AlexKap2015

1780 года, в январе месяце, взял Василий Баранщиков от городового магистрата на год паспорт и поехал в Ростов с кожевенным своим товаром на ярмарку. Там продал он свой товар за 175 рублей и получил деньги, но эти деньги у него были украдены, и он, печалясь о покраже, продал в Ростове двух своих лошадей за 40 рублей и нанял в Санкт-Петербурге попутного извозчика за 15 руб. в намерении поправить свое состояние, вступя к кому-нибудь в услужение.

Нанялся у коллежского советника Василия Петровича Головцына с компаниею ехать на собственном их корабле с мачтовым лесом к французским берегам города Бордо и Гавр матросом с зарплатою кроме пищи на каждый месяц по десяти рублей.

Из Кронштадта в сентябре 1780 года отправились Балтийским морем и приплыли в Зунд (пролив между Скандинавским полуостровом и островом Зеландия), владения Короля Датского, к  Копенгагену уже в исходе ноября месяца, где остановясь, надлежало капитану корабля для восмидесяти человек матросов, запастись водою и съестными припасами, сушить сухари и прочее.

12 декабря 1780 года с корабля отпущен был он, Баранщиков, с другими матросами в город Копенгаген для покупки себе необходимого и, идучи из города один на свой корабль, зашел в питейный дом под вечер, как свойственно русскому человеку, выпить пива, где увидел двух человек датчан, которые приветствовали его, говоря с ним своим языком; но он не разумел и отвечал им одними знаками, что пора ему идти на свой корабль. Те двое датчан увидели, что он россиянин, и с чрезвычайною ласкою просили его пить водку и пиво, и он у них пил. Прошло не более получаса, как явился неизвестный, который, увидев его, Баранщикова, стал говорить весьма чисто по-русски: «Здравствуй, брат! Здорово ль ты живешь? Откуда и куда плывете?» Потом стал угощать; прошло уже часа два ночи, и тогда в питейном доме никого, кроме их обоих, не осталось. Баранщиков по такому случаю спросил его: «Откуда ты, брат, и как твое имя?» На что тот сказал: ”Я русский из Риги и сюда приехал на галиоте рижского купца Венедикта Ивановича Хватова”. Стал его, Баранщикова, звать на их корабль. Он отговаривался,  что надобно сухари сушить и что за отлучку будет наказан; но потом согласился пойти с ним вместе на их корабль, и так все четверо из питейного дома пошли и часа в три ночи, пришедши к пристани, переехали на шлюпке и взошли на корабль, где тотчас свели его, Баранщикова, в трюм и приковали за ногу к стене корабля.

Увидел пришедшего к нему обманщика, который стал говорить: «Вот, брат, попался в гости. Не бойся, тебя везут в Америку, и будет житье доброе, весьма много там алмазов и яхонтов, и не опасайся ничего; я и сам лет пятнадцать странствовал и так же, как и ты, был отвезен, но ныне, слава Богу, вместе с двумя хозяевами датчанами, ты видишь, что на корабле нашем нагружено железо, пенька, лен и прочее; теперь я тебе откроюсь: мое имя Матяс, или Матвей, и я родом поляк; тебе же ничего не будет, и как только, снявшись с якоря, проплывут воды датского владения, то тебя раскуют; они отсюда не далее тридцати верст”.

На датском корабле из Копенгагена плыли они Северным океаном более пяти месяцев, не заходя никуда и не видев с корабля своего земли и никаких островов; ибо только единожды в ясную погоду на левой стороне заметили стоящие в английском канале (Ла-Манш) на якорях корабли весьма в дальнем расстоянии и в июне 1781 года приплыли в Америку к острову Санкто-Томас (о-в Сент-Томас (ныне принадлежит СIIIА) в группе Виргинских островов).

Сей остров владения датского: там обучали его владению ружьем месяцев около двух и производили жалованья в сутки по 12 штиверов 8 датской серебряной монеты, перемешанной с медью, а каждый штивер на российские деньги стоит 2 копейки. Сверх жалованья производили печеного хлеба по фунту самого плохого, по их названию шкофта, гораздо хуже нашего российского, да и черен, ибо состоит из произрастания, называемого датчанами платна банана, и варили кофий всякое утро по нарочитой 9 чашке с сахарным песком; банана очень сытна, можно есть, кроме сырой, соленую, вареную, печеную и жареную.

Баранщиков никак не мог приобыкнуть к датскому языку и сделался непонятен в ружейном учении, за что хотя его товарищей рекрут часто бивали палками, но он был извиняем и не был бит чрез два месяца вместо чего, однако же, из оного острова променяли его в острова испанского владения Пуэрто-Рико.

В Пуэрто-Рико служил он при кухне генеральской в черной работе, то есть рубил дрова, чистил кастрюли и котлы, носил воду и другие исправлял работы около полутора года, то есть до половины 1783. Как скоро привезен он был в Пуэрто-Рико, то его заклеймили (татуировали) маленькими железными машинками, с иглами сделанными и натертыми порохом на левой руке:

1) святою Мариею, держащею в правой руке розу, а в левой тюльпан, 2) кораблем с опущенным якорем на канате в воду, 3) сияющим солнцем, 4) северною звездою, 5) полумесяцем, б) четырьмя маленькими северными звездами, 7) а на кисти той левой руки восьмиугольником, 8) клеймом, означающим 1783 год, 9) буквами М. Н., то есть Мишель Николаев, или Михайло Николаев.

Научась говорить по-испански он вопрошен генеральскою супругою: «Есть ли у тебя отец и мать и нет ли жены?» Тогда он, став пред нею на колени и проливая слезы, отвечал ей для приведения в жалость, что он имеет отца, мать, жену и троих маленьких детей. Великодушная госпожа, сжалившись на его состояние, обещала ему у своего супруга испросить свободу, что в скором времени и исполнила.

Ему дан паспорт печатный на испанском языке, в котором он именован: московитин Мишель Николаев — и награжден от генерала 10 песодорами 14 монетою испанскою, по российскому счету тринадцатью рублями. С тем паспортом нанялся в Пуэрто-Рико на итальянском купеческом корабле в Европу плыть, в Геную, матросом и на том корабле плыл Северным океаном около трех месяцев.

1784 года, в январе месяце схвачены они были в океане тунисскими разбойниками, живущими в Африке. По разделении добычи четырех человек принужденно обрезали в магометанскую свою веру, в том числе и его, Баранщикова, и заклеймили солнцем на правой руке железною дощечкою с иглами, натертою порохом. Он достался корабельному капитану Магомету, и нарекли ему имя Ислям.

Из Северного океана проехали они чрез пролив Гибралтарский, Средиземное море, Архипелаг, или Морею, острова Кандию и Кипр в Турцию и пристали в заливе Кательском в порте города Вифлеема, продолжая путь с лишком два месяца. Капитан Магомет имел свое жилище в городе Вифлееме, у которого служил он, Баранщиков, с лишком год и восемь месяцев.

