kannabis

Деревня затаилась, сжалась, забилась по углам, боясь выдать себя вздохом, шорохом. Единственным, кто не боялся издавать шум был ветер, но и он затих, лишь изредка шевеля соломенные крыши и мусор, в изобилии разбросанный по кривой деревенской улочке. Жалкие хибары, залитые мертвенным светом ущербной луны, казалось, как и их обитатели, тоже замерли в страхе, испуганно глядя черными провалами окон на страшного гостя. А по дороге шел он. Вышагивая медленно, наслаждаясь каждой секундой, наполненный ликованием, происходящим из осознания своей силы и безнаказанности, он упивался страхом, сочившемся словно ядовитый дым из каждого дома. Его забавлял животный ужас этих созданий, копошащихся всю свою короткую и бестолковую жизнь в грязи, и сейчас замерших, желая только одного: выжить, моля своих таких же слабых и глупых, как они сами, божков о жизни, пряча постыдную мысль: только бы не меня, только бы соседа. Они не понимали, что никакие молитвы их не спасут, ведь если он захочет, то легко сможет ощутить каждого из них. Но он не делал этого, нет. В конце концов это было бы просто неинтересно. Нет, он давал им шанс, он играл с ними.
Но что это? Неужели кто-то не выдержал? В кособоком строении, стоящем в конце улицы, послышался тихий шорох, который не сумели заглушить тонкие деревянные стены. Роковой шорох. Он коротко улыбнулся и уверенным шагом направился к месту скорого побоища. Хлипкая дверь, вырванная одним мощный рывком, полетела в сторону, и деревню огласил первый за эту страшную ночь громкий звук: рычание, наполненное яростной радостью от предстоящего пиршества. Влетев во внутрь, он бросился к жертве, замершей посреди комнаты. Клыки уже почти впились в нежную кожу на шее, когда он вдруг почувствовал, что грудь пронзает что-то тупое и тяжелое. Его отбросило назад, на еще один кол, нацеленный точно под лопатку. Зарычав, в этот раз от бешенства, он рванулся в сторону. Переломленный надвое мощным ударом полетел в сторону один из его противников, упал с проломленной головой второй, но со всех сторон уже втыкались в него стрелы и колья, и не было сил сопротивляться. Поняв, что умирает, он отчаянно рванулся, пытаясь спастись, но безрезультатно. Силы иссякли и пришла темнота.
Белый потолок. Лампы, горящие мягким бледно-желтым светом. Сознание медленно собиралось по кусочкам. Вспомнилась схватка, боль пронзенного и умирающего тела. Он умер. Тихий стон вырвался у него.
-- Тише, тише, -- произнес голос, такой родной и приятный, -- ты жив, с тобой все в порядке, успели вытащить.
Он с умилением, понятным только восставшему из мертвых, посмотрел на это самое прекрасное лицо. Широкие скулы, зеленые глаза, самые красивые на свете! Узкий подбородок, резко очерченные губы, ярким мазком выделяющиеся на бледной бескровной коже. Выглядывающие из-за них острые, как игла, аккуратные клычки. Лицо нахмурилось, став еще красивее, и строго посмотрело на него.
-- И можешь больше не думать ни о какой охоте. Что б я еще раз тебя отпустила туда! Тоже мне развлечение, гонять этих уродцев! А если бы тебя не спасли? Я так перепугалась! Нет, больше ты на третью планету ни ногой, ясно тебе? Охотничек!