ГУЛАГ для чайников. К 86-й годовщине «Положения о лагерях»
Общеизвестно, что граждане России живут в двух параллельных странах. Одни — в стране великой, со своими подвигами, трагедиями и легендами. Другие — в стране несчастной, со своими трагедиями, трагедиями и трагедиями. Сегодня, когда мы вспоминаем 86-летие принятия Положения об исправительно-трудовых лагерях, ставшего прологом к созданию величайшего антибренда России ГУЛАГа, — стоит обсудить, чем эти параллельные страны разительно отличаются друг от друга.
Если совсем коротко – то одна страна (та, которая великая и с полным набором триумфов и драм в прошлом) знает своё прошлое из скучных исторических фактов и документов.
Вторая страна (та, которая несчастная и с одними трагедиями) знает своё прошлое из художественных произведений и огненной публицистики. В основном эмигрантской.
Эмигрировать из страны скучных документов в страну огненных разоблачений легко. Надо просто считать потери в Великой Отечественной по книгам Резуна и Солонина, цифры расстрелянных при советской власти — по романам Солженицына, и так далее.
Но так же просто и репатриироваться в Россию скучных фактов и документов. Там, правда, вас ждёт куда меньше маниакальных трупов и куда больше прагматической логики истории – но оно того стоит.
Итак, что знают в России скучных документов о причинах создания системы ИТЛ?
Октябрьская революция провозгласила задачу построения не только нового государства, но и нового общества. При этом то общество, которое осталось от прежней жизни и от мировой войны, — далеко не всегда относилось к этой затее с энтузиазмом. Речь не только о тех, кто становился в ряды борцов с советской властью, но и об обычных уголовниках, выросших на ужасах мировой войны и хаосе Гражданской.
В послереволюционные годы было принято считать уголовников а) просто несознательными гражданами, свидетельством недостатков и отсталости царизма, б) подлежащими исправлению через просвещение и избавление от эксплуатации капиталом.
Уже к концу 20-х ошибочность этого мнения стала очевидной: от революционных лозунгов преступность сама собой не исчезала.
Вторая половина 20-х годов прошла в поиске новой формы отношений между государством и правонарушителем. Преступление требует наказания, это очевидно. Однако расходы на содержание мест заключения и самих заключённых были постоянной головной болью. Уменьшить их пробовали отдельными решениями вроде использования труда заключённых на лесозаготовках (1926 г.), амнистий (1927-1929 гг.), рекомендации народным судам чаще использовать в качестве меры наказания принудительные работы без содержания под стражей (1928 г.). В результате по инерции даже в 1930 году 20% всех убийц, 31% насильников, 46,2% грабителей и 69,7% воров были осуждены к принудительным работам без содержания под стражей. Экономия явно начинала входить в противоречие со здравым смыслом, а точечные решения не работали.
Кто попадал в трудовые лагеря? «...Исключительно лица, приговорённые судом к лишению свободы на срок не ниже трёх лет либо лица, осуждённые особым постановлением Объединённого Государственного Политического Управления».
Т.е. отнюдь не каждый осуждённый немедленно уезжал в один из лагерей. Попадание туда нужно было в некотором роде заслужить. Впрочем, на практике бывало и иначе: злостным рецидивистам, привлекавшимся за незначительные преступления или попадавшим под амнистию, «цепляли» одно из правонарушений, предусмотренных 58-й «изменнической» статьёй — или квалифицировали уголовное преступление как политическое. Об этом косвенно свидетельствует довольно высокое количество «политических» приговоров в самом начале существования трудовых лагерей (26,5% в 1934 г).
Всего с 1921 по 1953 годы в России скучных фактов и документов было вынесено 3,77 млн обвинительных приговоров. Из них около 700 тыс. – смертные приговоры.
Сколько заключённых содержалось в трудовых лагерях и колониях единовременно? Эта цифра сильно колебалась: от 155 тыс. в 1931 г до 2,5 млн в 1953 г. (бериевская амнистия 1953 года сократила эту цифру более чем на миллион в течение нескольких месяцев).
Отметим в скобках, что в России ужасательно-приключенческой литературы единомоментно по лагерям пребывали от 10 (Хрущёв) до 12 (Солженицын) млн человек.
Руководитель ГУЛАГа В. Наседкин, 1941 г: «...выработка на одного рабочего в ГУЛАГе на строительно-монтажных работах 23 рубля в день, а в гражданском секторе на строительно-монтажных работах 44 рубля».
Таким образом, по данным руководства системой лагерей, труд заключённого был почти вполовину менее эффективным, чем труд свободного.
Между тем зажигательно-художественный миф гласит, что «индустриализация проведена благодаря ГУЛАГу» (очень похоже на «войну выиграли благодаря штрафбатам»).
Этот миф опровергается простым соображением: индустриализация – это, по большому счёту, две первые пятилетки, т.е. 1928-1937 гг. Активное же развитие системы трудовых лагерей приходится на 1935-1938 годы, т.е. уже на окончание этого периода.
Труд был не только способом перевоспитания и способом компенсировать затраты на содержание заключённых. В той же самой логике (выработка в гражданском секторе выше) труд стимулировал к досрочному освобождению. 2 дня пребывания в лагере засчитывались за 3 дня отбытия срока (при условии, что заключённый в эти дни работал). Таким образом, уже одно это могло уменьшить срок приговора на ⅓. На практике же бывало и так: «Я говорю о нашем решении... досрочно их сделать свободными от наказания с тем, чтобы они оставались на строительстве как вольнонаёмные». (И. Сталин, 1938 г).
Зарплата заключённого ГУЛАГа колебалась в пределах 10-40% оплаты вольнонаёмного персонала.
…Почему же эта система произвела такое неизгладимое впечатление на творческую интеллигенцию?
По той же причине, по которой 90-е оставили у неё впечатление сплошных шальных денег и бандитизма.
30-е были временем, последовавшим за тотальным сломом государства, когда все социальные слои в обществе перемешались и взболтались. И поэтому представители творческой и партийной верхушки познакомились с тюремно-лагерным бытом впервые и в массовом порядке. По понятным причинам они глобализировали свои ощущения: сидя в лагерях, они видели, что в лагерях сидит вся Россия.
Точно так же творческие граждане, внезапно ознакомившиеся с 1990-х с миром бильярдных, интим-клубов, бандитов в чёрных кожанах на бэхах и блатных «понятий», — до сих пор неудержимо пытаются видеть вокруг только это.
У нас всё.