Наконец вздумал он от Магомета-паши в печали о своем отечестве, жене и малолетних троих детях, бежать в Россию; но как от Магомета-паши ушел он, не взяв у него ничего и не зная дороги, куда идти, то и пойман был на третий день турками и приведен к нему, Магомету-паше, за что больно был бит по пятам палками и не мог ходить более месяца, но ползал.

Как скоро выздоровел, пошел на корабельную пристань города Вифлеема и, увидя на одном корабле греческий флаг, пришедши к хозяину греку Христофору, рассказал все свои несчастии на турецком языке, не зная по-гречески; грек Христофор, услышавши, что он россиянин и злополучный человек, принял в уважение его и наставлял: «Так как ты живешь у богатого господина, то отнюдь ничего из дому не бери; приходи же ко мне на корабль чрез четверо суток ночью часа в два, и как будет ветер благополучный, то мы, снявшись с якоря, пойдем прямо в море». За отвоз же с него ничего не требовал, кроме одного услужения на корабле в матросской должности до Царь-града (Стамбул).

Грек Христофор по прибытии н Константинополь тот же день отпустил его, Баранщикова, с своего корабля, поблагодаря за службу, но ничего в награду, даже ни одной копейки, не дав. На другой день пошел он в Перу, или по-турецки называемую улицу Галата, стоящую на горе, где обитают все европейские министры; прибыв туда и найдя дом Российского Императорского Министра, Его Превосходительства Якова Ивановича Булгакова.

Тогда Баранщиков в доме Его Превосходительства предстал домоправителю и изъяснял ему все обстоятельства. Но сей домоправитель сказал ему с негодованием: «Много вас таких бродяг, и вы все сказываете, что нуждою отурчали».

Пошел он на российский гостиный двор, где более ста лавок построено деревянных и разговаривал с купцами российскими; но всяк из них сомневался. Потом нечаянно увидел он двух человек на Галате близ гостиного российского двора, которые говорили по-русски весьма изрядно; он, сказал им: «Здравствуйте, господа, никак вы были русские?» Они ему на то отвечали: ”Ты угадал; скажи нам о себе: кой город?”.—”Я нижегородский мещанин,— ответствовал он,— и родиной из самого Нижнего города”. ”Поэтому и мы, брат, тебе земляки,— продолжали они,— мы бывали в Арзамасе сапожниками, сюда же как зашли, того спрашивать тебе не для чего”. Один из них открыл свое имя, сказав: «Меня зовут Гусман, пойдем ко мне в гости, я имею дом, жену и живу хорошо, да и тебе сделаю, может быть, щастие». Такому случаю Баранщиков весьма был рад, надеясь получить от своего земляка какую ни есть помощь.

Повел он, Гусман, его, Баранщикова, к великому визирю который повелел именем своего Государя выдать в награждение ему сто левков за принятие Магометанской веры (каждый левок по 60 копеек), определить его в янычары и производить жалованья на каждые сутки по 15 пар, или российских 22 1/4 копейки.

Служба янычар состоит в том, чтоб ходить им на стражу во дворец султанский, и он хаживал и стаивал на часах у ворот с прочими янычарами понедельно, имея у себя изрядное платье, купленное из собранных денег 200 левков, два пистолета и кинжал; все янычары не имеют в Стамбуле другого вооружения. Он, служа янычаром более десяти месяцев, не был ни ружьем, ни на сабле, ниже стрелять из пистолетов обучаем.

Отправился 29 июля 1785 года в день Святых Первоверховных Апостолов Петра и Павла в путь, имея при себе вместо вожатого одну только записку о дороге, выпрошенную им у российского курьера, и два паспорта, испанский и венецианский, да денег 60 левков.

Дунай переехал он с молдаванами и прошел молдаванские города: Букарест, Фокшаны, Яссы и на Днестре Сороку. Через Днестр переправясь на судне, прошел Польского владения города Чекиновку, Китай-город, Лодыжину, Белую церковь и прочие местечки. Из польского владения пришел он к российской границе на Васильковский форпост и объявил там свои два паспорта: испанский из Пуэрто-Рико и венецианский, где с него взят был допрос обо всем случившемся с ним в Америке, Азии и Европе; после чего паспорта у него отобраны и посланы в Киевское наместническое правление с допросом, а его, как выходца из Турции, препроводили за стражею с одним гусаром в Киев.

До 1780 года записан он был во вторую гильдию купцом и платил с капитала; когда же явился в Нижнем Новгороде, то городовой магистрат, требовал с него за все шесть лет подати и за неуплату держан он под стражею более полутора месяца и лишь только освобожден магистратом, то кредиторы с него спросили в суде; ибо он должен был по счетам и векселям более 230 рублей разным людям.

В удовлетворение должникам его, или кредиторам, принужден продать дом свой за 45 рублей и, сделав, таким образом, малую уплату, освобожден на несколько времени из-под стражи, а за остальные 185 рублей долговых и за шесть лет податей городовой магистрат учинил свое определение: отослать его, Баранщикова, в казенную работу на соляные варницы в город Балахну по 24 рубли на год, расстоянием от Нижнего Новгорода 25 верст.

Тогда пошел он к Нижегородскому Преосвященнейшему, который, пожаловав ему пять рублей,  дал ему пропуск до Санкт-Петербурга, с которым он туда пришел, явился у Высокопреосвященнейшего митрополита Новогородского и Санкт-Петербургского Гавриила и по десятидневном покаянии в Александроневском монастыре. Явился у многих знатных особ в Санкт Петербурге и представя им краткое начертание своих приключений и бедствий,  удостоился милостей, которые избавили его от тягостного и долговременного ига нищеты.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Приключения, описанные в книге Баранщикова, кажутся настолько невероятными, что некоторые русские литературоведы подвергали сомнению не только подлинность самих событий, но и существование героя этого произведения. Однако в 1900 году был обнаружен документ, опровергающий это предположение — «Допрос, снятый с нижегородского купца Василия Яковлевича Баранщикова, явившегося добровольно из-за границы» из «Журнала нижегородского наместнического правления» за март 1786 года. Позже было найдено сообщение киевского наместнического правления нижегородскому губернскому правлению о переходе российской границы в районе Васильковского форпоста близ Киева нижегородским купцом Василием Баранщиковым, «вышедшим из плену».

https://ru.wikipedia.org/wiki/Баранщиков,_Василий_Яковлевич

http://www.vostlit.info/Texts/rus8/Baransikov/frametext.htm

«Вложи меч свой в ножны; ибо все, кто поднимет меч, от него погибнет»

Евангелие от Матфея 26 стих 52

«Они могут сражаться в битвах Господа...Пусть они убивают врагов или погибают сами, им не нужно бояться. Принять смерть ради Христа или покарать его врагов, в этом состоит одна слава, а не преступное деяние»

Бернар Клервоский, XII век

Церемониалы посвящения в рыцари, которые находим в различных романских понтификалиях (самый древний из сохранившихся до наших дней был составлен около 950 г. в аббатстве Санкт-Албан в Майнце), точно, в мельчайших деталях, описывают ритуал посвящения в рыцари. Но при этом они ограничиваются лишь одним распорядком церемонии, сопровождавшей вступление в рыцарство. Кроме того, эти церемониалы все же немного оторваны от действительности. Без сомнения, достаточно редко посвящение в рыцари проводилось по точно установленным этими церемониалами образцам, особенно когда они чрезвычайно усложнились и в XIV–XV вв.

