DenDzen

Ты видел свет в конце тоннеля,

Он слезы лил из ясных глаз.

Один нашел ее в постели,

Другой, когда давил на газ.

Ее лукавая улыбка

Сродни магнитным полюсам.

То воля, как песчаник зыбка,

То непреклонна, как коса.

Она пугающе жестока,

Но в то же время хороша.

Стояла с жизнью у истоков

В борьбе за сытный урожай.

Она для смертного учитель,

Ее касание, как ток.

О, смерть, ярчайший вдохновитель

И самый пламенный игрок.

Тобой одной прогресс подвижен,

В тебе вся сущность бытия.

Калека тот, что обездвижен,

И душу даст в обмен на яд.

Великой силой притяжения

К тебе прикован каждый взгляд.

В бою с тобой лишь поражение

Познает каждый из солдат.

Черный город и днем и ночью

Заполняет густой туман.

Кровь дома напитала сочно,

Как и души миров брахман.

Гробный ветер сдувает пламя

С восковых мягкотелых свеч,

И за смертью рожденье станет,

Чтобы облик души сберечь.

Он сидит в глубине стакана,

Там печать мудрецов лежит.

Раскалилась страстей нирвана,

На разломе магнитных плит.

Свежим мясом наполнен кокон,

Из него воспаряет спирт.

На лицо белоснежный локон

Упадет, зачиная флирт.

Голоса уведут в сторонку,

А на кухне погаснет свет.

Открывает жена тушенку,

Потому, что уж нет котлет.

Бег души разлагает мясо,

Холод свежести не несет,

Где существ разделяют расы,

Жизнь и смерть разделяет лед.

Побели потолки вселенной,

Черных дыр посети вагон.

Я не вы, я уже нетленный,

За чертою мне шепчет сон.

Черный город уныл и мрачен,

Там тела без души лежат.

Да, возможно я одурачен,

Но мне поздно идти назад.

Вот и высохли слезинки

На лице моем рябом.

Погребение, поминки –

Все казалось страшным сном.

Мысли снова в повседневность

Обернули русло дум,

Такова, увы, потребность –

В жизни, где веселье, шум…

Ты ушла, а что осталось?

Стопки фото на столе,

Брат живой и нет скандалов,

И отец во цвете лет.

Мир, что вами был наполнен,

Растворился на глазах,

И ознобом жаркий полдень

Лишь усиливает страх.

Жизнь, прочитанная в книгах,

Так обманывает явь:

Вездесущие интриги

Грязью обращают в плавь.

Темной ночью я в постели

В данность превращаю ложь.

Ты, чуть слышно, еле-еле

Колыбельную поешь.

Мне не страшно, без обмана,

В мире скорби новый взрыв.

Там, зализывая раны,

Слышен зов моих родных…

Лапки серые когтями на груди моей сложил,

Кот сиамский, наш домашний, до чего же ты мне мил.

Голубые, словно бездна, хитроватые глаза,

Меня душат умиленьем, как святого образа.

Постоянно жил в квартире, никуда не выходил,

Но на днях, гляжу, что котик наш немного загрустил.

То весна в плену инстинкта раззадорила его,

Окунула в волны страсти, как в пучину с головой.

Ждать не стал я помраченья для кошачьего ума,

Дверь открыл, как просветленье, и послал его туда.

Он на улицу спустился по ступенькам у крыльца

Бегал, прыгал, веселился с резвой страстью жеребца.

День прошел, стемнело все же, но кота все нет и нет,

В миске был не тронут также приготовленный обед.

Мы на поиски пустились, опечаленные в такт,

Очень сильно огорчил нас, аж до дрожи, этот факт.

Побежали до дороги, обомлели в тот же миг,

Когда вдруг раздался громом моей дочки дикий крик.

Кот без признаков дыханья на обочине пластом,

Мертвым телом без страданий на снегу лежал густом.

Сердце в ком кровавый больно превратилось на раз два,

Застучала кровь висками, разболелась голова.

Взял кота я на лопату, грязный трупик сжег в печи,

Больно? Да... Но это плата, для того, чтоб Саша жил...

Гонимый за правду российский поэт

На выселках миру являл яркий свет.

Мучительный крест волоча на себе,

Он праведный подвиг вершил как завет.

Застывший от времени постный обед –

Псалтирь перечитывал множество лет.

И в поисках жизни, исконному праву,

Противился пить прокламаций отраву.

Ни строчкой, ни вздохом не снискана слава,

Исписаны сотни страниц в скорбных главах.

Есть много причин удавиться на плахе,

Но вера в душе упреждает все страхи.

Пророки и маги, вкусители краха,

Цеплялись за разум сродни росомахе.

Их гордый и искренний, страстный порыв

Так часто губил жадный властный мотив.

Не любит иных и клеймит коллектив,

Нещадно срезая как гнойный нарыв.

Поэтому выбора нет у поэта –

Уж лучше упасть от огня пистолета.

Прощайте и подана снизу карета,

С крестом на борту от кровавого следа.

Их гибло немало в темницах сырых:

Голодных, талантливых и молодых.

Потоком призрачных знамений

Туман обнял морскую гладь.

Рассвет лишил ночных видений,

Явив мирскую благодать.

Терялся свет в частицах влаги,

Но сумрак все же отступил.

Ведь очень зябко бедолаге,

Что дым сырой в себя впустил.

Постылый кашель удручает

И дрожь от немощи сулит.

Где каждый нищий это знает,

Когда ничком в кустах лежит.

Прости нам радость прегрешений,

Позволь погреться у костра,

Господь, даруй же свет спасений

В приливах холода нутра.

Я смею выразить надежду,

Что разум – следствие тебя.

Прости мой страх, меня невежду

И душу, полную огня.

Озноб лишил меня покоя,

Теперь брожу под стук зубов.

Пусть свет меня не упокоит,

А тьма не заберет основ.

Здравый смысл от меня открестился,

Истрепался, одетый в саван.

Я от многих недугов лечился,

Но погиб от кипящей лавы.

Тут и там Он расставил облавы,

Закоптив переулки смрадом.

Не найти, не дождаться управы,

Когда ближний пуляется ядом.

Жизнь – театр, топот трупного стада,

Вереница пугающих ликов:

Обескровленный блеском парада,

Полоумный в истерике криков.

Насадите скорее на пику,

Да в костер бросьте, жар распыляя,

В сотый раз я читал эту книгу,

Отыскав среди хлама сарая.

Где тут истина, право не знаю,

Комья грязи – вот это находка.

Цель одна, я ее полагаю,

Но искрит без причины проводка.