Попутчики⁠⁠

Не знаю, почему я такой "везучий" на всякие приключения в поезде, но это так.

Возвращаясь с Дальнего Востока на так называемом "фирменном поезде", я чувствовал себя просто отвратительно! Грязный вагон, пыльные половики, почему-то влажные подушки и бельё, а самое главное - соседи! Повезло, так повезло, нечего сказать.

Начнем, пожалуй, с главы семейства. Это невысокое полулысое мягкопузое чудо смотрело на мир подслеповато и немного испуганно. Для полноты картины ему не хватало огромных очков в роговой оправе, и потёртого серого костюма, чтобы полностью влиться в образ мелкого офисного клерка, вечно забитого и забытого. Почему-то я не сомневался, что в его чемодане такой костюм и очки имеются. Его жена показалась мне ужасно потасканной, страшно неопрятной, и жутко нудной женщиной со склочным характером.

По любому поводу она открывала свой рот и начинала мерзким голосочком истерить:

- Федя, почему мы купили эту шапку? Я же говорила тебе, что у этой шапки облезает мех буквально за два дня, вот посмотри... Нет, ты посмотри! Опусти газету и посмотри....

Мимо прошла официантка из вагона-ресторана. Тихая истерия тут же сменила тему, практически не изменив тона и темпа речи:

- А вот бутерброды ты зря ещё на вокзале съел, Федя. Ты почему меня никогда не слушаешь? Что ты смотришь на меня вот так непонимающе? Нечего сказать? А ты скажи, Федя, скажи что-нибудь. Мужчина ты или нет, наконец?...

Стоило Феде хоть что-нибудь сказать, мэкнуть, или даже просто горестно вздохнуть, как градус истерики тут же повышался, переходя практически на визг. Скорость выстрела слов становилась пулемётной, в глазах женщины вдруг начинали появляться слёзы, и краснеть щёки. Эта истерика была бесконечной, как если бы вы попробовали напрочь тупой пилой распилить на дрова баобаб. Видимо началось это ещё в день свадьбы.

В глазах Феди навсегда застыла неизбывная скорбь, сравнимая по глубине со Вселенской. Его терпению я просто обзавидовался. Моё появление в купе жена Феди не заметила, продолжая нудно пилить мужа.

Меня её завывания достали через 10 минут, о чём я ей сообщил:

- Мадам! - галантно сказал я. Реакции не последовало.

- МАДАМ!! - рявкнул я.

Женщина прервалась на полуслове, изумлённо распахнув глазищи и рот, и повернулась ко мне. Видимо до этого незаурядного случая никто никогда не пытался с ней поговорить, вклиниться в её вечный монолог, да ещё так нагло и грубо. Смесь удивления, непонимания и злости были настолько отчётливо отражены в её гримасе, что становилось понятно - в её лице Станиславский потерял великую актрису.

- Вы не могли бы заткнуться ненадолго, а? - вежливо попросил я, - А то я никак уснуть не могу, а время, знаете ли, уже за полночь.

Женщина так и осталась ошарашено молчать до следующего утра. Получив столько тишины незаслуженно и сразу, Федя просто лучился довольством, пока его жена пыталась привыкнуть к собственному молчанию.

Да! Едва не забыл! У этой супружеской пары был ещё и ребёнок! Если так можно назвать ту детину, которая в возрасте тринадцати лет едва помещалась на верхнюю полку купе. Глуповато улыбаясь, чадушко играло в тетрис, листало журнал "Мурзилко" и изображало из себя обалденного архитектора, пробуя из имеющихся в наличии вещей построить как можно более высокую башню. Иногда эта помесь снежного человека и таксы начинала беспричинно и радостно ржать, от чего в страхе вздрагивал не только я, но и его родители.

Это биологическое чудо звали Паша, и оно было полностью предоставлено самому себе, поскольку мама была занята ежесекундным нытьём, а папаша пытался совместить две вещи: желание тишины и боязнь перечить супруге. В общем, картинку вы себе представили - тот ещё дурдом. Знали бы вы, КАК я обрадовался, когда это, с позволения сказать, семейство высадилось из купе ровно через два дня поездки! Я уж было даже помечтал, что до самой Москвы буду ехать в гордом одиночестве, но моё счастье было бы не полным, если бы не появление новых пассажиров. Рано я обрадовался.

Нет, ничего неординарного, это оказались обыкновенные, нормальные люди. Бабушка с дедушкой, и какой-то средних лет представитель пролетарских профессий, о чём мне (Пинкертону недоделанному), сообщила сизая физиономия, могучий выхлоп и изрядно натруженные руки нового соседа. В последствии оказалось, что я не ошибался, товарищ оказался электриком.

Куда более страшной угрозой оказался другой сосед, который обосновался через три купе от меня. Прапорщик морской пехоты, огромный, добродушный мужик лет тридцати. С собой прапорщик имел матерчатую полосатую сумку "челнок", которая при каждом шаге подозрительно звенела. О её содержимом, я думаю, догадаться вам будет не трудно, с этой задачей смогла справиться даже проводница, хотя особых проблесков интеллекта на её лице я не заметил.

- Гражданин! Что вы там везёте? - громко поинтересовалась проводница. Вот умеют некоторые люди говорить так, что с первого же слова понятно - назревает конфликт. Да ещё такой, который погасить не удастся ничем.

Однако прапорщик тоже оказался не лыком шит. Он добродушно так, как Василий Тёркин, улыбнулся, подмигнул и ответил:

- А ты, красавица, как с бельём закончишь, в мое купе заходи, увидишь. Угостим, посидим...

