alkakind
Награды:
4137 рейтинг
6 подписчиков
42 подписки
25 постов
4 в горячем
Московские водители
Вот чем меня удивляют московские водители автобусов, так это тем, что, когда спрашиваешь у них "..а ваш автобус идет до такой-то остановки?" их прорывает ржач, и сквозь свой смех они отвечают: "Ахахах! А я то откуда знаю! Ну у вас и вопросы, девушка."
здесь был баян.
и тут тоже был баян
Школа жизни, или Как на самом деле звали Пушкина.
Я очень долго не писал об этом. Меня обвиняли в эгоизме, максимализме и самоутверждении за счет детей. Прошло больше года после первого урока, проведенного в московской общеобразовательной школе. Я вспоминаю о том времени как о самом счастливом в своей жизни, несмотря ни на что. И вот я пишу о том, на что тогда старался не смотреть
Конечно, я опоздал на первый урок.
8.00, ноябрь, темнотища, ливень, юг Москвы. Сел не на тот автобус. Вышел на МКАД. Или на Ленинском. Там не разберешь. Машины — шасть-шасть, фуры.
Урок через 5 минут, а я на шоссе.
Мокрый и уставший ввалился в школу. Опоздал минут на двадцать. Из зарплаты не вычли.
Первый урок был в 8 «А». Перед дверью трясся, а вошел — ничего, осмелел. Представили: Артем Николаич, ваш новый учитель по русскому и литературе. Прошу то-то и то-то. Ну, как обычно. Потом завуч вышла, и мы остались одни. Они меня оценили, тихонько сели. И я повел свой первый урок. Кажется, за все время так тихо они сидели только на сочинениях. Изучали, прощупывали почву: что можно, что нельзя. Почти везде промахнулись. А я рассказывал им о том, что русская литература совсем не скучная, и я им это докажу, и чтобы они забыли все, что знали. Короче, что-то о том, что с сегодняшнего дня начинается новая страница в их жизни.
Так я стал школьным учителем.
Неделей раньше я пришел устраиваться на работу. Однокурсница дала телефон школы. Это было как-то так:
— В школе работать хочешь?
— Хочу.
— Ну, я тебе телефон скину.
Скинула. Телефон, адрес и фамилию завуча: Недоумова. Хорошая фамилия, думаю, для завуча.
Позвонил, договорился. Через два дня я был уже у порога школы. Говорю охраннику:
— Мне нужна Недоумова.
— А это кто?
— Завуч.
Проводил до директорской.
— Вам кого?
— Пришел на работу устраиваться. Учитель русского и литературы. Мне нужна Недоумова…
— Я Недумова, — поправила меня добродушная женщина с советским вариантом афро на голове. — Пройдемте.
Предостерегли детьми, гарантировали, что сладкой жизни не будет. Обещали помогать, идти навстречу, мол, студент. Дали испытательный срок в неделю, сказали, до меня уже три учителя не выдержали. На десерт оставили новость, что буду преподавать пятиклашкам — ни много ни мало семь уроков в неделю. Ну, ничего, думаю, управлюсь как-нибудь. Хотя мне с маленькими детьми всегда было тяжелее.
Жил я на другом конце города. Дорога от дома до школы занимала чуть больше полутора часов. В школе я обязан был появляться за 15 минут до начала урока, чтобы, как говорили, «подготовить класс». Напомню, первый урок начинается в 8.30. Впервые за последние пять лет я начал ложиться не в тот день, в который вставал.
Досыпать в метро не всегда удавалось. Листал учебники, книги, смотрел в интернете. Боялся ударить в грязь лицом перед школьниками. Кажется, я знал тогда даже рост Натальи Гончаровой и детали всех дуэлей Пушкина. Однако это меня не спасало, а только усугубляло ситуацию.
— Вы даете детям очень много лишней информации, — говорила мне завуч по дисциплине, она же учительница по информатике. — Я не услышала главного.
— А что главное? — спросил я.