Со второй половины XI в. в текстах, становившихся все более многочисленными, без всякого комментария начинают упоминать о том, чтобы «стать» рыцарем или «посвятить» (ordonner) в рыцари.

Общепризнанной является точка зрения о происхождении ритуала посвящения в рыцари - акколады - от ритуала древних германцев.

Его описанием мы обязаны Тациту, который описывает его в главе XIII его работы «О Германии» (De situ, moridus et populis Germaniae libellus, 98 г. н. э.).

Собирались все свободные мужчины племени (ибо только свободный человек имел право на ношение оружия; раб был недостоин этого). Держа в одной руке щит, а другой сжимая фрамею, они образовывали круг вокруг одного юноши. Старейшины рода признали, что его воинское обучение закончено — суровое обучение, во время которого подросток служил оруженосцем и конюшим у одного из власть имущих, то есть у одного из князей племени.

Юноша неподвижно стоит в центре круга, образованного из вооруженных воинов. Вождь племени (или покровитель юноши, или же его отец, только если он рангом ниже) приближается к тому, кто скоро пройдет воинское посвящение. Он подает юноше фрамею — короткий дротик, который, как и секира, был излюбленным оружием германцев, — и круглый щит. Церемония завершилась. Отныне в племени было больше на одного воина, который никогда не оставит полученного в тот день оружия, этого знака отличия его статуса свободного человека.

Теоретически и, по крайней мере, до своего расцвета, который, как мы сказали выше, пришелся на период с XI по XII в., рыцарство было открыто для всех. Так, очень часто рыцари выходили из среды воинов, окружавших правителей феодального мира. Также можно утверждать, что любого свободного человека, чье участие вдруг потребовалось в сражении (и не важно, что он не солдат, главным являлась его физическая способность наносить сильные удары), могли сделать рыцарем только за то, что действовал храбро. Иногда в рыцарское достоинство возводили и перед боем, чтобы побудить воина сражаться более яростно. Например, в 1302 г. фламандские сеньоры, перед битвой Золотых шпор, где они одолели французов под командованием Робера д’Артуа, посвятят в рыцари многих бюргеров (которые, сказать по правде, были достаточно состоятельными, чтобы приобрести себе не только полное снаряжение всадника, но и доспехи для лошади), ибо конницы для решительной атаки в тот момент фламандцам не хватало. Физически сильный, свободный (!), крестьянин, однажды призванный с оружием на службу к своему сеньору, который пожелал увеличить свой небольшой отряд, мог запросто, доказав свою отвагу, получить рыцарское звание, если этот сеньор, каким бы мелким он ни был, сам уже стал рыцарем.

Чаще всего новый рыцарь происходил из класса воинов, который образовался в феодальном обществе, когда германские завоеватели поселились на захваченных у Римской империи территориях. Появление этого класса отвечало одной из характерных черт германцев, которую можно определить как товарищество (compagnonnage). Рыцарство происходит из дружин племенных вождей.

Средневековое военное искусство, собственно как любое другое, требовало определенных технических навыков (верховая езда, владение мечом, палицей и копьем и т. д.), не считая менее воинских, но однако необходимых настоящему рыцарю знаний, например, на охоте (особенно столь важной тогда ее разновидности, как соколиная); кроме того, рыцарь должен был хорошо ориентироваться в феодальном обществе.

Сын человека, принадлежавшего к воинскому классу, постигал эту науку либо подле своего родителя, державшего от своего сюзерена землю, либо — в основном это были младшие сыновья — при дворе самого сюзерена.

Во фьефе, полученном либо напрямую от короля, либо от его вассала, воин оставлял каждого из своих сыновей до семи лет на попечение женщин дома. После наступления этого возраста мальчики сопровождали отца в большинстве его поездок, постепенно получая элементарные навыки верховой езды, охоты и обращения с оружием. Как только одному из сыновей исполнялось двенадцать лет, отец принимался искать ему покровителя. Подросток, желавший стать рыцарем — в повседневной жизни их называли дамуазо (damoiseau), если он происходил из знатного семейства, или пажом (varlet или valet), если принадлежал к бедному и менее знатному роду, — добрался до замка того, кто согласился дать ему образование.

В исполняемых им обязанностях и работе так или иначе отражались все стороны феодальной жизни: 1) камердинер; 2) конюх; 3) стольник; 4) ловчий; 5) оруженосец.

Дамуазо следовал за своим хозяином на войну, однако он не должен был участвовать в бою. Это ему запрещал неписаный закон рыцарства: кто еще не является рыцарем, тот не имеет права выступать против воина, носящего это звание. Обязанность дамуазо была менее славной. В тылу он держал для своего хозяина, занятого в рукопашной, в резерве одно или два копья и один или два щита. Поэтому и появится термин, которым постепенно станут именовать пажей, достигших определенного возраста и обученных вести бой: слова «armiger» (носитель оружия), а также «scutifer» или «scutarius» (носящий щит) постепенно превратились в «ecuyer» (оруженосец).

Таким образом, обучение дамуазо продолжалось, вероятно, примерно от трех до девяти лет.

В ритуале посвящения в рыцари можно выделить три главные составляющие:

а) основные жесты при посвящении; б) посвящающий и посвящаемый в рыцари;

в) место и время проведения церемонии.

Долгое время посвящение сводилось лишь только к передаче предметов вооружения, а именно меча, копья, шпор, кольчуги, шлема и щита, необходимых для всадника, воина, который всегда являлся кандидатом в рыцари. Вскоре вручение меча — человек, совершающий церемонию, опоясывал будущего рыцаря перевязью с мечом — и шпор стали двумя ключевыми моментами этой процедуры.

Позже, хотя и неизвестно точно когда — либо IX, либо X век — вручение оружия, весьма похожее на германский ритуал, дополнилось еще одним жестом, истинный смысл которого до сих пор остается спорным, — ударом (colée). Если верить нескольким иконографическим документам, которые находятся в нашем распоряжении и проливают свет на процедуру посвящения, оруженосец, получавший рыцарское оружие, находился перед проводившим церемонию, сложив руки, иногда на коленях, чаще стоя, преклонив голову. Посвящающий опоясывал новообращенного перевязью с мечом и надевал шпоры, затем со всей силы наносил удар кулаком или ладонью (paume) по основанию шеи нового рыцаря (от данного слова произошло «paumée», подобно «colée»).

Церемониал посвящения в рыцари состоял из четырех частей:

1. Исповедь и ночное бдение над оружием. 2. Причащение. 3. Вручение оружия и жест «colée».

4. Празднество.

