Мой друг - домовой 2. Глава десятая и одиннадцатая.⁠⁠

Глава десятая. История Чучи.  ©Гектор Шульц

- Странное что-то в голове, - пожаловалась Чуча, когда сеанс гадалки подошел к концу. Старушка ласково погладила домовиху по голове, а затем повернулась к своему внуку. Хань терпеливо выслушал и в который раз выступил переводчиком.

- Бабушка говорит, что все прошло не совсем гладко. Становление вашего хранителя очага было немного другим, чем у первого.

- Это значит, что бисова баба сломалась, - констатировал Нафаня, когда я рассказал ему о словах Ханя. – Всегда знал, что с ней какая-то муть творится. На чистоте помешана, Нафанюшку унижает, гадости на него наговаривает.

- Сам виноват, - пробурчала домовиха, возвращаясь к хозяйке на руки. Гадалка тем временем поставила на стол маленький чайник и набор чашек, а спустя пару минут, в воздухе разлился душистый аромат зеленого чая. Старушка подозвала внука и о чем-то с ним очень долго говорила, пока Хань не вернулся к нам с пояснениями.

- Бабушка считает, что Чуча сама расскажет вам, что с ней случилось, когда придет время. Хранитель очага не хочет говорить об этом при посторонних.

- Это правда? – я повернулся к домовихе и получил утвердительный кивок.

- Да, барин. Стесняюсь я этих добрых людей. Они, конечно, напоили нас чаем, печеньки дали и вообще вели себя словно душки, но то, что я хочу вам рассказать, услышите только вы, - ответила Чуча, сминая краешек своего сарафанчика.

- Хорошо, милая, - улыбнулась Аля, погладив свою дражайшую подругу по спинке. – Тогда мы, пожалуй, пойдем.

- Да, да, - спохватился я. – Время уже позднее, устали все, а до отеля еще ехать и ехать.

- Я вызову вам такси, - вежливо поклонился Хань и удалился в темноту. Его бабушка подошла к двум домовятам и опустилась на колени. После чего нежно поцеловала каждого из них в лоб и дала по паре печенек.

- Хорошая ты, старушка, - заныл Нафаня, обнимая гадалку и, трубно высморкавшись ей в передник, добавил. – Не то что всякие бисовы бабы, зловонные и зубастые.

- Цзайцзиень, эзуо цзю (*До свидания, проказники), - проскрипела старушка.

- И тебе того же бабуль, - фыркнул Нафаня, набивая рот печеньем. – Пойдем, барин. Такси уже приехало, а Нафанюшке постелька нужна теплая.

- Цзайцзиень, - я поклонился гадалке, как мог, и первым вышел в двери. Она и ее внук Хань так и стояли у дороги, когда машина тронулась.

- Они хорошие, - тихо буркнула Чуча, помахав им мохнатой ладошкой. – Очень хорошие. Я расскажу вам дома, что увидела. Хорошо?

- Конечно, - кивнул я, взяв домовиху на руки. Та, как и Нафаня, сразу включила урчалку, чем вызвала у ревнивого духа припадок ярости.

Сидя за полночь в номере мы предавались любимому смертному греху Нафани – чревоугодию. Расположившись на полу, вся наша семейка с аппетитом уминала китайскую стряпню, упакованную по случаю в белые коробочки. Здесь была и фирменная лапша, и молодые побеги бамбука, и соевые бобы. Чуча вкушала рисовые лепешки, а мы с Алей ели жареную утку. Только Нафаня скулил, не переставая, и держался за живот. Дух за несколько минут смел пять порций кисло-сладкой свинины и запил это традиционным шотландским виски.

- Шибко плохо мне, барин, - нудил Нафаня, теребя мою руку и пытаясь обратить на себя внимание.

- Кто тебя заставлял столько есть? Никто не отбирал. Ведешь себя, как беспризорник из Одессы, - пробубнил я с набитым ртом.

- Вкусно было. А теперь тяжело мне. Я спать хочу, - заканючил домовой.

- Иди, спи. Кто тебе не дает?

