typicshkolota

На протяжении почти всех 90-х годов общество, начиная от некоторых одноклассников и кончая маститыми музыкальными спецами, пыталось мне вдолбить в голову одну и ту же идею: популярная музыка это плохо, непопулярная - хорошо. Нет нужды говорить, что под "непопсой" как правило подразумевалась точно такая же поп-музыка, с наклейками "русский рок", "альтернатива", "грандж" - это даже не обсуждается. Важнее то, что даже если выкинуть из рассмотрения псевдонепопсу, то я до сих пор так и не смог понять, чем плоха популярная музыка.

Поп-музыка - это музыка, которая может быть понятна широкому потребителю. Поп музыку, однако, общественное мнение путает с музыкальным популизмом - то есть творчеством, единственной или главной (с большим отрывом) целью которого является приобретение популярности, подчас, кратковременной. Но не вся поп-музыка такова: она может быть сколь угодно искренней, глубокомысленной и сложной по структуре, если только она проста для понимания. Простота для понимания вовсе не обязательно подразумевает простоту по структуре или простоту в сочинении. Но по скольку рядовой узколобый потребитель не может залезть в голову автору и выявить, что он писал музыку только для популярности, то он судит именно по этой простоте для понимания. Чем совершает крайне вредную ошибку.

Если честно, я вообще не вижу серьёзных художественных оснований, почему следует писать непонятно . Проведём аналогию с наукой. Есть научно популярная литература - её целью является доставление удовольствия и просвещение, формирование научного мировоззрения, духовное обогащение. Профессиональная же литература преследует другие цели: она не только рассказывает об открытии, но объясняет как конкретно оно было получено, как повторить результат и как использовать опыт в своём исследовании или практической разработке. Что же в музыке? Популярная музыка преследует те же цели, что и популярная литература - развлечение и общекультурное развитие. Но если сравнивать непопулярную музыку и непопулярную научную литературу, то первая не может похвастать почти никакими достижениями второй. Непопулярная музыка практически ничего не рассказывает о методе своего написания и лишь иногда даёт примеры решений, которые можно применять в других областях. Но главные декларируемые её цели практически те же, что и у популярной музыки: развлечение (особо утончённое) и духовное обогащение. При этом, однако, действующие на гораздо меньший процент людей. По этой причине я в упор не понимаю, на каком основании люди говорят о каком-то превосходстве непонятной музыки перед понятной. Самая сложная научная идея, которая важна для мировоззрения, при желании легко приподносится в популярном виде - хотя и книга может получиться большой. Что же мешает композитору выражать всю глубину смыслов и чувств понятным языком? Недостаток таланта, непонимание психологии слушателя или желание самовозвыситься через элитаризм (в народе называемое боязнью показаться попсовым). И это при том, что в музыке нет ничего принципально сложного в том, чтобы быть понятным - достаточно использовать повторы, грамотно расставлять блоки во времени, выкидывать излишества, которые не несут особого смысла. Если в произведении слишком много смыслов - можно писать крупную форму, увеличивать длину. Понятная музыка - вовсе не синоним музыки форматной.

У меня есть стойкое впечатление, что кроме композиторов, это понимают представители большинства других искусств - архитекторы, поэты, дизайнеры. Если элемент не несёт смысла, он излишен. Если элемент несёт смысл, он должен быть выпукл.
В науке также принято писать понятно - кроме некоторых областей континентальной философии 20 века..

Виктор Аргонов.

Среди сплошных снегов сурового севера стояло скромное село Соловки. Село славилось своей седой стариной, самобытностью. Сюда сотнями съезжались специалисты, сотрудники, студенты. Слушали сказания, срисовывали строения, собирали сказки. Среди селян сожительствовали супруги: старик со своею старухой.

Старик слесарничал, столярничал, строил сараи, сушил сено, сажал салат, сельдерей, смородину, собирал сыроежки, солил, стрелял соболей. Сам середняк, старик сочувствовал Советам. Создавалась сельхозкоммуна - сам сдал скот, семена, словом, стоял стеной. Старик сам стирал себе, смазывал сапоги, старуха сидела сиднем, симулировала симптомы сердечно-сосудистого синдрома. Со скуки сплетничала с соседками, ссорилась с супругом, свирепствовала. Скупая, старуха сэкономила сотен семь старыми, стала спекулировать. Старуха скупала сосуды, сбывала столичным снобам. Снобы соблазнялись, считая сосуды скифскими сокровищами.