Поздно вечером накануне дня, назначенного для посвящения, молодой оруженосец исповедовался и проводил ночь, молясь в церкви или часовне. На алтаре находился его будущий меч. Это было бдение над оружием. Эту ночь он иногда проводил в обществе других кандидатов в рыцари, ибо процедура посвящения очень часто представляла собой настоящий массовый «выпуск учеников». Иногда, в зависимости от оруженосцев, бдение слегка утрачивало религиозный характер. В таком случае она становилась продолжительной вечеринкой, проводимой среди веселых товарищей.

Утром оруженосца причащали.

Священник благословлял меч. Посвящающий застегивал на поясе нового рыцаря перевязь с мечом, а затем надевал на его ноги шпоры, которые у наиболее состоятельных были золотыми. Помощники, или вторые «крестные», завершали облачение рыцаря, надев на него кольчугу и шлем, а на шею ему вешали щит. Во время того, как оруженосец получал рыцарское вооружение, он по настоянию священника или человека, проводившего церемонию, клялся уважать законы рыцарства и произносил какую-нибудь молитву вроде той, что мы находим в церемониале, датированном 1293–1295 гг., у епископа Гильома Дюрана  «О, пресвятой Господь, Отец всемогущий, Ты позволил на земле использовать меч, чтобы обуздать злобу дурных людей и отстоять справедливость, для защиты народа пожелал создать орден рыцарства, склонив его сердце к добру; сделай же так, чтобы Твой слуга, находящийся здесь, не применял никогда этот или иной меч с целью нанести несправедливую обиду человеку, но чтобы он всегда служил для защиты справедливости и права».

После завершения процедуры снаряжения и произнесения молитвы проводящий церемонию ударял посвящаемого в основание шеи кулаком или ладонью, окончательно превращая оруженосца в рыцаря, который отныне мог гордиться своими новыми правами и должен был подчиняться всем рыцарским обязанностям.

За церемонией посвящения, особенно когда она совершалась над всем выпуском питомцев, следовали празднества, которые могли продлиться несколько дней.

источник

"Соленая селедка чистая,

Жирная, толстая и длинная..

Делает глотку гладкой и скользкой,

Чтобы утром опять напиться."

Ода сельди, Якоб Вестербаен

«Ода сельди, натюрморт с сельдью и стихотворение Якоба Вестербаена»,  1657 год, Джозеф де Брей

До конца XIV в. селедку не считали пищей, достойной порядочных людей. Ее не жаловали из-за тяжелого запаха прогоркшего рыбьего жира и неприятного горького вкуса. Это была еда нищих и монахов, смирявших свою гордыню и умерщвлявших плоть. Король Людовик IX Святой посылал ее в качестве милостыни в колонии прокаженных. Словом, селедкой питались люди, либо добровольно отвергшие все земные удовольствия, либо не имевшие возможности насладиться вкусной едой и кое-как поддерживавшие свои силы тем, от чего отворачивались более удачливые.

Так продолжалось до тех пор, пока голландскому рыбаку Виллему Якобу Бейкельсу, жившему в прибрежной деревне Биерфлинт, не пришла в голову идея, полностью изменившая положение вещей. Бейкельс перед засолкой стал удалять у селедки жабры, которые придавали ей горечь. В этом деле он достиг совершенства и даже изобрел способ удалять их одним движением ножа. Подготовленную таким образом рыбу Бейкельс укладывал в бочки аккуратно, слоями, чтобы рыба «не душилась», и равномерно пересыпал солью каждый слой. Делал он все это прямо в море, едва выловив рыбу, и пока судно шло к берегу, рыба солилась в бочках на его борту.

Прежде никому и в голову не приходило столько возиться с такой дрянью, как селедка! Тем больше удивились соседи Бейкельса, когда в результате этих манипуляций у их односельчанина получилось нечто, что язык не поворачивался назвать «селедкой», в те времена бывшей символом всего грязного и вонючего. Вкусная, аппетитно пахнущая жирная рыбка, которая буквально таяла во рту. И запивать ее пивком было необычайно приятно. Так, в конце 1380-х гг., жители приморской деревни первыми познали истинный вкус селедки.

Еще три года спустя селедка стала любимым и желанным гостем по всей Голландии и Фландрии. А к началу XV века в Европе не осталось ни одного королевского двора, где к столу не подавался бы этот деликатес.

Возможно, именно селедка стала первым (после зерна) продуктом в истории человечества, перевозить который было и не сложно технически (селедка довольно долго и надежно сохранялась), и весьма рентабельно. Высокий спрос на селедку делал ее продажу даже в дальних странах делом коммерчески весьма успешным.

Известно — одни новации порождают и тянут за собой другие. Ажиотажный спрос, естественно, подстегивает предложение. Именно во времена «селедочного бума» в Голландии начался бум кораблестроительный.

Строились суда как для лова сельди, так и для ее транспортировки. А еще понадобились военные корабли для конвоев и охраны рыбаков от пиратов, а также защиты районов лова от конкурирующих судов под другими флагами. Ведь бывало, что лов селедки даже становился причиной войн.

Существует поговорка, что Голландия, и город Амстердам, в частности, "построены на костях селедки".

Морской корабль - это инновационный, наукоемкий и, вероятно, самый сложный промышленный продукт той поры. Он впитывает все последние достижения своего времени. А кроме того, стимулирует развитие сопутствующих производств, появление новых материалов и компонентов. Верфи потребляют огромное количество древесины и металла, парусины и канатов. Все эти производства повсеместно возникали и развивались в Нидерландах. Кроме того, кораблестроение требует особых навыков, квалификации и компетенции. Будучи востребованы рынком, они тоже развиваются.

Судостроение требовало больших затрат, но купечество еще не располагало в те времена необходимым капиталом. Однако голландцы, уже имевшие опыт долевого участия при разработке польдеров (низменных осушенных, а затем возделанных участков земли вблизи побережья), сумели найти решение проблемы. Еще при закладке судна они организовывали товарищества. Инициатор закладки судна, называвшийся «патроном», привлекал компаньонов, разделив уставный капитал товарищества на равные доли. Это исключительное по тем временам умение кооперироваться ляжет краеугольным камнем в фундамент будущего экономического лидерства Нидерландов.

Вплоть до начала XVIII века голландцы добывали более половины всей селедки в Европе. Промыслом занималось не менее 1500 судов, которые практически монополизировали лов в районе Доггер-банки на Северном море, а также на Балтике.

С годами голландская монополия на селедку была разрушена — множество других стран научились добывать и обрабатывать этой лакомый продукт. Доля Голландии в мировой добыче постепенно снизилась. Однако фундамент для экономического взлета страны эта маленькая рыбка уже создала.

https://en.wikipedia.org/wiki/William_Buckels#/media/File:Wi...

https://portrets.ru/natyurmort/brej-dzhozef-de/pohvala-seled...

http://straniciistorii.ru/zolotaya-rybka/

https://vsokolov21.livejournal.com/366976.html

Мориц принц Оранский, граф Нассау

Голландцы — народ купцов и моряков по преимуществу — не отличались склонностью к военной службе, и их армия состояла из наемников-иностранцев, главным образом немцев.