- Бисова баба терпение мое испытывает. Знает, зараза этакая, что я ее историю послушать хочу, - Чуча в ответ прищурила глаза и картинно облизала губы, показывая, как ей вкусно. Этого Нафаня вытерпеть не мог и, вскочив с пола, помчался в туалет. До нас еще доносились завывания духа о том, что хозяева его не любят, бисова баба его со свету сжить хочет, а китайцы делают умопомрачительно вкусную свинину, от которой невозможно оторваться.

- Чуча, ты рассказывать-то собираешься? – спросил я, когда стенания Нафани стихли. Домовиха кивнула и перебралась на руки к своей хозяйке, после чего, расположившись поудобнее, начала свой рассказ.

- Мне было семь лет, когда это случилось. Мама моя была прачкой. Работала по господам, чтобы прокормить пятерых детей. Отец на войне погиб, когда к белым примкнул, а мама одна осталась. Богатые господа были даже после той ужасной войны, и работы хватало, вот только платили за нее сущие копейки. Поэтому мама сутками работала, и руки в кровь стирала, чтобы прокормить пять голодных ртов. Я младшенькой была. Какой с меня спрос, коли я делать ничего не могла. Но я старалась. Пока мама работала, я готовила еду и убирала дом. Потом с улицы приходили старшие братья и сестры. Они воровали на рынке продукты и разные вещи. Степка, самый старший, однажды мне шапку вязанную принес. Я тогда даже на улицу не могла выйти зимой. Холодно было и голодно, - голос домовихи звучал приглушенно и как-то по-взрослому. Было понятно, что ей очень тяжело снова вспоминать те страшные времена, но Алина ласково поглаживала Чучу и та, сделав глоток зеленого чая, вернулась к рассказу.

- Жуткие были времена. Везде разбойничали банды, а утром красноармейцы находили холодные тела несчастных, кто не смог добраться до дома темной ночью. Однажды Степка много денег принес и настоящего белого хлеба. Он без утайки рассказал маме, что они с друзьями склад продовольственный взломали и вынесли все подчистую. Тогда Степка получил по заднице отцовским ремнем, который мама бережно хранила в сундуке. А через пару дней моего старшего брата не стало. Солдаты застрелили, когда он очередной склад взламывал. Мама погоревала да и вернулась к работе. Только теперь меня стала с собой брать. Я помогала белье развешивать и в квартирах убиралась. Господа порой даже угощали нас тарелкой горячего борща на кухне. В эти моменты мы с мамой часто болтали обо всем на свете, а мне казалось, что жизнь начинает налаживаться. Пока не наступила та жуткая ночь.

Мы с мамой возвращались домой после работы. Шли затемно и старались не попадаться на глаза патрулям. У мамы с собой было немного денег, и она очень боялась их потерять. Один из хозяев расщедрился на небольшую премию, и мы уже мечтали о том, сколько всего вкусного купим на эти деньги. А самое главное, мама обещала мне зимние ботинки, потому что я даже зимой бегала в летних сандалиях. Только носки теплые еще надевала. Я даже перед сном мечтала о зимних ботинках. Тогда другие дети не будут надо мной смеяться и называть нищенкой. С такими радужными мыслями мы возвращались домой. Пока впереди не послышался топот и чьи-то крики. А потом раздался первый выстрел. На нас бежали какие-то странные люди. От них пахло потом и кровью. А один из них очень страшно смеялся и палил из пистолета по солдатам, которые их преследовали. Бежавший первым столкнул с дороги мою маму. Я сразу же бросилась к ней, пока тот, что стрелял, не споткнулся об меня и не растянулся плашмя на земле. Его друзья помогли ему встать и, ругаясь, побежали дальше. К нам уже подбегал патруль, когда раздался еще один выстрел, а мою грудь пронзила боль. Голоса стали неестественными, а краски исчезли, превратив весь мир в черно-белую фотографию. Мне было очень холодно, а зубы стучали так сильно, что я сама слышала жуткий стук, удивительным образом повторяющий ритм сердца. Затем вновь кто-то выстрелил и в ночной тишине прозвучал грубый мужской крик. «Никто и никогда не поймает Тараса Жупанько». Это был жуткий и страшный голос. Я до сих пор его слышу. После этого темнота ушла, и появился свет. Совсем, как у Нафани. Я тоже видела красивую женщину, которая поцеловала меня. Она была такой красивой, как мама, когда папа еще был с нами. Эта женщина велела мне следить за домом и помогать маме. Но делать это так, чтобы никто не видел. Мама ушла через несколько лет и в моем доме появились новые хозяева, которым я также помогала. Они уходили и вместо них приходили новые. А потом появилась Алиночка. Не знаю почему, но у меня внутри будто свет зажегся. Она даже разговаривала со мной, только имени не знала. Спустя какое-то время Алина вызвала грузчиков и спрятала все вещи в коробки. Так происходило всегда, когда кто-то уезжал. Мне было невероятно грустно и так грустно, что я даже плакала ночью перед ее отъездом. Но уже утром, стоя в дверях, Алина повернулась и позвала меня с собой. Я не могла отказаться, да и не отказалась бы ни за какие коврижки. А дальше вы знаете. Вот и вся история.

