Латвия после вступления в ЕС
Уже не витрина
— Были витриной СССР, а стали, извините, ж..ой Евросоюза, — коротко охарактеризовал суть исторического момента рижский журналист Сергей Малаховский.
В советские времена Латвия считалась «почти что Европой». Здесь развивалось передовое по советским меркам производство — микроавтобусы РАФ, приемники ВЭФ и магнитолы «Радиотехника».
Сегодня от всего этого остались лишь воспоминания. Правда, Евросоюз к гибели большинства латышских предприятий не имеет никакого отношения, они разорились еще до вступления.
Хотя, при всем при этом, 1990-е для Латвии были отнюдь не столь тяжелыми, как для других республик бывшего СССР. Страна попыталась занять выгодную транзитную нишу — быть посредником между западным миром и постсоветским. Этаким «восточноевропейским Гонконгом». Символом последнего стали латвийские банки, через которые отмывали деньги и перегоняли их на Запад тысячи чиновников, бандитов и просто не желающих платить налоги предпринимателей со всего СНГ. Самым знаменитым из них был Parex Bank.
Его совладелец Валерий Каргин лет десять назад давал интервью российским и украинским СМИ, рассказывая, как его банк готовится к вступлению Латвии в ЕС и какие в связи с этим перспективы открываются.
А уже в 2008 году Parex оказался на грани банкротства и был национализирован правительством за символическую сумму в 2 лата. Банк подкосило сворачивание «отмывочных» схем после вступления страны в ЕС и тотальная конкуренция со стороны транснациональных финансовых групп. Вслед за Parex пали и остальные банки с латышским капиталом, а местный крупный бизнес, возникший в 90-е на транзитных потоках из СНГ, почти прекратил свое существование (Россия еще в середине нулевых переправила транзит на свои порты).
Кризис 2008 года Латвия пережила, пожалуй, наиболее тяжело из всех стран ЕС и вслед за этим вступила в новый период своей истории. В котором пока какой-то внятной национальной перспективы не прослеживается. Только серые будни, низкие зарплаты (у тех, у кого вообще есть работа), небольшие дотации ЕС и всеобщее желание поскорее куда-то уехать.
Иллюзия Европы
Экспансия развитых стран ЕС видна на каждом шагу. Снимаю деньги в банкомате Swedbank, прохожу мимо торговых комплексов европейских сетей RIMI и Stock-mann. Даже сигареты покупаю в норвежской сети магазинчиков Narvesen. При этом еду по новым дорогам, реконструированным на деньги ЕС.
Проезжаю небольшой городок Олайне.
— Здесь содержатся нелегальные иммигранты. В основном из бывших республик СССР: азиаты и много грузин. Есть и украинцы. Но им у нас не заработать. Поэтому они здесь, чтобы уехать куда-то дальше — в Германию и Скандинавию, — рассказывает редактор русской редакции издания «Дельфи» Анатолий Голубов.
Въезжаем с ним в Елгаву. В XVI–XVIII веках столица Курляндского герцогства даже чеканила собственную монету. А при Советах город делал микроавтобусы РАФ. Еще были пищевые, ткацкие фабрики, сахарный завод и 70 тысяч человек жителей. Со времени вступления в ЕС население Елгавы сократилось на 20 тысяч, а многие из оставшихся работают в столице.
Тем не менее, в городке жизнь есть. Заканчивается реконструкция центра. Новые тротуары и дороги, набережная, подвесной мост, утепленные дома, парк с детскими площадками и полями для гольфа. Это тоже на деньги Евросоюза.
— С 2007 года ЕС выделил Латвии под проекты развития 4 млрд евро, и только в этом году отремонтируют 300 км дорог, — говорит глава представительства ЕС в Латвии Инна Штейнбука.
— При этом на развитие производства и соцзащиту денег Европа не дает, только на дороги, музеи, реставрацию домов, — открывает секрет парадокса евро-Латвии секретарь комиссии по европейским делам и член бюджетно-финансового комитета латышского сейма Игорь Пименов. — Во всем остальном считается, что рынок все расставит на свои места. Вот он и расставляет — импортный товар по полкам наших магазинов.