Предпосылкой новых шагов в военном деле явилось необычайное экономическое развитие Нидерландов, оказавшихся центром торговых сделок всей Европы; здесь кальвинизм сделал наиболее прочные завоевания, и отдельные гнезда его слились в одно целое. На этой почве новой деловой Европы развивалась новая наука. Спиноза в философии, Гуго Гроций в праве, школа Лейденского университета в филологии, голландская школа живописи — вот вехи, отмечающие нахождение в Голландии столицы народившегося капиталистического строя.

Историк и филолог Липсиус изучал римские военное искусство. Он оттенил значение тонкого боевого порядка в сравнении с нагромождением в глубину многих десятков шеренг и указал на преимущества расчлененного боевого порядка перед сплошным, подчеркнув значение щелей между манипулами в построении римского легиона. Липсиус утверждал, что

«во всех битвах именно мастерство и подготовка, а не число и отчаянное мужество приносят победу».

Тогда как Макиавелли из изучения римского военного искусства вынес идею народной милиции, ученики Липсиуса — наместник большей части восставших Нидерланд, Мориц Оранский, и его двоюродный брат, Вильгельм Людвиг, из изучения римской истории вынесли представление о дисциплине, как об основе римского могущества и римских побед. Ближайшие помощники обоих, Эверард ван Рейд, Симон Штевин, полковник Корнпут, «ученый человек, что не часто встречается между военными», были также большими поклонниками античного военного искусства. Мориц Оранский изучал на свинцовых солдатиках римские построения и производил особые опыты для сравнения оружия — современной ему пики и римского меча со щитом. Изучение римлян привело Морица Оранского к реставрации строевого обучения — искусства, которое знали древние и которое было забыто в Средние века.

Гравюра Якоба де Гейна Второго из немецкого перевода книги «Waffenhandlung von den Rören Musquetten undt Spiessen» ("Военных упражнений для мушкета и пики"), который был опубликован в Гааге в 1608 году.

Огнестрельная революция в Нидерландах началась с письма, написанного 18 декабря 1594 года Вильгельмом Людвигом Нассау-Дилленбургским, губернатором провинции Фрисландия и командующим местными войсками, своему двоюродному брату, Морицу Оранскому. Кузены, которые вели затяжную войну с испанцами, понимали необходимость реорганизации армии, чтобы та могла на равных сражаться с опытными габсбургскими ветеранами.

Вильгельм Людвиг Нассау-Дилленбургский

В своём письме Вильгельм Людвиг обращал внимание брата на опыт, описанный в византийском военном трактате «Тактика», авторство которого приписывается императору Льву VI, и в одноименном римском трактате Элиана Тактика, написанном на рубеже I–II веков н. э. В частности, внимание заострялось на действиях пехоты, которая строилась линиями. Каждая из них метала во врага копья и отходила за спину товарищей, которые, в свою очередь, продвигались вперед. Таким образом, пехота наступала, непрерывно атакуя врага на расстоянии. В завершающей части письма Вильгельм Людвиг доводил до сведения брата, что решил внедрить похожий принцип для своих мушкетёров и, более того, уже начал обучать их вести огонь подобным образом:

«Я обнаружил способ заставить мушкетёров и солдат, вооружённых аркебузами, не только хорошо стрелять, но и делать это в боевом порядке, а не только вести перестрелку или стрелять под прикрытием палисадов: как только первая шеренга делает залп, она, как учили, отходит назад. Вторая шеренга или продвигается вперёд, или остаётся на месте, делает залп и тоже отходит назад. После этого третья и последующие шеренги делают то же самое. Таким образом, до того, как выстрелит последняя шеренга, первая успеет перезарядиться».

Весной 1595 года Мориц провёл манёвры под Гаагой, чтобы разобраться самому и показать другим, чему научились его солдаты. 60 человек, вооружённые пиками, двигались в плотном строю под прикрытием другой группы из 40 человек, наступавших с тяжёлыми щитами. Данная картина, должно быть, выглядела весьма комично в эпоху пушки и мушкета, и наблюдавшие за ней люди не были впечатлены. Липсиус, которого бывший ученик пригласил в качестве эксперта, разнёс Морица в пух и прах, заявив, что тот вообще ничего не понял и делать нужно по-другому. В итоге он пообещал прислать графу экземпляр своей новой работы De Militia Romana, в которой был целый раздел, посвящённый пехотной тактике и упражнениям. Книгу отпечатали летом того же года в Антверпене тиражом в 150 экземпляров. Некоторое их количество отправили в Северные Нидерланды, в том числе к Оранскому.

Как заметил очевидец, на протяжении всего лета граф был занят двумя вещами: он или читал De Militia Romana, или гонял своих солдат по плацу, руководствуясь почерпнутыми из книги принципами.

Антоний Дайк, один из сподвижников графа, оставил нам любопытное описание таких учений, прошедших 6 августа 1595 года. Мориц разделил своих людей на две «армии». Одна из них изображала испанцев, против которых вышли люди, вооружённые большими щитами «в римском стиле». Граф хотел понять, смогут ли они прорвать строй неприятельских пикинёров. Численность голландского отряда составляла несколько сот человек — полноценный батальон. Однако вскоре зарядил ливень, который продолжался три дня, и лишь 9 августа учения возобновились. На этот раз численность участвовавших войск увеличили до нескольких тысяч, а сами солдаты выполняли сложные маневры, на ходу меняя построения, разворачиваясь, смыкая и размыкая порядки батальонов.

Была найдена команда «смирно», и предъявлено требование абсолютного молчания в строю (что под страхом смерти требовали уже швейцарские пикинеры в 15 веке). Был открыт шаг в ногу — этот наиболее прямой путь к объединению людей в коллектив. Было установлено, что римляне разделяли команду на подготовительную и исполнительную; до XVI века включительно в европейских армиях начальник отдавал только приказания, а теперь появилась команда, напра-во (rechts-um).

Это все кажется нам банальным, но для современников Морица и его брата не все было так очевидно. Становятся понятными слова об "осмеянии", а так же то, что это был эксперимент с неоднозначными результатами.

Всего до 50 команд было переведено с латинского и греческого языков. Войска начали производить строевое учение, о котором ландскнехты еще не имели понятия в лагере и гарнизоне, во всякую погоду, солдаты учились маршировать, делать ружейные приемы, вздваивать ряды, исполнять повороты и захождение плечом. Производилось также обучение быстро строиться: солдаты расходились и по сигналу на трубе быстро восстанавливали строй. Современники удивлялись: испанцам нужен был час времени, чтобы построить 1000 солдат, а Мориц Оранский строил 2000 солдат в 22 минуты.

Велась работа и над тем, чтобы увеличить огневую мощь пехоты. Каждая рота состояла из 135 человек, из которых 45 были пикинёрами, 44 — аркебузирами, 30 — мушкетёрами. Руководство ротой осуществляли 13 офицеров, при которых было два знаменосца. Другим важным шагом стала стандартизации оружия, использовавшегося нидерландской армией. После долгих испытаний были утверждены единые модели для мушкета и аркебузы, образцы которых отправили всем оружейникам Нидерландов со строгим приказом впредь изготовлять оружие лишь по ним.