Свирепая, скаредная старуха стремилась сколотить состояние, сжить старика со свету. Старик скрашивал свое существование сложением стихов. Считая себя скверным стихотворцем, старик скромничал, стеснялся своего сочинительства. Стихи слагались сами собой, содержали самое сокровенное. Старик сохранил свои старые стихи со следующими словами:

Среди саванн, страдая, слон
Слонялся, словно соня.
Скорее, слон, свой скучный сон
Стряхни с себя сегодня.
Стань скорым, слон, смоги скакать
Стремительнее серны.
Сегодня стоит стройным стать,
Спокойным, сильным, смелым.
Сойдись с соперником смелей,
Сгони с себя сомненье,
Слонихи сердце сам сумей
Сразить своим стремленьем!
Скоро сравнительно спокойное существование стариков сменилось событиями странного свойства.

Сажая саженцы сливы, старик сильно стукнул стальным совком смерзшийся серозем, слышит: сталь столкнулась со сталью. Серый суглинок сада скрывал старинный сундучок с серебряной сканью. Стальные скобы сильно съедены сыростью. Старик соскреб слой сажи со стенок - сундук сверкал семнадцатью сапфирами, сделанными сугубо стохастично.

Слепящее сияние сокровища смутило старика. Слабо соображая, старик старался сорвать стальные скобы…

...Сундук сопротивлялся. Столкнувшись с существенной сложностью - слабостью своих сил - старик стал стонать:
- Старуха, скорей сюда!
- Совсем спятил, старый сверчок, - сказала старуха, - сиди себе...
- Сюда, сушеная селедка! Смотри: сокровище!
- Сокровище! - старуха стремглав скатилась со ступеней, сломав ставни.
- Скорее ступай, собери свидетелей, созови судей, сельсовет, - суетился старик.
- Сейчас, спешу-спотыкаюсь, - съязвила старуха. - Скорее спрячь сокровище, слюнтяй, сотри следы, стряхни сажу со спины. Сундук сумею сбыть сама. Сболтнешь - с сором смешаю, сгною.
Старик, страшась скандала со старухой, скрепя сердце согласился.

Смеркалось. Солнце спустилось с синеющего свода, сгустились сумерки. Старуха спала спокойно, старухе снились серебряные слитки, сказочные самоцветы, Сочи, Сухуми, свет столиц. Старик, скрипя суставами, сомневался, старик страдал.

Со следующей среды старик снова старался сладить с сундуком. Сундук стойко сохранял секрет своего содержимого с самоуверенным спокойствием старшины сверхсрочной службы.

- Скотина, - сплюнул старик, сломав стамеску.
- Сам сволочь, - среагировал сундук, скрипнув створкой, - слабо справиться? Соображай, собери свои скудные способности.
Сказав, сундук снайперски спланировал со стола. Старик, столбенея, столбенел.

- Скажи слово, - скрежетал сундук, - создаю сказочные сокровища, средства существования, самым скорым способом. Спрашивай!
- С... С..., - старался справиться со своим страхом со страшной силой струхнувший старик.
- Сапоги-скороходы, скатерть-самобранку, - совалась с советами старуха, - соболиный салоп, серьги, современный сарафан...
Старик скромно спросил собрание сочинений Стендаля, сбежал, сделавшись совершенно счастливым. Старуха стала самозабвенно совершенствовать свой соцуровень.

Сцену с сундуком слышали сороки, сболтнули соседям, соседи - своим соседям...

Спустя сутки со станции сошел странный субъект, сосущий сигару. Серый старомодный сюртук, скрипящие сапоги, серый саквояж. Случайно сошелся со стариком, сразив старика стихотворными способностями:

Сквозь снисходительный сон
Смертных сограждан среди
Слушать смятения стон.
Средь суеты снизойди
Семеро смелых сердец
Сменятся сотнею смен.
Сердцем суров супермен,
Страшен свистящий свинец.


Скупая слеза скатилась со скул сентиментального старика. Субъект сообщил:
- Сэм Скотнейчер, сотрудник специальной секретной службы Скотланд-ярда, суперагент.

Старик смутился. Сэм спросил:
- Сигару?
- Спасибо, сэр, свой "Северок" скуснее, - сквозь слезы сказал старик.
- Странно... Сообразим?
- Сэнкью, сэр: селезенка, сосуды, сварливая старуха...
"Sooking son, стойкий старик, сложно стало с советскими", - сказал сам себе Скотнейчер. Сыщик стремился стащить сундук, создавать слезоточивые средства, сбывать секретным службам, схватить солидное состояние. Скованный силой сознательности старика, Скотнейчер старался сговориться со слабохарактерной старухой. Старуха, само собой, сразу согласилась сатисфицировать спрос Скотнейчера, сохранив сундук, содрав с Сэма сотни серебряников.

Следом стали стекаться сотни страждущих соприкоснуться со сказочным секретом сундука: собственники, судовладельцы, служащие, студенты, солдаты, священнослужители, спортсмены... Старуха снимала сливки.

