Александр Пушкин был знатным троллем. из книги "Нужное чтение. 1000 новых интересных фактов для ума и развлечения"
Александр Пушкин во время своего пребывания в Царскосельском лицее задумал удрать в Петербург, чтобы погулять. Гувернер Трико его не отпустил и заявил при этом, что будет следить за ним. Пушкин махнул рукой на это заявление и, захватив Вильгельма Кюхельбекера, удрал в Питер. За ними последовал и Трико. К заставе первым подъезжает Александр Сергеевич.
— Фамилия? — спрашивает заставный.
— Александр Однако! — отвечает поэт. Заставный записывает фамилию и пропускает едущего. За Пушкиным подкатывает Кюхельбекер.
— Фамилия? — опять спрашивает заставный.
— Григорий Двако! — отвечает товарищ Пушкина, придумавшего эту остроумную комбинацию.
Заставный записывает и с сомнением качает головой. Подъезжает наконец гувернер.
— Ваша фамилия?
— Трико.
— Врешь! — теряет терпение заставный. — Здесь что-то недоброе! Один за другим Одна-ко, Два-ко, Три-ко! Шалишь, брат, ступай в караулку!
Бедняга Трико просидел целые сутки под арестом при заставе, а Пушкин свободно покутил со своим товарищем.
— Фамилия? — спрашивает заставный.
— Александр Однако! — отвечает поэт. Заставный записывает фамилию и пропускает едущего. За Пушкиным подкатывает Кюхельбекер.
— Фамилия? — опять спрашивает заставный.
— Григорий Двако! — отвечает товарищ Пушкина, придумавшего эту остроумную комбинацию.
Заставный записывает и с сомнением качает головой. Подъезжает наконец гувернер.
— Ваша фамилия?
— Трико.
— Врешь! — теряет терпение заставный. — Здесь что-то недоброе! Один за другим Одна-ко, Два-ко, Три-ко! Шалишь, брат, ступай в караулку!
Бедняга Трико просидел целые сутки под арестом при заставе, а Пушкин свободно покутил со своим товарищем.
Если бы Трико назвался как то типа Четверко, они бы в ужасе думали, когда же успел проскочить Трико?
По белоснежной набережной в выходной день прогуливаются Пушкин с Натальей Гончаровой.
Раскланиваются со знакомыми, мило беседуют и наслаждаются солнышком.
Нечаянно Наталья Гончарова наступает в лужицу и пачкает край платья.
Пушкин достает белоснежный платок, припадает на колено и протирает Наталье ботиночки и край платья. Прохожие умиляются и одобрительно улыбаются поэту...
Свидетель этого рассказывает своему другу:
Вчера Пушкина с Гончаровой видел - она в лужу наступила - он платок достал, ботиночки ей протер! Кавалер!
Друг рассказал своему другу, тот - следующуму, и так далее...
5-ый рассказывает 6-му:
Пушкин вчера с Гончаровой шли - дороги не разбирают, торопятся - прям по лужам шлепают!
10-ый - 11-му:
Пушкина вчера видал - Гончарову пьяную тащил - она шатается, прям по лужам идет! Грязная вся!!!
20-ый - 21-му:
Вчера Пушкин с Гончаровой домой шли - в жопу пьяные, грязные, песни орут. Идут - чуть не падают! Фу!
50-ый - 51-му:
До чего докатились! Вчера Пушкина видел на набережной - Гончарову ногами пинает, а она в жопу пьяная в луже валяется! Грязная, матом на него орет!
100-ый - 101-ому:
Прикинь - вчера видел - сидит Гоголь на столбе и дрочит!
Заставный должен был поприветствовать Пушкина:
- Однако, здравствуйте!
Пушкин, прогуливаясь по вечернему городу, проходит мимо особняка графини Н. На балконе второго этажа графиня и две ее подружки. Завидев идущего Пушкина просят: — Ах, Александр Сергеевич, душенька, а сочини-ка нам поэтический экспромт! Пушкин подымает к балкону задумчивое лицо и декламирует:
На небе светят три звезды: Юпитер, Марс, Венера.
А на балконе три пизды: Маруся, Катя, Вера.
Однажды Пушкин гостил у знакомого графа. Уютно устроившись в кресле, поэт читал какую-то книгу. Неподалеку, на диване, возлежал граф, а на полу около него резвились его дети. Очень скоро хозяин заскучал.
– Саша, – обратился граф к Пушкину, – скажи что-нибудь экспромтом.
Пушкин тут же отложил книгу и, не задумываясь, выпалил:
– Детина полоумный лежит на диване.
Граф не на шутку рассердился.
– Что вы себе позволяете, Александр Сергеевич?! – строго произнес он, чуть приподнявшись на диване.
– Ничего особенного, – лучезарно улыбнулся Пушкин. – Просто вы меня не поняли. Я сказал всего лишь: «Дети на полу, умный лежит на диване!»
Забыв обиду, граф расхохотался, а Пушкин, как ни в чем ни бывало, снова уткнулся в книгу