И вот следующей мерой, вполне материальной подкрепившей теоретические изыскания и "натурные эксперименты" стало то, что Мориц добился от парламента - Генеральных штатов - регулярной выплаты солдатам жалования - комодитета - каждые 10 дней, без малейшего опоздания. Мориц Оранский понимал, что все его усилия добиться установления дисциплины пропадут даром, если «комодитет», все, что причитается солдату — жалованье, паек, доля в добыче — не будет аккуратно выдаваться. С другой стороны, для него несомненно важнее было сохранять в рядах своей армии на зиму солдат, на обучение которых клалось столько труда, чем для испанцев. Регулярность платежа, неизвестная раньше, стала возможной вследствие экономического подъема Голландии. Падение римской денежной системы разрушило римскую дисциплину; европейская дисциплина возродилась вместе с капиталистическим хозяйством.

Трудные финансовые условия Испании заставляли на зиму распускать значительную часть солдат, сохраняя в терциях только ветеранов. Часто испанским войскам жалованье задерживалось на долгое время. Несмотря на фанатичное католико-национальное ядро, доведенные до отчаяния неполучением жалованья в течение 3-х лет, испанские терции теряли всякое подобие дисциплины, прогоняли начальников, выбирали вместо них «элито» - вожаков, и отправлялись грабить ближайшие города. Антверпен в 1574 году откупился от бунтующих испанских солдат крупной суммой, но в 1576 году подвергся ужаснейшему погрому, уничтожившему на два с половиной столетия мировую торговлю этого порта. 

Нужно, чтобы понятие дисциплины глубоко укоренилось в армии, чтобы можно было заставить солдата выполнять фортификационные работы. Римляне окапывались на каждую ночь; средневековые рыцари, ландскнехты и испанские солдаты никогда не брались за лопату. В армии Морица Оранского дисциплина поднялась столь высоко, что фортификационные работы получили широкое применение. При осаде Стинвейка в 1592 г. Мориц Оранский развил окопные и минные работы. Испанские солдаты со стен города напрасно ругали осаждающих, что они променяли пику на лопату и из воинов обратились в грязных мужиков. После 44 дней обороны и взрыва двух больших мин храбрый комендант Кокуэль был вынужден сдаться: «Меня победили не оружием, а лопатой, нас похоронили, как лисицу в норе»… В следующем году, при осаде Гиртрунденбурга, Мориц Оранский устроил, кроме циркумвалационной линии, и контрвалационную линию; перед ней остановилась бессильной девятитысячная испанская армия Мансфельда, прибывшая на выручку. В бездействии испанские солдаты были вынуждены смотреть на успехи осаждающих и на сдачу гарнизона.

Пример циркумвалационной и контрвалационной линии на примере осады Маастрихта 1673 года (в ней погиб исторический граф Д’Артаньян). На удалении примерно 2,5 км от крепости возводится циркумвалационная линия. Это система валов и полевых укреплений (реданы, равелины, редуты). Эта линия предназначена для защиты осаждающих войск от внезапных нападений частей полевой армии противника извне с целью оказания помощи крепости и ее деблокирования. На дальности действительного огня крепостных орудий осаждающие возводят контрвалационную линию. Ее задачи аналогичны, но она предназначена для отражения вылазок гарнизона крепости.

На современников это произвел впечатление воскрешения искусства, помощью которого Цезарь овладел Алезией. Вильгельм Людвиг поздравлял Морица в таких выражениях: «Вы доказали замечательным примером превосходство методичности и работы над грубой силой. Ваша осада восстановила античное военное искусство, которое до сих пор недостаточно оценивалось, которое невежды осмеивали и которое оставалось незнакомым или не применялось даже выдающимися полководцами нашего времени».

Глубокий перелом происходил и в командном составе. До Морица Оранского капитан являлся вождем и передовым бойцом своей роты. Вне боя занятий не было ни у начальников, ни у солдат. В лагере царило вино и азартные игры, которые занимали досуги. Учила молодого солдата исключительно рутина — лишь постепенно он перенимал сноровки ветеранов. Теперь от офицера потребовались знания: латынь, чтобы получить возможность изучать искусство древних, математика и техника, чтобы руководить атакой и обороной крепостей, форма, в которую стала выливаться война за освобождение Нидерландов; офицер должен был стать квалифицированным специалистом в области строевого учения, т. к. теперь на него выпала задача — воспитать и обучить солдата, стать его творцом. Новое направление вызвало, разумеется, протесты поклонников рутины — шурин и ментор Морица Оранского, кавалерийский генерал граф Гогенлое, преследовал насмешками его работу и попытался даже организовать открытое противодействие в армии новому курсу, опираясь на всех тех, кому учение представлялось органически противным.

Характер корпуса офицеров начал изменяться. Авантюристы стали исчезать. Представители образованных и господствующих классов перестали презирать военную службу и постепенно начали наполнять ряды командного состава. Морицу Оранскому пришлось открыть борьбу на другом фронте. Мориц Оранский ввел, как правило, требование — выслужить ценз — отбыть три года в должности, чтобы получить права производства и назначения на очередную высшую должность. Начало чинопроизводству было положено.

Субординация и выслуга лет, субординация и выслуга лет...

В виду значительного увеличения работы, выпадавшей на офицера, число начальствующих лиц было увеличено; вместо 400–500 человек штат роты был сокращен до 100, на которых приходилось 28 офицеров и унтер-офицеров; увеличение процента начальствующих лиц привело к тому, что начальствующим в роте приходилось уплачивать столько же жалованья, сколько солдатам. Расходы увеличились вдвое, но зато, замечает Вальгаузен, полк в 1000 солдат Морица Оранского стоил 3000 других солдат.

Дисциплинированный Морицем Оранским солдат перестал быть пугалом мирного населения. В 1620 г. венецианский посланник в Нидерландах, Джироламо Тревизаго, доносил, что постоянная армия в мирное время содержится в составе 30 тысяч человек и 3600 лошадей. «Я думаю, ни в одном государстве войска не содержатся в таком порядке, как здесь. Солдаты каждые 10 дней получают жалованье, уплата не задерживается ни на один час. Здесь царствует безусловное послушание при умеренной строгости по отношению к преступникам. Частные лица предлагают солдатам снять помещения в их домах. Города имеют от войск огромную прибыль».

Вся программа подготовки армии нового образца и её полного перевооружения влетела Нидерландам в копеечку. Однако Мориц Оранский понимал, что это лишь прелюдия перед решающим испытанием, на котором голландцев должен был экзаменовать старый и опытный противник - Габсбурги.

Битва при Ньивпорте, 1600 год

2 июля армии сошлись на песчаном побережье неподалеку от Ньивпорта и ожесточённо сражались в течение двух часов.