— Первые годы после вступления в ЕС были временем эйфории, — вспоминает Анатолий Голубов. — На страну обрушился вал инвестиций, строились новые дома и супермаркеты, в банках направо и налево выдавали дешевые кредиты и практически во всех сферах росли зарплаты. Хрущевки в Елгаве стоили немыслимые 50 тысяч евро! И их покупали в кредит. Это было! Люди поверили, что жизнь налаживается. Например, строители зарабатывали по тысяче латов в месяц (около полутора тысяч евро), и была нехватка рабочих рук. Однако в 2008 году грянул экономический кризис и все изменилось.
Экономика Латвии упала громче и эффектнее всех в ЕС. Безработным стал каждый четвертый латыш.
— Это был шок: начались самоубийства — банки забирали квартиры и машины за долги, — говорит директор Института европейских исследований Александр Гапоненко. — Тот бум, который сопровождал Латвию после вступления в ЕС до кризиса, оказался не экономическим развитием, а иллюзией.
После 2004 года западные инвестиции шли преимущественно в банковский сектор и торговлю. А еще в ипотечное строительство — все то, что дает моментальную прибыль. Кроме того, Латвию накрыло цунами дешевых европейских товаров, латвийские предприятия ограничили квотами производства.
— Политики были настолько рады, что садятся в еврокарету и становятся еще дальше от России, что, как рассказал один евродепутат, договор с ЕС от начала до конца никто и не читал. Пока поляки, которые вступали в Евросоюз вместе с нами, дрались за каждую квоту, наши уже пили шампанское, — вспоминает Александр Гапоненко. — В итоге за несколько лет мы превратились в рынок сбыта и источник дешевых человеческих ресурсов. Три четверти банковского капитала в стране сегодня шведские. Скандинавам также принадлежат крупнейшие телекоммуникационные компании, сети крупных универмагов, треть земельных наделов и половина лесов для вырубки и переработки. Если доля промышленности в ВВП Латвии во времена СССР занимала 38%, то в 1990-е сократилась до 20%, а в ЕС — до 9%.
Несладкая Латвия 2.0
В Латвии любят рассказывать о том, что нынешняя страна — это продолжение первой республики 1930–1940-х годов. Тогда по экономическим показателям Латвия жила, как Дания. А президент Улманис говорил, что каждый латыш может положить в чашку три ложки сахара — по числу отечественных сахарозаводов.
Сегодня во второй Латвийской Республике — ни одной. Нет, сахар в Латвии есть, но он весь привозной. Покупаю в шведском супермаркете RIMI пачку знаменитого елгавского сахара.
— Его делают теперь в Дании, — поясняет продавец Нина и говорит, что старую упаковку сохранили для привлекательности. — Однако весь привозной сахар из тростника, и варенье получается не таким сладким.
Елгавский завод закрылся последним из сахарных предприятий страны четыре года назад. Иду по чистому полю, на котором когда-то располагались его цеха. Вдали копошится техника. Российский «Уралвагонзавод» (тот самый, рабочие которого хотели ехать в Москву в 2012 году бить морды оппозиционерам с Болотной площади) будет здесь собирать вагоны. Обещают около 200 рабочих мест.
Они не помешают. Сахарозаводы обеспечивали работой не только около тысячи латышей, но и сотни хозяйств, которые выращивали сахарную свеклу. Теперь их тоже нет. В Латгалии гектары заброшенных полей и сотни брошенных домов. Только по официальной статистике, с 2004 года латвийские села покинула треть работоспособных жителей — 75 тысяч человек.
— Все предприятия и хозяйства, которые составляли конкуренцию европейским производителям, уничтожены, — рассказывает Александр Гапоненко. — До этого Латвия осталась без рыболовецкого флота. Потом пошла под нож рыбопереработка. В конце 1990-х работали 22 завода, сейчас только три.
— Однако решения принимали сами хозяева предприятий и хозяйств, — парирует президент общественной организации «Европейское движение в Латвии» и член Экономического и социального комитета ЕС для консультаций госорганов Андрис Гобинс. Он искренне не понимает, в чем виноват ЕС перед Латвией. — Евросоюз предложил собственникам компенсацию за закрытие производств, и они согласились.