"Красавица", пылая прыщами, зарделась, и конфликт погас, даже не успев разгореться, а прапорщик, с трудом волоча за собой звенящую сумку, пошёл устраиваться.

***

Через час из его купе донеслись песни... Мой попутчик-электрик встрепенулся, порыскал в сумке, извлёк из нее складной пластиковый стакан и пачку "Беломора", после чего, со скоростью близкой к звуковой, исчез, оставив после себя только реактивную струю и лёгкий вихрь.

Ещё через час пьяный ор стал слышаться из другого купе, ближе к моему. Динамика процесса стала мне не по нраву. Я нахмурился и продолжил читать.

***

Как стемнело, орать принялись уже через стенку, причём в предыдущих купе уже все позатыкались. Ситуация показалась мне странной, и я решил ее "перекурить", взял сигареты и вышел в тамбур. Каково же было моё удивление, когда первым делом в тамбуре меня поймали железной хваткой за локоть, и задали убийственный вопрос:

- Выпить хошь? - на меня внимательно и не мигая уставились налитые кровью, но отчего-то очень печальные глаза прапорщика морской пехоты. Он был слегка нетрезв, на его плече болталась авоська с тремя бутылками водки, смотрел он строго, и при этом просяще.

- Хм... - неопределённо ответил я.

- Я - прапорщик морской пехоты! - представился он, и потыкал себя в грудь пудовым кулаком, - Петя! И знаешь что?

- Что?

- Трындец! - сказал Петя.

- Глубокомысленно, - заметил я, и попытался выдернуть руку. Не получилось.

- Вот именно! Ну хоть ты-то меня понимаешь! - умиротворённо сказал Петя. - Нет, ну ты прикинь, во всём этом долбаном вагоне выпить не с кем! А один я пить не могу!! Воспитание не позволяет.

Я припомнил песни из купе и удивился:

- А как же....

- Да ну, это ваще слабаки. Ну разве ж это мужики, с бутылки и под стол сразу? Нет, не мужики... Я вот смотрю, ты тоже военный, может, давай с тобой выпьем?

Отказываться от предложения было чревато, но я всё-таки решился:

- Нет, товарищ прапорщик, я откажусь.

От такого заявления у добродушного Пети даже глаза на лоб полезли, совсем он подобного не ожидал. Опережая его вопросы, я сказал:

- Но у меня есть встречное предложение. Давай так, Петя, ты будешь пить водку, а я буду пить пиво. Идёт?

***

Ещё через три часа, уже ночью, пыхтя и пошатываясь, я тащил в купе тяжеленное, пьянючее, но жутко довольное проведённым вечером тело прапорщика Пети, ужравшего два литра водки только при мне, пока я выпил два литра пива. После этого на время поездки я стал лучшим другом и собутыльником Пети и ещё при этом неплохо подкачался, таская его в родное купе.

Так мы с ним доехали до самого Петербурга, выгрузились из поезда в 6 часов утра и пошли к метро, которое должно было открыться через пятнадцать минут. С его открытием наши пути должны были разойтись окончательно (чего я, кстати, очень ждал, ибо спина болела неимоверно))).

Первыми на наше прибытие и выгрузку сбежались следующие группы лиц: менты, в поисках гастарбайтеров и лёгких денег; бомжи, в поисках тары; и привокзальные шалавы, так же как и менты, в поисках шальных денег. Из нужного контингента не было никого, даже грузчиков, видимо они все дрыхли в такой ранний час. Менты, посмотрев в суровые очи Пети, отсеялись сразу, бомжи, просительно поглядывая в поисках бутылок, тусовались поблизости, а вот проститутки медленно фланировали кругами мимо нас, как акулы возле косяка рыбы, стараясь выгоднее представить свои куцые "прелести".

Заметив эти попытки, простодушный Петя поинтересовался у меня:

- А это чо они?

- А это, понимаешь, небескорыстная любовь...

- Чо?

- Мляди, сэр.

- Да ну! Здорово! Вот что, посторожи пока мои вещи, ага? Я быстренько, - ошарашил меня Петя и, не дожидаясь ответа, подцепил какую-то шлюшку и быстро с ней куда-то урыл. Я остался стоять и ждать, смутно предчувствуя неприятности...

Через полчаса предчувствия стали перерастать в уверенность. Через полтора часа почти в панику. Я не знал, что мне делать - звать ментов и всё рассказывать? Это не вариант. Спрашивать у коллег проститутки, куда они обычно уводят клиентов? Вообще бред... Пока я так дёргался и волновался, на горизонте, наконец, показался Петя. Вид у него был помятый, но довольный - улыбка до ушей, оторван один рукав рубашки, второй хорошенько подран, джинсы все в крови...

"Убил и съел", - подумал я.

- Что случилось???

- Блин, странный город Питер, и мляди тоже какие-то ненормальные. Прикинь, короче пошли мы к ней на хату, тут недалеко, заходим в подъезд, а там три мужика каких-то. Говорят, мол, денег давай, да? А я говорю, а типа в рыло не охота? Ну а они как давай драться!

Я зажмурился, а Петя, тем временем со смаком продолжил:

- Ну я, короче, одному навесил, второму, третий удрать хотел, но я догнал и ему тоже навесил! А эта... как её... глупая... проститутка, чего-то напугалась жутко и бесплатно мне дала! Знаешь, мне тут нравится! - закончил своё выступление Петя.

Вот такие у меня бывали попутчики.

С историей поделился: prosto_tak