Обоз (1) держится ближе к берегу. Батальон (2) марширует, чтобы присоединиться к другим подразделениям, готовым к бою на пляже. Солдаты шагают в ногу, это часть их строевой подготовки. Поскольку враг близко, подразделение марширует в тесном порядке, каждый человек занимает 3 фута на 3 фута (90 х 90 см). Для более длительных маршей в боевом порядке строй будет открываться, обычно только до 6 футов (180 см) между рядами.

Независимо от размера подразделения (4), пехота всегда будет развернута в десять рядов. Сержанты обычно размещались по бокам. Капитаны (5) должны были оставаться между противником и подразделением. Лейтенанты (6) были на противоположной стороне. Командир подразделения (7), подполковник, ехал впереди в сопровождении барабанщиков своей роты.

По словам одного из очевидцев, звук, издаваемый огнестрельным оружием, был «пугающе громким, так что не были слышны [отдельные] выстрелы, крики, барабаны и трубы». Итальянский пехотинец на испанской службе Марио Стививе впоследствии записал, что Мориц расположил свои войска

«очень хорошо, поставив впереди корпус из 4 тысяч мушкетёров, а впереди этих мушкетёров — шесть орудий. Позади мушкетёров стояли два отряда пикинёров общим числом в тысячу человек — по 500 «пик» в каждом, а по флангам располагалась кавалерия. Все они находились в прекрасном состоянии. Кроме того, он поместил 70 или 80 мушкетёров на некоторые песчаные холмы, чтобы они били во фланг нашим войскам. Затем, скрытая большим дымом от мушкетов, голландская кавалерия, которая выполнила свой долг превосходно, атаковала нашу пехоту, и наши пикинёры выступили против их мушкетёров».

Граф Людвиг Гюнтер Нассау, командовавший голландской конницей в той битве, так описал произошедшее после:

«Наша пехота наступала на врага. Кавалерия неприятеля, видя, что наши люди продвигаются в таких хороших порядках, поскольку их поддерживали остальные, решила укрыться позади своей пехоты в дюнах, но их собственные ряды сломались, и видя, что их всё ещё преследует наша кавалерия, они обратились в бегство. Тогда гул залпов начал затихать».

Регулярные тренировки сделали своё дело: нидерландские мушкетёры стали живой машиной смерти, работавшей без сбоев. Потери испанцев в тот день составили 2,5 тысячи убитыми и несколько сотен пленными, голландцы потеряли около двух тысяч человек.

Мориц Оранский в битве при Ньивпорте

В 1616 году дон Луис де Веласко, прослуживший в испанской армии во Фландрии три десятка лет, писал королю Филиппу III, что

«поразительно наблюдать, насколько лучше стали голландские солдаты со времён герцога Альбы и других, управлявших этими провинциями — один из них сейчас стоит двадцати наших тогдашних солдат».

Установление крепкой дисциплины и подготовка соответственного офицерского корпуса — позволили Морицу Оранскому провести существенную тактическую реформу. Успехи Морица Оранского в поднятии дисциплины и в подготовке офицеров позволили ему сократить число шеренг с 40–50 до 10, иногда даже до 6 шеренг, и попытаться воскресить манипулярный боевой порядок римского легиона в виде построения поротно. Пикинеры составляли в его армии 1/3, а мушкетеры — 2/3. Пикинеры представляли центр, мушкетеры — крылья тех небольших единиц, на которые разбился боевой порядок Морица Оранского. Строились преимущественно в три линии, по-видимому, с интервалами по фронту, придававшими боевому порядку шахматный вид. Мушкетеры могли прятаться за пикинеров, пикинеры второй и третьей линии могли запирать образующиеся в первой линии интервалы. Прочность этого хрупкого боевого порядка основывалась исключительно на дисциплине и доверии солдат к начальникам, на большой подвижности мелких частей, на уверенности управления.

Новый подход к обучению и тактике пехоты постепенно завоёвывал мир. Вскоре, на полях сражений Тридцатилетней войны, ему предстояло раз и навсегда похоронить старую тактику терций и заложить новый виток эволюции военного искусства.

источники: http://militera.lib.ru/science/svechin2a/08.html

https://warspot.ru/9440-magiya-ognya

http://voenobr.ru/literatura/history/427-ehota-naemnie-armii...

https://ru.wikipedia.org/wiki/Мориц_Оранский

Мальчик на портрете ниже (на нем ему 12 лет от роду) станет "отцом" армии нового образца, возродив и переосмыслив военное наследие Античности на основе достижений "огнестрельной революции" Позднего Средневековья и раннего Нового времени. 

Он появился на свет в семейном имении в городе Дилленберге в 1567 году, в семье Вильгельма I Оранского и Анны Саксонской, вторым ребёнком, получив фамилию и титул отца и именовался  Мориц, принц Оранский, граф Нассау. Вместе со своим двоюродным братом Вильгельмом Людовиком учился в школе немецкого города Гейдельберга, а после изучал математику и классические языки в основанном его отцом университете города Лейден. В университете особое внимание было обращено на математику и историю эллинистического периода. Мориц Оранский изучал и систематизировал историю Римской Империи и опыт обучения искусству войны из трудов Вегеция и Элиана. Принц Оранский относился к числу наиболее образованных аристократов Нидерландов своего времени.

Мориц Оранский, 1597 год

Для понимания значимости нововведений в военной тактике 16 века важно понять, насколько изменился характер военных действий по сравнению с предыдущими эпохами. И тут мы сталкиваемся с заблуждением под названием «Упадок военного дела в Средневековье».

Нужно отметить главное: никакой закостенелой «средневековой тактики» не было, а происходила нормальная эволюция оружия и способов его использования. Армия и военное дело -  порождение социума и экономического уклада, а не "сферический конь в вакууме". Социально-экономические условия каждого из этапов Средних веков отличались от предыдущего, и тем более от Античности, напрямую влияя на характер войн. Иными словами, Ричард Львиное Сердце, мог впечатляться записками Цезаря "О галльской войне", но организовать военные контингенты по типу римских легионов, хотя бы в своем домене, нет. 

К началу 16 века пример наиболее эффективной на тот момент тактики давала французская армия, и на ней стоит остановиться, чтобы лучше была понятна суть дальнейшей революции. Выигрышной комбинацией у французов были лучшая в Европе конница и лучшая в Европе пехота, поддержанные лучшей в Европе артиллерией и достаточным количеством стрелков (преимущественно с арбалетами, аркебуз практически не было). Весь бой строился вокруг атаки жандармов, которые наглядно демонстрировали всем желающим, что «рыцарская» кавалерия никуда не делась, а наоборот достигла пика эффективности, с которого её и пикой не столкнуть. Атака сотен этих элитных всадников сминала всё на своём пути, даже плотные построения пикинёров не были от них панацеей (хотя лобовые атаки и обходились жандармам дороговато, потому умные командиры их избегали). Любой, кто хотел победить французов в сражении, должен был в первую очередь решить, а что делать с этой мощной атакой, поскольку она неминуема и неизбежна. А если удастся пережить жандармов, то будет и «вторая часть марлезонского балета» в лице атаки швейцарских наёмников, которые пусть и пешком, но тоже успешно изобразят стадо носорогов. В случае хорошей обороны противника артиллерия всякие вагенбурги могла разметать за считанные минуты.

