Enotolis

Шорох. Наш старый дачный домик, со скрипучими половицами и пыльными углами полон разных звуков. В детстве я думал, что он стонет от старости. Знаете, как дряхлый старичок, который при каждом движении вздыхает и ворчит. Симфония старых коленей. Протяжная и грустная, с ностальгией о былой молодости. Вот так примерно и стонет наш домик. Смешно и как-то нелепо, если вдуматься. А вот в детстве мне казалось, это страшным. В каждом шорохе я искал свой, сокровенный и жуткий смысл. И когда говорил об этом родителям, в ответ слышал - насмотришься своих ужастиков и боишься каждого шороха.

Да, так оно, собственно, и было. Книги ужасов добавляли в мой детский разум ещё больше страшных образов, к тем, что создавал просмотр фильмов на ту же тему.

Но сейчас то я взрослый и не боюсь, правда же?

Не знаю.

Темнота и звуки, что она скрывает, не вызывает уже такого страха, немного нервирует - не более. Да, так и есть. Хорошие мысли о том, как поборол детские страхи, были приятным сопровождением в телефонном разговоре с моей девушкой. И на этой ноте - я поделился своими размышлениями с благоверной. Она лишь вкрадчиво заметила, что детские страхи рисованы красками пережитого стресса.

Во как вывернула.Умная она у меня, да. Временами очень. Опять шорох, да и промелькнуло за спиной что-то, кажется.

- Ты слышала? Жуть.

- Ну шорох как шорох, может кошка твоя. Сам говоришь, что носится как угорелая.

- Да, наверно. И глаза жёлтые, их наверное и видел. Жути нагоняю...не обращай внимания.

Шорох. Снова шорох. За ним протяжный нечеловеческий стон. Мурашки мигом поднялись с ног до головы, будто маленькая армия жуков. Почему-то стало невыносимо жутко. Первобытный страх, кажется, сковал тело.

- М-м-мне это не нравится. Я.. даже обернуться не могу...

- Ну что ты как шуганый кот. Обернись, проверь все, успокойся и вернись ко мне.

- Жутко же..

- Давай, не бойся! Что ты в самом деле.

- Хорошо. Я мигом...

Шуршание постельного белья, топот босых ног по старому линолеуму и резко стало тихо. Звонкая тишина.

Шорох.

И протяжный человеческий крик, крик ужаса, резко переходящий в стон.

- Ваня!!! Это совсем не смешно. Не пугай меня так!

В ответ лишь тишина. Да такая звонкая, будто натянутая струна, готовая лопнуть в любой миг.

- Ваня! Ответь мне, пожалуйста...

Шорох. Тихий смешок.

- Дурак какой!

А в ответ голос, скрипучий, пронизаный замогильным холодом: - А ты, девочка, обернёшься? Он вот обернулся...

Шорох. Гудки завершенного вызова и тихий, едва слышный, стон старого дачного домика, который опустел.

Отчужденность съедает меня полностью,

И больше вами не живу – остыл.

Не отношусь уже я с той серьёзностью,

К словам что под венцом произносил.

Мне чуждо стало ваше отражение,

Не вижу смысла путь совместный продолжать.

Перекрою стихи о вас без сожаления,

И обращу я время наших судеб вспять.

Покрылся трещинами мир наш рукотворный,

Померкли краски, потускнел счастливый свет.

И цвет любви нашей давно не чудотворный,

Не вижу смысла дальше в нем искать ответ.

Отчужденность взросла в руинах города,

Что возводили мы совместно, не таясь.

Теперь лишь дождь гоняет пыль и молодость,

В краях где жизнь наша, вдруг, резко прервалась.

И в одиночестве безмолвном стало холодно,

Нет оправдания загубленной любви.

Лишь равнодушие в сердцах наших восполнится,

Оставив длинные кровавые рубцы.

Со временем внутри все успокоится,

Душа взлетит ко звездам – всё пройдет.

И лишь однажды снова горе наше вспомнится,

Но только дождь слезу свою по ним прольёт.