слышно для их эгоизма, политики доблестной страны РФ всячески стремятся урезать бесплатную медицину для народа, тем самым начать сбор нового вида налога, так необходимого для проведения праздников Чиновника города Эн и ремонта дорог Чиновника города Бэ. Таким образом, души боялись потерять результата, достигнутого таким огромным трудом в телах медиков, из-за того, что их Братья в телах Доблестных служителей народа отмерли, то есть получили отдых Богом и Сатаной, через Матушку Судьбу. Но что они могли сделать? Они и так делали что могли! Отгоняли действительно больных и слабых людей от Армии и ловили за уши здоровых детин, которые привыкли за счёт денежных доходов жить, не оглядываясь назад, упиваясь жестокостью и глупостью своих отражений в зеркалах, говорить и мыслить как взрослые увидевшие путь, на самом деле ведущий к тупику.

Очередь медленно подходила к Вернерджэлу, он, узнав от своих товарищей по несчастию о том, что через год служба в Армии станет престижем из-за какого-то «рекомендательного письма» дающего нехилые плюсы к его карме, решил откосить всеми доступными способами. Душа его не противилась, ибо она была усталая и хрупкая, ненависть за долгие годы истощила её, точнее борьба с ненавистью Вернерджэла к Маджарэльду, именно благодаря этой борьбе Маджарэльд до сих пор не знал, что Вернерджэл его ненавидит. Борьба эта была долгая и изнурительна и боюсь, мой дорогой читатель подходила к концу. Судьба уже готовила люльку для ещё одного уставшего от мира людей ребёнка, плела её из дерева хроноса, дабы время залечило раны отчаявшегося и обречённого семидесяти шести летнего мученика, к сожалению дошедшего лишь до порога 19 лет. Всё этот проклятый Маджарэльд!

Зайдя в кабинет терапевта, с явно набухшей шишкой на лбу, Вернерджэл медленно подошёл к врачу. Начался поток вопросов, которые как ни старался Вернерджэл привели лишь к одному результату, а точнее слову врача - «Годен». Паники не было, впереди ещё было шесть кабинетов. Терапевт, отпустив своего мученика, посмотрел на время и мученически вздохнул, как он всякий раз вздыхал, видя здорового детину, который не хотел в армию. Он доблестно старался сделать так чтобы страдалец от жизни, который подхватил хотя бы Бронхиальную астму, не шёл на службу, но такие люди, как не странно, всячески старались служить, в этом они видели своё призвание и хотели любыми способами попасть на службу. В такие моменты он вздыхал ещё более мучительно, то ли от тоски, то ли от невозможности помочь бедному вояке, который сам себя считал бойцом, а правительство считало его не более чем лишним мусором. Пусть и маскируя это под особыми формулировками.

Вернерджэл отстояв двадцать минут в новой очереди, зашёл в кабинет хирурга, этот жизнерадостный человек немного находящийся навеселе, тут же обратил внимание на шишку военнообязанного. Чуток заражая запахом спиртного всё помещение кабинета, он медленно встал, дабы резкая боль в голове не притупила весь поток сознания сопряжённого в одну мысль направленного в сторону наблюдаемого объекта. И бодро слегка сгибаясь под весом Атмосферного давления, медленно со скоростью ползка солдата во время артобстрела, пошёл в сторону местонахождения очков, которые лежали на раковине, оставленные там с начала приёма. Как вы понимаете, он никого не осматривал из-за сильного стресса пережитого ещё 14 часов назад. В отличие от прочих, хирург занимался празднованием всех серых дней календаря, а в красные дни предпочитал проводить всё время с семьёй, находясь в кристально трезвом состоянии. Еле доползя до раковины, он ощутил всё последствие пережитого стресса и, осознав бессмысленность дальнейших действий, вместе с очками побрёл обратно к столу, забыв о всяких физических дефектах военнообязанного. Дойдя до стола хирург, просто расписавшись в карточке Вернерджэла, написал – «годен», после чего вернул документ и посоветовал обратиться к другому хирургу с консультацией по поводу шишки. Выйдя из кабинета Вернерджэл заметил, что роспись хирурга малость зашла на соседнюю страницу и упёрлась в её физический конец, где и затерялась в беспамятстве, не забыв задеть, несколько полей снизу. Надпись же «годен» была перечёркнута несколько раз, замазав всю отмеренную позицию, она вышла на нижнюю позицию и наконец, была выцарапана должным образом. Печать же была поставлена несколько раз, замазав тем самым надпись «годен» от терапевта. По перечёркнутым ранее «годен» от хирурга еле читалось «Брожжен», а чуть ниже «холоден».