Простым работникам между тем деньги не предлагали. Их выставили на улицу.
— Но если бы мы не интегрировались в Европу, то было бы только хуже, — считает Гобинс. — Фабрики и заводы все равно бы закрылись. Если они не эффективные, то что с ними делать? Поэтому я благодарен ЕС за то, что предлагает закрывать неэффективные производства взамен на субсидии.
Вообще, в Латвии скептицизм населения любят объяснять особенностями характера.
— Мы не любим всех: ООН, ЕС, президента, правительство, самих себя, — рассуждает Андрис. — Это наша ментальность. Эстонцы были такими до вступления в ЕС, но после изменили свое мнение.
Русский вопрос
Впрочем, кризис неравномерно бьет по населению Латвии. В наибольшей степени от него страдают русскоязычные жители, не имеющие латвийского гражданства.
Сергей Малаховский — редактор популярного политического сайта «Весточка». Если труба зовет, готов отстаивать свое мнение и на баррикадах, за что уже поплатился. С 2007 года въезд в Эстонию ему закрыт. Тогда он участвовал в акциях протеста против сноса памятника Неизвестному Солдату в Таллине. Однако из России (а ее обвиняли в организации выступлений) чемоданы денег он не получал. Не везут их и сейчас.
— Как у нас говорят, 90% средств, которые в Москве выделяют на русских за рубежом, остается в пределах Садового кольца, а за оставшиеся дерутся профессиональные соотечественники и сотрудники посольства, — замечает Малаховский.
На железнодорожном вокзале провожаем его знакомого из России. Тот только вернулся с перекура.
— Не поверите! Подходит бомж и просит сигарету. Я достаю пачку, а он говорит: «Я такие не курю!» Мне стало интересно, почему он не взял сигарету. Но тот отнекивался. А потом сказал, что, мол, русские, — знакомый показывает сигареты «Петр Первый» и заливается смехом.
Местным русскоязычным, однако, не весело. С 1990-х латышское правительство разделило население на две части. Гражданство давали только тем, кто мог доказать, что их предки жили здесь до 1940
— Были витриной СССР, а стали, извините, ж..ой Евросоюза, — коротко охарактеризовал суть исторического момента рижский журналист Сергей Малаховский.
В советские времена Латвия считалась «почти что Европой». Здесь развивалось передовое по советским меркам производство — микроавтобусы РАФ, приемники ВЭФ и магнитолы «Радиотехника».
Сегодня от всего этого остались лишь воспоминания. Правда, Евросоюз к гибели большинства латышских предприятий не имеет никакого отношения, они разорились еще до вступления.
Хотя, при всем при этом, 1990-е для Латвии были отнюдь не столь тяжелыми, как для других республик бывшего СССР. Страна попыталась занять выгодную транзитную нишу — быть посредником между западным миром и постсоветским. Этаким «восточноевропейским Гонконгом». Символом последнего стали латвийские банки, через которые отмывали деньги и перегоняли их на Запад тысячи чиновников, бандитов и просто не желающих платить налоги предпринимателей со всего СНГ. Самым знаменитым из них был Parex Bank.
Его совладелец Валерий Каргин лет десять назад давал интервью российским и украинским СМИ, рассказывая, как его банк готовится к вступлению Латвии в ЕС и какие в связи с этим перспективы открываются.
А уже в 2008 году Parex оказался на грани банкротства и был национализирован правительством за символическую сумму в 2 лата. Банк подкосило сворачивание «отмывочных» схем после вступления страны в ЕС и тотальная конкуренция со стороны транснациональных финансовых групп. Вслед за Parex пали и остальные банки с латышским капиталом, а местный крупный бизнес, возникший в 90-е на транзитных потоках из СНГ, почти прекратил свое существование (Россия еще в середине нулевых переправила транзит на свои порты).
Кризис 2008 года Латвия пережила, пожалуй, наиболее тяжело из всех стран ЕС и вслед за этим вступила в новый период своей истории. В котором пока какой-то внятной национальной перспективы не прослеживается. Только серые будни, низкие зарплаты (у тех, у кого вообще есть работа), небольшие дотации ЕС и всеобщее желание поскорее куда-то уехать.