- Погоди, - тихо проговорил я, после эмоционального и спутанного рассказа домовихи. – А как тебя звали по-настоящему?

- Ах, да, - улыбнулась Чуча. – Наташа. Чучей меня мама звала…

- Ааааа!!! – раздался из коридора тягостный крик, не позволивший Чуче договорить и заставивший нас подпрыгнуть от неожиданности. В дверном проеме стоял Нафаня и, корча плаксивую морду, вытирал слезы мохнатым кулачком.

- Ты чего, Нафань? – оторопело спросил я, когда домовенок перешел на всхлипывания.

- Наааташку жалкооо, - заныл он, кидаясь к удивленной Чуче и сжимая ее до паранормального хруста. – А ее обижал, дурак старый. Таракана сушенного подкинуть в чай хотел. Ааааа!

- Ну, ну, - улыбнулась домовиха, поглаживая Нафаню по голове. – Не убивайся ты так. Хочешь конфетку?

- Конфетку? – подозрительно переспросил дух, алчно уставившись на сладость, которую держала в ладошке Чуча.

- Бери, троглодит, - разрешила домовиха, и Нафаня вцепился в протянутую конфету, как его любимый Лео ДиКаприо в спасательный круг с Титаника. На морде домовенка разлилось привычное выражение неземного блаженства, пока его глаза не расширились от удивления.

- Что это? – спросил Нафаня, держа в руке наполовину вылизанный леденец. С одного из краев конфеты торчала сушеная нога какого-то насекомого.

- Это? – домовой кивнул, все еще не догадываясь о сюрпризе. Мы с Алиной еле сдерживали ухмылки. И Чуча не заставила себя долго ждать. – Сверчок в карамели. Национальное китайское лакомство.

- Ууу, бисова баба! – взвыл домовой, бросаясь к спасительному туалету, а мы наконец-то рассмеялись. И пусть этот смех уберет все плохое из прошлого двух домовят.

Глава одиннадцатая. Любитель насекомых.

Утро после насыщенного приключениями и эмоциями дня было на редкость ленивым. Еще и какой-то надоедливый шмель так и жужжал над ухом, прогоняя мой сон. Алина плюнула на это и накрыла голову подушкой, но мои чувствительные уши все слышали. Нехотя разлепив глаза и оглушительно зевнув, дабы и спящую жену спровоцировать, я уставился на чудо-чудное, стоящее возле кровати. От увиденного мигом улетела лень, а вместе с ней и хоть какое-то уважение к женщине, мирно спящей рядом со мной.

- Наф, что с тобой? – заржал я так громко, что Алина застонала и пнула меня в бок острым локтем. Но заставить ее встать смог бы только ядерный взрыв, не меньше. Рядом с кроватью, как я уже говорил, стоял Нафаня. Только вид его был крайне далеким от того, что я видывал ранее. Глаза домового заплыли, превратившись в два слезящихся мешочка, а губы походили на гигантский пельмень, по которому знатно прошлись скалкой и молотком. Дух протяжно завыл и протянул ко мне свои лапки.