Хирург был человеком позитивным, несмотря на свою жизнь и должность, он то ли был садистом, то ли мазохистом, но каждое его действие сопровождалось лёгкой ухмылкой. На самом деле он был социопатом и революционером, но тихим. Ему не нравились люди, но он их спасал и собирал, оттого и пил, ощущая свою важность и в тоже время никчёмность, в глазах людей и политиков. Боль, сжимающая его сознание в тиски – была на самом деле смесью отчаяния и тоски, каждый раз при глотании содержимого своей фляжки он мысленно проклинал всех, а после лишь тихо приговаривал «Какую страну развалили!». Он продолжал пить и улыбаться при операциях, которые обязательно кончались успехом и выздоровлением.

«Впереди ещё пять помещений, спокойствие, только спокойствие» Думал Вернерджэл, подходя в очереди к кабинету Невропатолога.

Невропатолог был обычным человек с семьёй, он не курил, не пил, был достаточно сознателен, разбирался и в политике, и в медицине одинаково профессионально. И потому, никак не сочувствовал людям, он всем ставил «годен» после пары вопросов, даже не проводя осмотр. Вернерджэл был явно уязвлён в своём пока ещё совершенстве. Опасаясь что «Пока ещё совершенство» трансформируется в «Удивительное и постоянное совершенство». Отстояв ещё двадцать минут игнорируя злобу, тоску и желание пойти в танкисты, дабы более нигде не стоять в очереди, Вернерджэл зашёл в кабинет Психиатра.

Психиатр на деле был подставным психологом, взятым по ошибке, на медкомиссию. На самом деле эта женщина была уговорена под упрямым натиском Психиатра и нарколога, на это утро осмотреть всех призывников, так как у обоих врачей были неотложные дела по очень важным обстоятельствам. У одного уехала жена, от другого ушла, а бар работал только до 23-00. Так как различие между двумя профессиями никто не понимал, Разумовский посчитал что Психолог, так же сможет выполнить и функции Психиатра, ну и нарколога, конечно. Бедная женщина была очень мягка и потому все призывники получали надпись «не годен» по многим обстоятельствам их тяжёлой жизни. Безусловно, всех ждал повторных приход в это заведение, именуемое военкоматом. Лишь Вернерджэл знал, что психолог не спас его, а наоборот отсрочил неизбежное, так как ни порезов, ни предков пьяниц, наркоманов, и прочего, и прочего, и прочего у него не было, даже психологической детской травмы тут не значилось.