— Ну, не знаю. Даты, там, имена какие-нибудь.
— А вам было интересно?
— Мне было интересно. Но я взрослый человек. А они дети. Вот если бы я была вашей студенткой…
Но она, слава богу, не была моей студенткой.
В чем загвоздка, размышлял я. Хотелось показать детям, что Пушкин, Гоголь и Толстой не просто бородатые или не очень дяди на портретах, а живые люди, у которых были свои слабости, желания и пороки. Они не просто существовали, чтобы писать книги, — они жили. Они тоже страдали, любили и предавали. Кто-то был из них подлец, кто-то пропойца, кто-то страстный любовник и интриган. И это работало. Я видел, как у детей горели глаза, когда они узнавали, как умирал Пушкин, как из-за угла смеялся над обществом Лермонтов или как Гоголь мучился последние годы жизни. За одной подобной историей последовал скандал.
Ко мне подошла директриса.
— Артем Николаич, зайдите ко мне в кабинет после уроков.
Директриса была женщиной властной и жестокосердной. Она на каждом шагу напоминала о своем юридическом образовании, напирала на слово «коллега» и после выговора не забывала подвести итог. Итог она называла «сухим остатком». Уже от учеников я узнал, что до работы в школе она заведовала детской колонией. Дети ее не любили и боялись. Учителя тоже, но боязнь перед директором в школьных кругах принято называть уважением.
И уважать ее было за что. Школа благодаря ей была действительно хорошей. Слабых детей и детей из неблагоприятных семей (что часто одно и то же) она довольно скоро, обычно после 9-го класса, сплавляла в ПТУ (или в, как сейчас их называют, «колледж»); детей неглупых, но любивших пошалить, попросту запугивала и осаждала. Детская жестокость, совершенно нормальная для детей 10–13 лет, здесь побуждалась жестокостью взрослой (словесной). Кроме того, практически все дети были из славянских семей, и здесь это считалось достижением. В общем, директриса держала школу в ежовых рукавицах. Как-то на уроке я рассказал детям, откуда пошло это словосочетание.
Вот такой человек сидел передо мной в кожаном кресле. За спиной ее чувствовалась поддержка президента, стабильно взирающего со стены. Она выдержала театральную паузу и буравила меня взглядом. У меня зачесалось колено.
— Вы знаете, что это? — она показала мне лист. Сдавленным голосом я ответил «нет», но произнести не получилось. Они ликующе продолжила: — Это докладная! На имя директора. На мое имя! Коллега, вы понимаете, что это значит?
— Нет, — все же выговорил я.
— А я вам прочитаю!
И она прочитала. В двух словах: родители 7 «Б» класса просили уволить меня за то, что я «называл Пушкина Сашей и рассказывал про личную жизнь великого поэта в таких выражениях, что…» ну и так далее. Подписи родителей, дата. Она продолжила:
— Вы что себе позволяете? Вы вообще понимаете, что это статья?! Я вам как юрист говорю. На вас могут подать в суд. И они это сделают! Нет, я понимаю, коллега, вы молодой, кровь кипит… Но кто вам дал право — вам! — называть Александра Сергеевича Пушкина Сашей?! Это непедагогично!
Колено чесалось все сильнее. Да все, говорю, его так называли. Да и как мне еще называть пятилетнего мальчика?
После мне досталось за историю о том, как Пушкин по ошибке обнял жену Карамзина. И за другие его любовные похождения.
–- Что же, давайте еще и про Маяковского рассказывать: кто там с кем спал?!
Обязательно надо, подумал я.
— Артем Николаич! Вы же учитель литературы! Вы должны воспитывать нравственность. В современном мире достаточно грязи. А вы, наоборот, должны говорить — о другом, о высоком. Вы же не будете больше рассказывать подобные истории?
— Ну, Есенин нескоро, — у меня еще оставался запал наглости.
Но больше всего нареканий почему-то вызвал именно этот «Саша», как будто Пушкина звали Валерой.