- Баааарин!

- Что случилось? Ты решил в Рокки Бальбоа превратиться или гнездо шершней съел? – спросил я, когда относительно успокоился.

- Таааа, - не прекращая выть, ответил Нафаня. Мордочка домовенка была невероятно жалкой, так еще ему приходилось помогать себе пальцами, чтобы поднять веки и хоть что-то увидеть. – Швинина дурафская финофата.

- При чем здесь свинина? А, кажется, понимаю. Кому-то захотелось ночью добавки, и он решил ограбить холодильник. Так, а дальше-то что?

- Шук фидел на мяфе, - сквозь слезы пробормотал пушистый недотепа.

- Жук?

- Та. Фонючий и польфой. Я его фъел, а потом меня рафсдуло, как кубафтую бабу из инсернетоф.

- Ясно. Аллергию словил, - хмыкнул я. – Ты же домовой. Тебя, по идее, человеческие болячки касаться не должны.

- Не толфны, барин, но инохда слуфаеца. Петька раз мне шыр тухлый дал попропофать. Ефё шильнее рафсдуло, - всхлипнул Нафаня. Я раскрыл руки и домовенок, отчаянно завывая, кинулся ко мне. Да, порция старых добрых обнимашек еще никому не мешала.

- Горе ты, луковое, - я ласково почесал Нафаню по голове, стараясь не задевать распухшие части. – Ладно, пойдем чемодан доставать. Кажется, там был супрастин. Это поможет.

- Пойтем барин, - прошепелявил домовой, скатываясь с кровати под мой ехидный смешок.

На удивление, супрастин действительно помог и спустя пару часов морда домового приняла свой обычный язвительный вид. Чуча критично на него посмотрела, а затем ушла на кухню готовить блинчики, прокомментировав увиденное, как «мохнатый оглоед опять чудит».

- Ох, барин. Знал бы кто, как мне страшно было, - поцокал языком Нафаня, в тысячный раз щупая свое лицо и удовлетворенно вздыхая.

- Знаю. Ты вообще тот еще трус, - констатировал я. – Растворомешалку испугался, бутылку, приклеившуюся к руке, тоже испугался, даже розыгрыш с призраками не понял.

- Просто я темпераментный сангвиник, - надулся дух, кидая в меня чайную ложку.

- О да. Это верное определение. Так и лучишься темпераментом по утрам в туалете, пока никто не видит.

- Жопа ты, барин. Вот закину тебе сколопендру в кровать, будешь знать, как над Нафанюшкой смеяться.

- А я тебе птицееда. И не такого флегматичного, как Олег, - парировал я, сделав глоток кофе. Чуча сидела рядом и скептически слушала очередную перепалку.

- У, ирод небритый, - забубнил Нафаня, приставив к виску указательный палец, после чего принялся буравить меня злобным взглядом.

- Наф, - устало хмыкнул я. – Это не сработает.

- Сработает. Как разлетится твоя головенка по стенкам, а Нафанюшке хорошо, он художник.

- Теорию Большого Взрыва пересматривал, - пояснил я удивленной Чуче. Домовенок тут же принялся буравить и вечного врага, на что Чуча, уставшая от психической атаки, треснула Нафаню по спине полотенцем. Да так сильно, что тот аж взвизгнул. Но хоть пытаться взрывать чужие головы перестал.

Алина вошла на кухню в самый разгар веселья, когда разозлившаяся Чуча засунула Нафаню в духовку и пыталась воткнуть ему в рот искусственное яблоко в качестве украшения. Я поцеловал жену, и пока домовые были заняты дракой, заварил ей чай.

- Спасибо, милый, - зевнула Аля, делая маленький глоточек. – Жизнь вернулась в нашего бунтаря?

- Как видишь, Нафанаил Жукоед в добром здравии и готовится принять жаркую баньку по-китайски.

- Не слушай его, Алечка, - взмолился дух, когда понял, что его попытки вырваться из железных тисков разъяренной Чучи были абсолютно бесполезными. – Ополчили на маленького домовенка и издеваются над ним. Муж твой дурной на лицо Нафанюшке сел и газом его травил, да.