К Урологу и Дерматологу, которые находились в одном кабинете, очереди не было. И потому Вернерджэл кротко постучал, после чего зашёл в кабинет. Оба врача были братьями, но не по Фамилиям, а по осмыслению и пониманию мира, они каждый день смотрели на человека, так как никто на него не смотрит, как на плоть, которая вызывает рвотные рефлексы сначала, а потом хладнокровные и короткие взгляды. Человек для них это не царь природы, а животное, которое либо здоровое, либо больное, либо омерзительное. Представьте, как вы каждый день осматриваете сотни людей, и вы поймёте, как они ненавидят свою профессию. Естественно общество страдает от нехватки подобных кадров, люди знают по рассказам, как мучительна эта профессия и боятся её. Казалось бы, раз кадров мало, то зарплата должна возрастать, но, тем не менее, их профессия наоборот становится всё более низко оплаченной. Именно в них эгоизм на платную медицину перевешивает душу, они просто морально устали от этих тел, которые в очередях стоят к ним. Они надеются, что цена за посещение к ним распугает всех людей, но для этого не надо цены, так как людям самим неприятно, когда их разглядывают, словно под микроскопом, высматривают всё их несовершенство и при этом взглядом оказывают им омерзение. Именно поэтому Призывники, которым остались эти два врача, предпочитают малость посидеть в коридоре и собраться с духом, прежде чем ворваться на разделочную доску двух специалистов. В них нет злобы, лишь усталость.

Получив от обоих врачей свою чарку презрения и надписи «годен» Вернерджэл, потерял счёт кабинетам. В военкомат прибыли Логопед и настоящий Психиатр, получивший нагоняй по телефону от службы МВД. Разумовский приветствовал Психиатра холодной улыбкой и уничтожающим взглядом. Циклаев зашёл в кабинет к психологу Мягковой Лене Викторовне, после чего к ним присоединился Логопед, в кабинет начала формироваться новая очередь.

Помещение Отоларинголога было рядом с помещением Стоматолога, в котором так же находился Окулист, по сути это был один кабинет отделённый картонной стеной, по документам кирпичной. Всё происходящее в одной комнате слышали в другой. Тем самым судьбу каждого призывника решали консилиумом из трёх врачей. Если один говорил, годен, то другие два врача ставили автоматически принятый ответ. В таком случае избежать какой-либо службы не представлялось возможным никому. Все эти три человека были друзьями издавна, ещё со времён интернатуры, которая ныне отменена, зачем она нужна? Особенно когда образование стало настолько сильным, что каждый медик одним перечнем симптомов через Google поставит правильный диагноз, тем самым излечив человека заболевшего коклюшем с помощью лекарств от простуды. Правда, посмертно, но разве это интересует власть, которая в будущем планирует посещение врачей сделать платными? Окулист, стоматолог и ЛОР, по одному только внешнему виду Вернерджэла, определили его в спецназ и тут же написали подробный перечень его фундаментальных способностей ещё до шага через порог. Вот только как Отоларинголог это сделал через картонную стенку, остаётся тайной даже для Судьбы, которая ловко прописывала все дальнейшие события Вернерджэла. Должно быть это связано как-то с профессией этого медика, ведь как только Вернерджэл зашёл в его кабинет, через 15 секунд он вышел оттуда бледный и с ещё одной надписью «годен». Должно быть это как-то связано с тем, что это был его отец, но не будем об этом.

Приняв информацию что психиатр и логопед добавлены для надёжности, и то, что психолог всего лишь посредственный врач необходимый только для самого призывника, военнообязанные впали в уныние. Что только не происходило в очереди на последний кабинет, волна негодующих была безмерна и горька, справки необходимые для показа психиатру рвались в отчаянии и понимании факта обречённости перед ранее низшим, а теперь высшим обстоятельством. Разумовский радостно улыбался, принимая валюту от врачей уходящих домой, валюту, принесённую наивными гордецами считающими, что так можно избежать жёсткой как наждачное полотенце армии. Все из медиков, кто проработал с утра во благо своей родины, ушли домой, остались лишь Логопед и Психиатр (Циклаев).