Скажем, спектроскопист Сахарович стяжал славу создателя съедобного силиката S17S70, стал соискателем степени. Сеньор Спагетти с Сицилии, сутенер, собирался свести счеты с соперниками. Супостат Сомоса снабдил своих сорвиголов современными средствами смертоубийства. Секретарь "Священного Союза Свободного Самогоноварения" спрашивал средства спасения. Студенты, страшащиеся снятия со стипендии - снисхождения, слабоумные - социального страхования. Сундук, саркастически смеясь, создавал спрашиваемое. Совершалось столпотворение.

Старик старался столкнуть старуху со скользкой стежки, советовал сознаться, сообщить следователю. Старуха смеялась: "Сдохну - сознаюсь. Стоит сделать свое существование счастливым, смерть, смотри, скоро". Страдальчески сморщившись, старик собрался сбежать. Сказал сундуку "счастливо", собрался, свистнул собаку...

С сего события сундук смолк, созданные сокровища сгинули. Старуху судили. Свершился справедливый суд.

Скоро скитающемуся старику сообщили: "С сожалением сообщаем, старуха скоропостижно скончалась". Скорбящий старик сочинил стихотворение:

Свисти, свирель,
Спой свой старый сонет.
Стрелой согласованных строк
Сотри с судьбы страдания след,
Сократи сожаления срок.

Хакер © Леонид Коновалов

В сырой тюрьме, на западе Парижа,
Еще опасен, но разоружен,
Сидит один московский хакер Миша,
За то, что крупный банк ограбил он.

Насильно стрижен, в полосатой робе,
С мишенью круглой сзади на спине,
Клопов считает в каменной утробе,
Программы пишет мелом на стене.

То вдруг погладит грязный коврик с пола,
То тихо плачет, если видит мышь,
Грозит убить козлов из Интерпола,
Лет через двадцать где-то, правда, Миш?

Пробрался в банк со спутника в Анголе,
Ушел сетями африканских стран,
Сжег все дискеты, где держал пароли
И нагло сбросил спутник в океан,

Уже на дно залег, а не на нары,
Уже почти в тайге укрылся, но...
Они его поймали на Канарах,
Когда сорил деньгами в казино.

Его пытали зверски, как в гестапо,
И на глазах разбили Celeron,
А он все вынес, съел четыре кляпа,
И предлагал буржуям миллион,

Его по морде били, как скотину,
А он, святой, возьми им да скажи:
«Но пасаран! Несите гильотину!»
Но принесли ему детектор лжи,

И лишь тогда поверили шпионы,
Промыв его бесценные мозги,
Что он украл семнадцать миллионов,
Чтоб заплатить провайдеру долги.

И вот он, бит, с распухшей головою,
Лежит в углу, свернувшись калачом,
Когда придут охранники с едою,
Ни ест, ни пьет, ни просит ни о чем.

Молчит на все тюремные запросы,
Совсем завис — ни мертвый, ни живой,
Но поднесут к нему дискету с DOS'ом,
И он на запах дернет головой,

Застонет: «Пива, пива дайте, гады!»
И поползет к открывшейся двери,
За что жандармы бьют его прикладом:
«Мишель-то наш живой еще, смотри!»

Уйдут они, бездумно повторяя
Наш русский мат, что слышится в тиши,
На всю тюрьму пространно рассуждая
О красоте загадочной души...

Но лишь шаги их стихнут в коридоре,
Он вдруг с земли подскочит, жив-здоров,
Бежит к двери, забыв про боль и хвори,
Забыв про все советы докторов,

Чуть подождав, покуда злость остынет,
К двери холодной ухом припадет,
Тяжелый камень в стенке отодвинет:
За ним давно прокопан тайный ход!

Откуда знать в Париже Интерполу,
Что без e-mail'а Мишке не впервой -
Еще весной донес почтовый голубь
В двоичном коде весточку домой,

Уже отвертку сделал он из вилки,
Уже ломает друг тюремный сайт,
Уже нашел он в маминой посылке
Буханку с Intel Pentium Inside.

И заключенных больше не тревожит
Глубокой ночью странный ровный стук:
Пускай не спал три месяца, но все же
Собрал в неволе новый ноутбук.

И с замираньем сердца снова вышел
В такой родной до боли Интернет,
Где через час, обычным кликом мыши
Сумел скосить свой срок на десять лет,

Прислал письмо: «Встречайте, мама. Еду»,
Дал выходной охране до зимы,
Пустил метро до камеры соседа
И продал дом начальника тюрьмы,

Сумел создать подпольную ячейку,
Послал сто грамм друзьям на Колыме,
Стал чемпионом Франции по Quake'у -
Забылся зэк, что он сидит в тюрьме,

Летает он, как свежий вольный ветер -
Доступно все, о чем не мог мечтать,
Он побывал повсюду на планете,
И никуда не хочет убегать,

Уж не грустит по Родине, по маме.
Вот только что-то изменилось в нем:
Он слишком странно смотрит вечерами
В экран с цветным решетчатым окном...