- Ах ты брехун! – рявкнул я, подлетая к духовке. Нафаня пискнул и забился в глубину, выставив напоказ свой мохнатый зад, в который Чуча сразу же воткнула вилку. – Вот и правильно. Нечего на меня поклепы наводить.

- Не поклеп это, а правда настоящая. Моришь меня газами своими жуткими, - прогудел Нафаня, потирая ужаленное вилкой место. – Злой ты стал, Андриюшко. Все женитьба окаянная на тебя влияет не по-доброму. А обиженному домовенку надо яичничку сделать на сковороде каленой. С перчиком и креветками.

- Обойдешься, - буркнул я, возвращаясь на место и закуривая сигаретку. – Пусть тебе яичничку делают те, кто газом тебя не травят.

- Тю, - пробормотал Нафаня, выскакивая из духовки и прячась на холодильнике. – Обиделся, как девонька непорочная. Куда мы, кстати, сегодня пойдем?

- Мы в парк, а ты дома будешь. Кто нам вчера полночи уснуть не давал своими визгами насчет больного живота? Вот и лечись. Свинина в холодильнике еще есть, пиво там же найдешь. А мы гулять пойдем и сладости лопать будем. Без тебя.

- Барыня! Ну хоть ты за меня заступись, - в отчаянии воскликнул дух. – Мало мне, что барин совсем шуток не понимает, так еще и бисова Наташка норовит вилкой попку мохнатую уколоть.

- Возьмем тебя, возьмем, - пообещала Аля, когда я нехотя кивнул.

- Бе, бе, бе, - заулюлюкал домовой, обращаясь ко мне. – Барин – подкаблучник. Теперь буду барыню любить, а тебя душить ночами.

- Ты и так душишь. Когда фасоли наешься, - съязвил я, вставая со стула. Нафаня тут же подскочил ко мне и трубно высморкался в мою майку.

- Смотри, барин. Пятнышки, - заржал он и умчался в комнату, спасаясь от моего праведного гнева и Чучиной острой вилки, ибо именно домовиха отвечала за стирку в нашем семействе.

Когда мы собрались и уговорили Нафаню вылезти из вентиляции, а после уговорили его еще раз, но для простого купания, то наконец-то поехали в Летний императорский парк Ихэюань, который по праву считается одной из жемчужин Пекина.

Поверьте, здесь действительно есть на что посмотреть и дело не в мраморной ладье императрицы Цыси или длинном коридоре, где висят восемь тысяч различных картин. Большего внимания заслуживает именно природа и окружающее великолепие. Не зря же сама Цыси потратила на благоустройство этого парка почти девятьсот сорок килограмм серебра. Могучие храмы, среди которых выделяется храм царя Драконов. Удивительной красоты мосты, как например мост из семнадцати пролетов, носящий длинное и диковинное имя Шицикунцяо. Павильон орхидей, которыми любили любоваться божественные правители Поднебесной. Поэтому совершенно понятно, почему я решил наведаться сюда. Побывав здесь однажды, навсегда сохранишь миллионы самых прекрасных эмоций и захочешь вернуться еще раз.

- Потрясающе, - восторженно заметила Алина, щелкая фотоаппаратом и запечатлевая для потомков и нас любимых Мраморную ладью. – Значит, здесь любила обедать великая императрица, которой ты так восторгаешься?

- Ага, - ответил я. – Железная женщина. Тратила столько денег, а ей никто и слова не сказал.

- Барин, - встрял Нафаня, дернув меня за штанину.

- Чего тебе, жутька?

- А разве мраморный корабль не должен затонуть? Он же каменный.

- Угадал, бармалей, - улыбнулся я, беря домового на руки. – Он стоит на мели и является просто красивой безделушкой.

- Ничего себе, - присвистнул дух. – Зажралась твоя Цыся, барин. Ей-Богу, зажралась. На кол ее надо или в бочку к скорпионам. Ты представляешь, сколько можно было яичницы приготовить на эти деньги?