Минусом такой тактики была цена: даже Франция могла себе позволить только 2-3 тысячи жандармов в сумме (4 тысячи при Людовике XI), а например Испания вообще была не в состоянии найти столько мощных коней (там вообще приходилось законы принимать, чтобы каждый владелец мула содержал также и коня для армии, а то на мулах только награбленное добро возить, в бой не поскачешь). Что касается пехоты, то швейцарцев было мало по определению, и стоили они дорого, но заменить их национальными войсками у французов никак не получалось. Так что будущее определённо было за какой-нибудь более дешёвой и легко тиражируемой тактикой, но на начало 16 века все с разной степенью успешности копировали французский подход.

И вот тут на сцене появляется всеми ожидаемый упор на массовый огнестрел, виновником чего принято считать испанского гран-капитана Гонзало де Кордобу. Битва при Чериньоле стала первой битвой, выигранной благодаря ручному огнестрельному оружию, первым вестником грядущей эпохи «пики и выстрела». Вряд ли так можно сказать с абсолютной уверенностью. Кордоба в первую очередь надеялся победить благодаря французам. Французы не подвели: жандармы трижды атаковали в лоб, внезапно обнаружили, что через выкопанный испанцами ров не перебраться, а затем так же незамысловато попёрли швейцарцы. Вся эта публика так и ломилась вперёд, а стрелки и заранее пристрелянная артиллерия безнаказанно расстреливали их с близкого расстояния, позволяя испанской пехоте легко добивать выживших.

Но новым в этой битве был не сам огнестрел (аркебузы), а массовое использование аркебуз (стрелком был каждый шестой пехотинец, в то время как у других армий были приняты пропорции от 1 к 10 до 1 к 20).

Аркебуза с фитильным замком, 1540 год.

Спорной кажется традиция считать первой настоящей победой, одержанной благодаря аркебузам и мушкетам, битву при Павии (1525). Лучше всего показала себя в этой битве, как ни странно, опять французская артиллерия. Стрелки же действовали в рассыпном стою, используя деревья, пни и кусты, чтобы затруднить атаку кавалерии. Жандармы в итоге были уничтожены не потому, что натолкнулись на аркебузиров или ландскнехтов с пиками, а потому, что остановились. Франциск I просто не оценил обстановку из-за растительности и тумана, и всего через минуту после того, как он считал себя победителем, король закричал «Что происходит?! Что случилось, мондьё?!» Потеряв импульс атаки, элита Франции стала лёгкой добычей многочисленных пехотинцев, которые стаскивали рыцарей на землю и добивали всем, что под руку попадётся, даже ножами, а аркебузиры стреляли совсем в упор, и зачастую просто упирали жандарму ствол в плохо защищённый доспехами пах.

Теперь о тактике "огнестрельных" подразделений.

Роль аркебуз в это время постепенно выросла до той степени, что всё чаще это пикинёры поддерживали и страховали действия стрелков, а не наоборот, хотя конкретные примеры меняющегося отношения к пикам тут привести трудно. Пропорция стрелков в испанской армии дошла до 1 к 4, а иногда (в рейдовых отрядах) и до 1 к 2 рукопашникам. В 1520-е годы стрелков стало уже совсем много. Например, в 1521 году в 40 000 армии Просперо Колонны в Милане было 9 000 испанских аркебузиров. В 1527 году в 29 000 армии герцога Урбино насчитали 10 000 итальянских аркебузиров. Эти цифры, конечно, несколько сомнительны, но общую тенденцию показывают. В немецких и швейцарских отрядах процент стрелков вырос незначительно, а французы принципиально предпочитали арбалеты, так что в их армии огнестрела очень долго не хватало.

Тем не менее, пока что размахивание холодным оружием оставалось более важной частью битвы, чем перестрелка. Именно поэтому швейцарцы экспериментировали с длиной пик, увеличив её с 10 до 18 футов, а испанцы нашли выигрышную комбинацию пикинёров с традиционными для Иберии роделерос ( или родельерос — испанские пехотинцы раннего Нового времени, вооружённые щитами-рондашами (на испанском языке известными как rodela), и мечами. В других странах подобные бойцы могли называться рондашьерами).Есть даже теория, что в будущем название «терция» (Те́рция (лат. tertia «третья») произошло от деления их равные доли пикинёров, роделерос и стрелков.

И, внезапно, мы переносимся в Японию, приближаясь, как не странно, к нашему главному герою - "Оранжевому принцу". 

Залповая стрельба из огнестрельного оружия была изобретена в XVI веке дважды: в Японии и в Нидерландах. Первыми иностранцами, прибывшими в Японию, оказались португальцы, которые в 1543 году привезли с собой аркебузы. На земле сынов Аматерасу в это время гремели гражданские войны, поэтому новинка, привезённая «западными дьяволами», пришлась ко двору. Многие дайме приобретали огнестрельное оружие для своих войск, а затем налаживали собственное производство уже в Японии.

В 1560-е годы японский военачальник Ода Нобунага решил применить принцип ротации при стрельбе из луков к отрядам своих аркебузиров, чтобы те могли вести непрекращающийся огонь, меняя шеренги для выстрела и перезарядки. В 1575 году в битве при Нагасино Ода развернул около трёх тысяч воинов, вооружённых огнестрельным оружием, что и принесло ему решительную победу над силами клана Такеда.

А в Европе, в 1579 году англичанин Томас Диггс, служивший в армии Нидерландской Республики, записал в своём трактате, названном «Стратиотикос», что мушкетеры должны

«подобно старой римской традиции сформировать три или четыре линии, оставляя пространство для первой, чтобы она могла отступить и соединиться со второй, а они обе, если придётся, с третьей».

Таким образом, по задумке Диггса, пехота могла вести непрерывный огонь, постоянно меняя шеренги мушкетёров: когда одна линия отходила для перезарядки, в дело вступала другая и так далее. В 1588 году аналогичный принцип использовали английские мушкетёры, которые ожидали высадки десанта с испанской Армады. В 1590 году, во втором издании «Стратиотикос», Диггс предложил несколько другой вариант: после залпа первая линия передавала свои мушкеты во вторую и третью, которые должны были бы их перезаряжать, пока первая делает залп из других мушкетов. В 1592 году Мартин де Эгилус, испанский ветеран с 24 годами службы в активе, опубликовал книгу, в которой указывал, что мушкетёры должны строиться в три линии по пять человек в каждой и эти линии должны меняться местами после залпа, чтобы огонь был непрерывным.

Но ни один автор того времени, включая Диггса, не описывал подробно процесс тренировок мушкетёров. Диггс писал:

«Я знаю, что моё мнение, отличное от общепринятого, потонет в голосах таких же людей войны, которые не могут ничего изменить и получают неприязнь, презрение и осмеяние».

продолжение во второй части...

Производитель Schuco, Германия, 1950-е годы.

П.с.: А между ног у мишки ручка для поворота головы...