Иллюзия Европы
Экспансия развитых стран ЕС видна на каждом шагу. Снимаю деньги в банкомате Swedbank, прохожу мимо торговых комплексов европейских сетей RIMI и Stock-mann. Даже сигареты покупаю в норвежской сети магазинчиков Narvesen. При этом еду по новым дорогам, реконструированным на деньги ЕС.
Проезжаю небольшой городок Олайне.
— Здесь содержатся нелегальные иммигранты. В основном из бывших республик СССР: азиаты и много грузин. Есть и украинцы. Но им у нас не заработать. Поэтому они здесь, чтобы уехать куда-то дальше — в Германию и Скандинавию, — рассказывает редактор русской редакции издания «Дельфи» Анатолий Голубов.
Въезжаем с ним в Елгаву. В XVI–XVIII веках столица Курляндского герцогства даже чеканила собственную монету. А при Советах город делал микроавтобусы РАФ. Еще были пищевые, ткацкие фабрики, сахарный завод и 70 тысяч человек жителей. Со времени вступления в ЕС население Елгавы сократилось на 20 тысяч, а многие из оставшихся работают в столице.
Тем не менее, в городке жизнь есть. Заканчивается реконструкция центра. Новые тротуары и дороги, набережная, подвесной мост, утепленные дома, парк с детскими площадками и полями для гольфа. Это тоже на деньги Евросоюза.
— С 2007 года ЕС выделил Латвии под проекты развития 4 млрд евро, и только в этом году отремонтируют 300 км дорог, — говорит глава представительства ЕС в Латвии Инна Штейнбука.
— При этом на развитие производства и соцзащиту денег Европа не дает, только на дороги, музеи, реставрацию домов, — открывает секрет парадокса евро-Латвии секретарь комиссии по европейским делам и член бюджетно-финансового комитета латышского сейма Игорь Пименов. — Во всем остальном считается, что рынок все расставит на свои места. Вот он и расставляет — импортный товар по полкам наших магазинов.
— Первые годы после вступления в ЕС были временем эйфории, — вспоминает Анатолий Голубов. — На страну обрушился вал инвестиций, строились новые дома и супермаркеты, в банках направо и налево выдавали дешевые кредиты и практически во всех сферах росли зарплаты. Хрущевки в Елгаве стоили немыслимые 50 тысяч евро! И их покупали в кредит. Это было! Люди поверили, что жизнь налаживается. Например, строители зарабатывали по тысяче латов в месяц (около полутора тысяч евро), и была нехватка рабочих рук. Однако в 2008 году грянул экономический кризис и все изменилось.
Экономика Латвии упала громче и эффектнее всех в ЕС. Безработным стал каждый четвертый латыш.
— Это был шок: начались самоубийства — банки забирали квартиры и машины за долги, — говорит директор Института европейских исследований Александр Гапоненко. — Тот бум, который сопровождал Латвию после вступления в ЕС до кризиса, оказался не экономическим развитием, а иллюзией.
После 2004 года западные инвестиции шли преимущественно в банковский сектор и торговлю. А еще в ипотечное строительство — все то, что дает моментальную прибыль. Кроме того, Латвию накрыло цунами дешевых европейских товаров, латвийские предприятия ограничили квотами производства.
— Политики были настолько рады, что садятся в еврокарету и становятся еще дальше от России, что, как рассказал один евродепутат, договор с ЕС от начала до конца никто и не читал. Пока поляки, которые вступали в Евросоюз вместе с нами, дрались за каждую квоту, наши уже пили шампанское, — вспоминает Александр Гапоненко. — В итоге за несколько лет мы превратились в рынок сбыта и источник дешевых человеческих ресурсов. Три четверти банковского капитала в стране сегодня шведские. Скандинавам также принадлежат крупнейшие телекоммуникационные компании, сети крупных универмагов, треть земельных наделов и половина лесов для вырубки и переработки. Если доля промышленности в ВВП Латвии во времена СССР занимала 38%, то в 1990-е сократилась до 20%, а в ЕС — до 9%.
Несладкая Латвия 2.0
В Латвии любят рассказывать о том, что нынешняя страна — это продолжение первой республики 1930–1940-х годов. Тогда по экономическим показателям Латвия жила, как Дания. А президент Улманис говорил, что каждый латыш может положить в чашку три ложки сахара — по числу отечественных сахарозаводов.
