Мне 7 лет. Я уже давно умею читать, писать и решать простые задачи по математике. Помню, что мама по вечерам делала со мной уроки, но не всегда. Часто я делала их сама, а потом несла и показывала результат. Меня не ругали, если что-то не получалось, и уж тем более не били и не наказывали. За хорошо сделанное домашнее задание сдержанно хвалили и говорили, что учёба – это моя работа и делать её надо хорошо, надо делать всё, а потом ещё чуть-чуть, чтоб наверняка. У взрослых своя работа, у тебя своя, и пока она называется «хорошо учиться».
В целом, это не воспринималось как давление или насилие, скорее, как понятное и естественное наставление. Учёба давалась мне легко, проблем с этим не было никаких. Разве что, может быть, лёгкая тревожность и переживания достаточно ли хорошо я учусь. И обычное, свойственное детству, сравнение себя со сверстниками, оно почти всегда было в мою пользу. В классе только несколько человек учились также или чуть лучше меня.
В тот день мама привела меня в школу чуть позже, чем обычно. Она доводила меня до угла дома во дворе, так что школа была уже видна и дальше отпускала идти одну до крыльца школы, там оставалось метров 300. А мама немного смотрела мне в след, и потом сама бежала на работу. Часов у меня тогда не было и время я узнавала уже входя в саму школу, на стене висели большие советские часы без дизайна. Настолько без дизайна, что эта «бездизайновость» по ГОСТу и стала, в последствии, узнаваемым советским стилем.
На часах было 9:02. А ещё раздеваться, снимать неудобные вязанные штаны, шубу, шапку, менять обувь. Когда я подошла к гардеробу на часах было уже минут 7. Гардероб представлял из себя длинный, широкий, проходной коридор, вдоль стены которого стояли бесконечные ряды вешалок на всю школу. Попасть дальше в школу, минуя гардероб, было никак нельзя. Гардероб закрывался с обоих концов. Заведовала этим пожилая высокая женщина лет сорока. Спокойная и улыбчивая. Её имя моя память не сохранила. На месте её уже не было, гардероб был закрыт. Я осталась стоять с вещами без возможности попасть в школу. Моя детская ответственность накручивала меня изнутри, ведь я пропускаю урок. Спустя какое-то время гардеробщица всё же пришла, открыла дверь, и я смогла поспасть дальше в школу.
Убегая в класс, я ей сказала, что она неправа так рано уходить со своего рабочего места, работать надо хорошо, надо делать всё и ещё чуть-чуть, а Вы ушли уже в семь минут десятого. Женщина не обиделась, а просто удивилась и спокойно улыбнулась мне в след. Это не было конфликтом, это не создало проблему. Этот эпизод мог бы забыться и ничего не значить в моей жизни.
Вечером на продленку за мной пришла мама. Хозяйка гардероба незаметно сидела в углу и распускала какую-то шерстяную вещь. Было видно, что ей скучно. Она увидела меня и маму и спокойно с иронией, почти в шутку сказала: «А ваша девочка-то меня сегодня отчитала». И передала мои слова. Тем временем пришла мама моей подруги, тетя Света, выбежала в коридор сама подруга Ленка.
Мама дернула меня за руку, развернув к себе лицом, и начала отчитывать: «Да как ты смеешь делать замечания взрослому человеку!» Я не помню всех слов, но помню, что меня стыдили и унижали, я чувствовала, что совершила что-то невероятно страшное и непростительное, но не понимала, что именно. Почему нельзя было говорить, что работать нужно хорошо и потом ещё чуть-чуть. Ведь я просто повторила мамины слова. Мне было очень стыдно перед этой женщиной, перед тетей Светой, перед подругой, они все смотрели на меня, а я не могла поднять глаза.
Ни в этот вечер, ни позже мама больше ничего не объяснила и не говорила про этот эпизод. Сама я очень боялась что-то спросить, наверно я совсем тупая раз сама не понимаю. А я не понимала. Я тогда больше чувствовала. Чувствовала, что мама не на моей стороне, что мама не стала меня защищать, хотя я ощущала, что правда за мной. Да и сама гардеробщица ведь не требовала никаких компенсаций, она сказала это скорее в шутку, от скуки, поболтать.
Это был момент, когда я поняла, что мама может бросить. Что нельзя совсем и во всем верить маме, надо быть на чеку, надо быть осторожной. В детской душе родилась боль и обида на несправедливость. В тот вечер я внутренне оттолкнула маму, больше никогда между нами не будет полного доверия и любви.