- Тебе и за всю свою паранормальную жизнь столько не съесть, - ответила за меня Алина. Ее крайне развеселило сравнение исторического памятника с кучей яиц.

- Эх, - размечтался Нафаня, представив себя на вершине пирамиды из яиц, где подданные таскают великому императору перец и креветки.

- Ничего, бандит, - хмыкнул я. – Радуйся, что твое желание останется лишь желанием. Лопнул бы, как пить дать.

- Ничего подобного, - оскорбился домовенок, для пущей уверенности слегка укусив меня за ухо. – Спорим, что не лопнул бы.

- Ты вчера все нервы измотал своей свининой. Какие-то пять порций. А тут яиц немерено.

- Я тебе еще докажу, - облизнулся Нафаня, вновь уносясь к прекрасным мечтам, а мы пошли дальше наслаждаться видами волшебного парка.

- Андриюшко, а что это там? – театрально прошипел Нафаня, направив мою голову влево.

- Сладости, - ответил я, улыбнувшись. – Уже приметил, обжорик? Ладно, пошли посмотрим.

- Вот люб ты мне, барин. Сиротинке безродной и обездоленной, - умилился домовой, от нетерпения подпрыгивая на моем плече.

- Да, ты у нас обездоленный, - рассмеялась Алина вместе с Чучей. – Ест, что хочет. Гитара у него есть. На работу ходить не надо. Самогон варить разрешают.

- Давайте, насмехайтесь надо мной. Андреюшко, а ты мне купишь леденец на палочке?

- Купишь, Нафанюшко. Такой, что у тебя морда треснет, если ты его себе целиком в рот засунешь, - хмыкнул я, подходя к прилавку. Выбор был воистину широким. Здесь были обычные леденцы на палочках, тянучки, ириски, традиционное китайское печенье, сладкая вата, орешки всех сортов и расцветок. Но домовятам больше приглянулись маленькие конфеты кремового цвета. Я вздохнул и достал кошелек, чтобы опустошить его на несколько юаней и забрать взамен целый пакет сладостей. Алина попросила минералку и почти сразу выдула полбутылки, после чего протянула ее мне и застыла с открытым ртом глядя на Нафаню. Спустя пару секунд, к ней присоединилась и Чуча, разбавив тишину ехидным смехом.

Нафаня запихал в рот все конфеты, став похожим на героя советского мультфильма про хомячка, перебирающегося через реку. Только домовой еще умудрялся сосать все это сладкое безобразие.

- Фо? Фо фы фофифе? – выдавил из себя Нафаня, борясь с желанием проглотить все сразу.

- Ох, дурилка, - улыбнулся я. – Никто же твои конфеты не забирает. Ел бы потихоньку, а так даже с Чучей не поделился. Жадина-говядина.

- Бифофа фафа!

- Да, да. Знаем. Бисова баба, - саркастично ответила Чуча, норовя потрепать домового за щеку, но тот хитро уворачивался от ловких вражеских пальчиков, пока домовиха не остановилась, выплюнув одну из конфеток себе на ладонь. – Андрей. Смотри.

- Вот дела, - присвистнул я, разглядывая маленького сморщенного червячка, выпавшего из надкусанной конфеты. – И здесь насекомые.

- Мммм!!! – захрипел Нафаня, увидев, что лежит у меня на ладони, а затем исторгнул из себя настоящий дождь из мокрых и липких конфет, который посыпались на землю. Я вознес небесам молитву, что в это время рядом никого не было, и услужливо похлопал Нафаню по спинке.

- Ирод ты, Андреюшко, и шутки у тебя жестокие, - откашлялся он и принялся чесать свой язык толстыми пальчиками. – Ничего больше просить не буду. Вот.

- Как хочешь, - лукаво откликнулась Алина, беря меня под руку. – А нас он ведет в ресторан, где мы будем кушать лапшу с курицей.

- Правда? – алчно уставился на меня Нафаня, мигом забыв все обиды. Под общий дружный смех, я мог только развести руками. Мой соседушка не даст соскучиться. Определенно.