MaDHaMSTeR

Иоанн и Иаков в детстве были хулиганы и шкодники. В соответствии с легендой прозвище Боанерегес ("Сыны Громовы") им дал не кто иной, как Назаретянин. Это неправда. Прозвали их так соседи. И только в современном восприятии прозвища "Боанерегис" звучит как нечто грозно-благородное. Для соседей же не Сыны Громовы были они, а сущие сукины сыны, бичи божьи и кобеля-разбойники...
Они вообще не хотели работать. С какой стати? Они хотели жить весело, рисково, отпето играть ножами, портить девок, плясать с блудницами... И в то же самое время хотели они великих подвигов во имя древнего Бога...
Несколько лет спустя, когда Боанерегис прогуливали хабар в компании шлюх и подельщиков в одном из притонов, Иаков толкнул брата в бок и сказал: "Гляди кто пожаловал." Иоанн поглядел и увидел длинного и сухого, как жердь, нищеброда... "Этот человек должен быть строго наказан," - сказал громко Иоанн. Никто не обратил внимания на его слова, а он спихнул с колен разомлевшую путану, легко поднялся, подошел вплотную к нищеброду и тем самым длинным ножом, которым только что кромсал баранью лопатку, ткнул... по самую рукоятку...
И дальше понесло братьев Боанерегис по пределам Великой империи, и уже полиции двадцати городов и шестнадцати провинций числили их в своих списках... А попались они на самом что ни на есть пустяковом дельце...
Иаков, проглотив яд, умер довольно быстро. Иоанн - не умирал... Поэтому юридическая коллегия приговорила: сослать навечно в одну из самых занюханных колоний - в Азию на остров Потмос...
Первые недели пребывания его на острове были омрачены инцидентами. Сначала были убиты три собаки: его пытались травить собаками, он убил их и съел. Затем были изувечены четверо рабов... Тогда на него устроили настоящую облаву... ночью поселок запылал, а бандит (Иоанн) со своим Прохором (последователь его) ушел в горы...
Иоанн стал жить в горах. Он ничего не делал, только ел да спал. Приносил воду и добывал пищу Прохор. Иногда ему хотелось женщин... Он обходился козами... Никаких иных желаний у него не возникало...
Вокруг него ничего не происходило. Зато внутри него происходили вещи, поистине поразительные, и он впитывал их в свое сознание, валяясь на шкурах в убогом шалашике... Началось это, несомненно, от яда, когда он трупом плавал в луже собственной блевотины... Были ли это голоса, внятно рассказывающие ему о принципах и законах бытия, теперь уже было вполне ясно...
Замечательно, что в минуты бодрствования, пока он пожирал рыбу, или глотал молоко, или подбирался к похотливой козе, он оставался прежним Иоанном - диким, хищным простолюдином, не знающим грамоты и живущим только пятью чувствами и тремя вожделениями...