— Вы не знаете педагогики! Вы вообще Макаренко читали?
— Нет.
— Вот! — наконец-то подловила меня директриса. — Не читали! А стоило бы!
Я почувствовал себя диссидентом.
— Сократ тоже не читал.
Эту фразу она пропустила мимо ушей.
— Ну что ж, коллега, давайте подведем сухой остаток.
Мне дали ручку и бумагу и продиктовали текст моей первой объяснительной.
Из кабинета директора я вышел потрепанным маленьким человеком. Сам виноват. Не нужно было на первой же неделе рассказывать такие истории. Они рассказали родителям не со зла, хотели поделиться («Мама, мама, у нас такой учитель по литературе… он нам такое рассказал!»).
И как ни странно, именно это «Саша» меня коробило больше всего. Мне казалось это вопиющей несправедливостью. Я шел по улице и пинал ботинком камень, а казалось, что себя пинал.
Детям из 7 «Б» я ничего не сказал. Старался быть аккуратнее. Да они и сами знали, чего там. На их уроках мне было грустно. Они это чувствовали. Зато я поделился историей с несколькими учениками из восьмых классов, которые тянулись ко мне. Их поддержки я и искал. Обо мне заговорили учителя. Больше ругали. И ругали, само собой, при детях.
Так по школе пошла моя слава. Иногда на переменках в кабинет забегали девочки и мальчики (но больше девочки) не из моих классов и звонко спрашивали:
— А это вы новый учитель по литературе?
Несмотря ни на что, я продолжал вести уроки так, как считал нужным. Я создал свой список произведений в альтернативу школьному. Никто не возражал. Даже завуч. Я вставил в программу стихи Давыдова, Веневитинова, Баратынского, Кюхельбекера, Радищева и других. И рассказал об их судьбах. И все были на дружеской ноге с Пушкиным, Крыловым и Лермонтовым. Я рассказывал им, как люди общались, вели себя в обществе, развлекались в то время. Что был такой поэт и бравый гусар Денис Давыдов, который за раз мог выпить столько, сколько сегодня не покупают; что всем известный Кюхля–Кюхельбекер всех пережил и умер слепым, а Тютчев писал не только про природу, но еще про смерть, что в молодости он похоронил любимую жену и за ночь поседел у ее постели, а в старости влюбился в молодую девушку. Так оживали дипломат Тютчев, и помещик Фет, и Лесков, и Некрасов. Мне поверили, что литература может быть нескучной.
Я чувствовал себя счастливым. Казалось, еще чуть-чуть — и мне вручат Нобелевскую премию.
*
Русский язык был моей проблемой. Скажем, я не знал типов придаточных, и это знание мне казалось бесполезным. Я задавался вопросом: как сделать занятия по русскому языку интересными? И не нашел конкретного ответа. Только благодаря харизме, знаниям и остроумию мне удавалось держать интерес к предмету на уровне. Иногда я сам ошибался, и отличница с первой парты меня поправляла. Екало сердце, потели ладони, чесалось колено, но я продолжал.
[продолжение в комментариях]
Зима,холода,одинокие дома
после тренировки тела и голоса, усталая Я, бредёт домой,пошатываясь и еле передвигая ноги.
навстречу мне идет молодой человек лет 25 в шапке,укрытый еще сверху капюшоном.
скоро эти два человека пересекутся и пойдут своими путями..и вот они уже пересекаются,но тут я слышу голос: „девушка,идите быстрее,вы же замерзните!!"
начинаешь верить в чудеса,когда о тебе переживают незнакомые люди. :)
навстречу мне идет молодой человек лет 25 в шапке,укрытый еще сверху капюшоном.
скоро эти два человека пересекутся и пойдут своими путями..и вот они уже пересекаются,но тут я слышу голос: „девушка,идите быстрее,вы же замерзните!!"
начинаешь верить в чудеса,когда о тебе переживают незнакомые люди. :)