Сегодня во второй Латвийской Республике — ни одной. Нет, сахар в Латвии есть, но он весь привозной. Покупаю в шведском супермаркете RIMI пачку знаменитого елгавского сахара.
— Его делают теперь в Дании, — поясняет продавец Нина и говорит, что старую упаковку сохранили для привлекательности. — Однако весь привозной сахар из тростника, и варенье получается не таким сладким.
Елгавский завод закрылся последним из сахарных предприятий страны четыре года назад. Иду по чистому полю, на котором когда-то располагались его цеха. Вдали копошится техника. Российский «Уралвагонзавод» (тот самый, рабочие которого хотели ехать в Москву в 2012 году бить морды оппозиционерам с Болотной площади) будет здесь собирать вагоны. Обещают около 200 рабочих мест.
Они не помешают. Сахарозаводы обеспечивали работой не только около тысячи латышей, но и сотни хозяйств, которые выращивали сахарную свеклу. Теперь их тоже нет. В Латгалии гектары заброшенных полей и сотни брошенных домов. Только по официальной статистике, с 2004 года латвийские села покинула треть работоспособных жителей — 75 тысяч человек.
— Все предприятия и хозяйства, которые составляли конкуренцию европейским производителям, уничтожены, — рассказывает Александр Гапоненко. — До этого Латвия осталась без рыболовецкого флота. Потом пошла под нож рыбопереработка. В конце 1990-х работали 22 завода, сейчас только три.
— Однако решения принимали сами хозяева предприятий и хозяйств, — парирует президент общественной организации «Европейское движение в Латвии» и член Экономического и социального комитета ЕС для консультаций госорганов Андрис Гобинс. Он искренне не понимает, в чем виноват ЕС перед Латвией. — Евросоюз предложил собственникам компенсацию за закрытие производств, и они согласились.
Простым работникам между тем деньги не предлагали. Их выставили на улицу.
— Но если бы мы не интегрировались в Европу, то было бы только хуже, — считает Гобинс. — Фабрики и заводы все равно бы закрылись. Если они не эффективные, то что с ними делать? Поэтому я благодарен ЕС за то, что предлагает закрывать неэффективные производства взамен на субсидии.
Вообще, в Латвии скептицизм населения любят объяснять особенностями характера.
— Мы не любим всех: ООН, ЕС, президента, правительство, самих себя, — рассуждает Андрис. — Это наша ментальность. Эстонцы были такими до вступления в ЕС, но после изменили свое мнение.
Русский вопрос
Впрочем, кризис неравномерно бьет по населению Латвии. В наибольшей степени от него страдают русскоязычные жители, не имеющие латвийского гражданства.
Сергей Малаховский — редактор популярного политического сайта «Весточка». Если труба зовет, готов отстаивать свое мнение и на баррикадах, за что уже поплатился. С 2007 года въезд в Эстонию ему закрыт. Тогда он участвовал в акциях протеста против сноса памятника Неизвестному Солдату в Таллине. Однако из России (а ее обвиняли в организации выступлений) чемоданы денег он не получал. Не везут их и сейчас.
— Как у нас говорят, 90% средств, которые в Москве выделяют на русских за рубежом, остается в пределах Садового кольца, а за оставшиеся дерутся профессиональные соотечественники и сотрудники посольства, — замечает Малаховский.
На железнодорожном вокзале провожаем его знакомого из России. Тот только вернулся с перекура.
— Не поверите! Подходит бомж и просит сигарету. Я достаю пачку, а он говорит: «Я такие не курю!» Мне стало интересно, почему он не взял сигарету. Но тот отнекивался. А потом сказал, что, мол, русские, — знакомый показывает сигареты «Петр Первый» и заливается смехом.
Местным русскоязычным, однако, не весело. С 1990-х латышское правительство разделило население на две части. Гражданство давали только тем, кто мог доказать, что их предки жили здесь до 1940
Так зачем спрашивается кусать руку ,которая тебя кормит, для меня до сих пор это непонятно, почему наши политики на столько не дальновидны.