БУРАТИНО. ПОСТСКРИПТУМ.⁠⁠

Деревянная кукла Буратино шла пешком, занятая своими мыслями. Суставы сочленений тихо поскрипывали в такт шагам – после смерти папы Карло Буратино перестал следить за собой. Все его силы уходили на то, чтобы удержать от банкротства разваливающийся театр.

«Инфляция, девальвация, ревальвация… - думал Буратино, аккуратно прижимая правой рукой к потрепанному боку «Экономикс» Фишера. – Итак, повысились цены – раз, курс тугрика к фартингу понизился – два, курс тугрика к злотому остался неизменен – три, курс злотого к фартингу – тоже неизменен – четыре. Что отсюда следует?»

Перед глазами все немножко плыло. Деревянные куклы не спят – это правда, у них нет мозга, но они все равно должны отдыхать – время от времени висеть на гвозде, иначе нити судьбы могут порваться.

Буратино остановился посередь узкого проулка, оперся левой рукой о четырех пальцах на ветхую от времени стену дома и помотал головой. «Так не пойдет, - сказал он себе. – Есть проблема и ее надо решить. По всему получается, что на рынке большие и взрослые дяди играют на понижение (или повышение?) курса». Буратино попытался собраться с мыслями, но у него ничего не получилось. От тоски хотелось завыть.

Последнее время все валилось из рук. Арлекино находился в творческом ступоре – не шли у него стихи, получалась какая-то бездарная пошлятина. Весь быт свалился на Мальвину и теперь на нее было невозможно смотреть без грусти: запавшие глаза; спутанные волосы – теперь уже не голубые – синие, почти фиолетовые; руки как у прачки – без той нежной утонченности, так подействовавшей на Буратино в их первую встречу; бесконечные готовка и мотания по магазинам тоже не сделали Мальвину привлекательней. Артемон облез – у него стала выпадать шерсть, и завелись блохи. Да что там говорить – за последнее время сдали все – видимо что-то они вместе делали не так.

А ведь каким прекрасным казалось будущее, когда они расправились с Карабасом и взяли театр в свои руки. Попервоначалу все было просто чудесно – они играли свои пьесы, и зал был набит битком – не было дня без аншлага. Так продолжалось месяца три-четыре, а затем вдруг нагрянула санинспекция. Вальяжный дядечка ткнул кукол в какую-то бумажку с какими-то печатями и объяснил, что были нарушены те-то и те-то правила. Взяли штраф. Через день объявилась налоговая полиция и рассказала о кассовых аппаратах. Взяли штраф. Проверки следовали за проверками, инспекции за инспекциями – от беготни по инстанциям Буратино потерял в весе. В тот момент он задумался – у Карабаса-Барабаса таких проблем не было сроду. За советом он пошел к Тортилле, целый день проторчал на болоте, но так ее и не нашел. Лишь позже от лягушек он узнал, что старая черепаха тронулась умом и впала в старческий маразм, и теперь почти все время проводила на дне, обучая пиявок правилам общепита. Те лишь смеялись над ней.

Репертуар незаметно иссяк, а до нового за всеми этими неурядицами руки никак не доходили – зрителей становилось все меньше и меньше.

Буратино, словно в омут, кинулся в постижение экономики и основы администрирования – от папы Карло толку не было, ибо был он с рождения простым работягой и наукам не обучался. Записавшись на курсы, Буратино пнем просиживал на последних рядах, играя с такими же как он обалдуями в карты, а в перерывах пытался понять хоть что-нибудь, но усидчивости и ума не хватало даже на пять минут – мысль лектора терялась после семи-восьми слов. И вот теперь – на тебе – экономический кризис.

Оттолкнувшись от стены, Буратино поплелся дальше. «Что я скажу ребятам?» - спросил он себя, но в пустоте своей души ответа не нашел. Доковыляв до летней кафешки, деревянная кукла плюхнулась на стул и закрыла глаза. Ей все осточертело. Хозяин кафешки, попыхивая трубкой, некоторое время смотрел на куклу с брезгливостью, но потом все-таки сжалился и решил не прогонять.

С закрытыми глазами было хорошо сидеть, не двигаться и слушать уличные звуки. Запахи Буратино не различал. «На гвоздик бы… - подумал он, расставаясь с последними силами. – Или в сундук. Под нафталин…» Так он сидел не долго и не коротко, ибо все относительно в нашем мире, но тут у уха раздался густой бас:

- Свободно?

Буратино открыл глаза и вздрогнул – над ним, оглаживая длинную черную, с вкраплениями проседи, бороду, горой возвышался Карабас. Они смотрели друг на друга молча. Барабас щурил глаза и невесело ухмылялся.

- Садитесь, - кивнул, наконец, Буратино и Карабас-Барабас погрузился в пластик кресла.

- Как дела, чурка? – вопросил он. – Впрочем, сам вижу – хреново. Хреново ведь, а?

Буратино промолчал.

- Ну а ты чево думал? Думал злодея прогонишь, и жизнь пойдет веселая? Фиг тебе! – Карабас помотал перед носом у Буратино волосатым кулаком с нехитрым сплетением пальцев и захохотал. – Жизнь она, браток, злее будет. Одного энтузиазизма тут мало.

Карабас был запакован в пропыленный сюртук с темными, не отстирываемыми пятнами. Белки глаз были красноватые и чуть навыкате – чувствовалось, что он недавно принял внутрь.

- А у вас как дела? – вежливо спросил Буратино, научившийся уже уважать силу. Нет, не уважать – боятся.

- Не намного лучше твоих, - буркнул Карабас и помотал головой. – После этой сраной книжки никто не хочет иметь со мной дело. Ты ведь у нас герой! А я ведь у вас злодей! Ты пойми, заморыш, - Карабас навалился на стол и приблизил лицо к Буратино, чуть не уколовшись о нос. – Мы теперь по одну сторону баррикад. Ты ж ни подмазать, кого надо не можешь – не знаешь, кого и как – ни с людьми хорошими дружить не умеешь, чтобы инспекторов фиговых вокруг не отиралось. Ты НИ-ЧЕ-ГО о жизни не знаешь, моралист вшивый!

Буратино выдержал взгляд – все-таки кое-чему за это время научился и вежливо ответил:

- Возвращайтесь к нам, господин Карабас-Барабас. Нам без Вас плохо…