Один за другим выходили обречённые, но гордые от осознания будущей службы, призывники. Циклаев не ленился, он бесновался, одним взглядом, в котором горело желание выпить от горя, он определял психически устойчивых и здоровых к службе, после чего ставил печать и надпись «годен» каждому входящему к нему. Лишь надписи на входе не хватало об оставлении надежды перед дверью к психиатру… «Оставь надежду всяк сюда входящий!» как бы красиво это было! Эх. Очередь таяла и вот последний в ней, Вернерджэл, готовился перейти порог кабинета, с потаённой надеждой об усталости врача. Жаль, безусловно, жаль, что именно Циклаев был Психиатром, будь Психиатром Логопед, и многие не попали бы в армию. Логопед был из тех немногих людей пацифистов, которые предпочитают нюхать цветы, есть траву, возможно, использовать её в курительных смесях, но никогда не брать оружия в руки во имя Родины и Отечества! О, это абсолютно бездарный человек для правительства, он может лишь служить людям, но не интересам! Он бы ставил каждому «Не годен», но он Логопед, это своего рода Гомеопат или Патологоанатом, их мнение, если и учитывается для судьбы призывника, то шёпотом и очень поздно, когда Духов уже грузят по вагонам на фронт, или в случае Патологоанатома, привозят с фронта. Вернерджэл, не оставив надежду у порога, зашёл в кабинет Циклаева. Тот порядочно устав от людей с сильным выдохом отчаяния, спросил вошедшего, сколько там ещё несчастных. Услышав столь поразившую его новость, он не по обыкновению решил сделать свою работу и начал опрос, Спросил о жизни, о пристрастиях, о родителях, о наследственном, дошёл до школы и тут появился шанс для героя пятой главы поступить в распоряжение психиатрической клиники на месяц для обследования. Если бы повезло, то и для отстранения от службы появился шанс. Вернерджэл рассказал Циклаеву о том, что, будучи юным юнцом лет восьми он был переведён в школу для отстающих после посещения, которой необходим дополнительный курс обследования, школа та носила характер «для детей с умственной отсталостью». На тот момент Вернерджэл которому было 7, запустил школу, а заниматься никто с ним не хотел, особенно с учётом того что учился он в элитной школе, посещение которой неофициально было платным. Имея слабое зрение его, посадили на последнюю парту и, игнорируя все справки, держали там, на протяжении полтора года, игнорируя его даже нахождение в кабинете, Учительница подходила к каждому ребёнку, чей папа или чья мама своевременно платили в её казну полторы тысячи в месяц. К сожалению Вернерджэла его семья была бедна, и бедна она и до сих пор, когда у детей телефон появился ещё в 8 лет у него лишь к 16, и то, потому что был его день Рождения. Но что сделаешь ежели правительство, наплевало на своих граждан, урезая их зарплаты и повышая цены, заставляя тех уходит, вдаль кредитов и займов, становясь рабами миллионеров, тем самым возвращаясь в до 1861 год.

Шёл год, а Вернерджэл не умел ни читать, ни писать, ни считать. Он знал немецкий, потому что учительница по нему была ещё времён закалки СССР, но даже это его не спасло от списания в школу умственно отсталых, учительницей двадцать первого века с современными познаниями к обучению капиталистической и либеральной малышни.

Циклаев, слушая красноречивую речь Вернерджэла, сквозь внутренний плачь своей ожившей на мгновение души от узелка Хроноса. Спросил логопеда, может ли он как-либо помочь этому бедному дитю, защищая его ранимую натуру от армии? На что получил отрицательный ответ. Ещё минуту размышляя, Циклаев решил сделать то, что он не делал никогда, он выписал Вернерджэлу направление на психиатрическое обследование. Вернерджэл выходя из кабинета, чувствовал как камень, сковавший его сердце, на мгновение дрогнул. Он хранил это давно, боясь рассказать кому-либо не было, боясь оскорблений, боясь унижений. Он стеснялся опыта, полученного им.

Но ещё больше он боялся людей, которые каждый день были рядом с ним, он боялся ударов, которые не мог просчитать и предугадать от людей живущих рядом с ним на этом клочке жизни, среди бескрайнего космоса, мёртвого, как и каждый тут, рядом. Отдав личное дело и получив вместе с паспортом, взгляд горького сожаления от Разумовского, он направился домой, дабы на следующий день отправиться на обследование в стационар…

или через месяц?