Мне всегда принципиально нравилась теория формаций, но смущала её незаконченность. Сталинская «пятичленка» (рабовладение-феодализм-капитализм-социализм-коммунизм) многих смущает тем, что мировая история укладываться в предписанные три первые стадии по порядку явно не желает. И многим, опять же, кажется, что если чуть-чуть допилить… Но это заблуждение, вызванное привязанностью к знакомой упорядоченной структуре и весу авторитетов, начиная с Маркса и Энгельса, приделанных к ней грузами для устойчивости.
В реальности, пятичленка со всеми её вариациями в принципе нерабочая, её нужно демонтировать до базы и собирать заново.
Проблемы традиционной теории формаций начинаются с представления об их движущих силах:
История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов. Свободный и раб, патриций и плебей, помещик и крепостной, мастер и подмастерье, короче, угнетающий и угнетаемый находились в вечном антагонизме друг к другу, вели непрерывную, то скрытую, то явную борьбу, всегда кончавшуюся революционным переустройством всего общественного здания или общей гибелью борющихся классов.
Манифест Коммунистической партии
То, что в основе любого общества в истории человечества всегда лежит антагонизм правящего класса и эксплуатируемых групп — бесспорно. Государства возникло как механизм экономической эксплуатации, и отношения эксплуатации и были и остаются определяющими для всех существовавших в истории форм государственности. Победа большевиков и начало социалистического строительства не являются исключениями: хотя СССР отличается попыткой уйти от отношений экономической эксплуатации, его устройство всё равно, пусть и не напрямую, определялось обстоятельствами борьбы с доминирующим в мире капитализмом, который с самого начала деформировал и, в итоге, пророс сквозь советский эксперимент.
Однако идея, что общество приводится в движение борьбой эксплуататоров и эксплуатируемых не выдерживает никакой критики. Она формирует ложное представление равенства сил обеих сторон и наличия сознательных усилий, направленных одними на поддержание, а другими на разрушение системы эксплуатации.
Из логики этой борьбы как основы прогресса и смены формаций, получается довольно комичный вывод: рабы целую античность боролись-боролись, и победили, добившись революционного переустройства всего общественного здания, в котором стали… крепостными. Причём, сперва — крепостными их раннего средневековья, которые часто жили так, что раб из какого-нибудь приличного поместья бы нос поморщил. Крепостные тоже боролись-боролись, пока, наконец, не победили, добившись революционного переустройства всего общественного здания, в котором стали… рабочими. Причём, первые фабричные рабочие жили в адских условиях, тяжелее многих крепостных — собственно, и рабочими они стали не потому, что там предлагали лучше условия, чем крепостным, а потому что с земли их просто согнали. Если смена формаций была обусловлена сопротивлением эксплуатируемых, то получается, что рабы, а потом крепостные дважды проиграли, в новой формации продолжая существование как тяжело эксплуатируемого класса на дне общества, с совсем небольшими улучшениями своего положения в общем духе постепенной гуманизации человеческих отношений на протяжении всей истории цивилизации — но ниоткуда не следует, что можно эту гуманизацию приписывать «классовой борьбе».
В реальности эксплуатируемые массы, будь то рабы, крепостные или наёмные рабочие до возникновения рабочего движения во второй половине XIX века, никогда не являлись субъектом классовой борьбы и осознанно системе эксплуатации не противостояли, за исключением отдельных восстаний рабов и крестьян. Сопротивление, в той степени, в которой оно существовало, было направлено на конкретных хозяев, восстания крестьян нередко провозглашали свою лояльность монархии, по принципу «царь хороший, мы против бояр бунтуем», тем самым очевидно не понимая ни системы, ни роли своих угнетателей и монархии по отношению к ним. Это вполне логично: даже представители правящих классов почти никогда не имели в своей голове реальной картины устройства общества. Но они осознавали свои классовые интересы, и необходимость сохранения системы эксплуатации любой ценой, поэтому аппелирование крестьян и рабов к хорошим или плохим царям или боярам было заведомо обречено: даже понимания, например, неправоту конкретного помещика, спровоцировавшего крестьянский бунт, правящий класс не мог допустить бунта, который не будет жестоко подавлен из страха, что вся система эксплуатации тогда будет поставлена под угрозу.
На протяжении всей истории существовала и до сих пор сохраняется, только немного сократившись, диспрпорция между классовым поведением правящего класса, всегда осознававшего примат сохранения системы эксплуатации («держать простолюдинов на их месте») над любыми другими соображениями, и даже пользуясь народными волнениями в политических целях против своихт врагов, правящий класс, в конечном итоге, всё равно громил и обезглавливал их, потому что цель их политической борьбы была возглавить сситему эксплуатации, а, значит, система должна была сохраняться.
В реальности, субъектами борьбы, двигающей социальный и технологический прогресс всегда были элиты и «средний класс» — не простонародье, но и не аристократия. Эксплуатируемые классы, как субъект политической борьбы за свои интересы, а не пешка в борьбе за власть — явление, ставшее постоянным только с конца XIX века. Прежде такое случалось, разве что, как единичные ситуации. В Древнем Риме плебеи были политической силой, но они не были низшим классом, не имевшим политической субъектности и влияния — ими были рабы, и сами плебеи бы убили любого раба, попытавшегося оспорить систему и поставить себя на одной с ними ноге.
Действующая власть падала или реформировалась или под давлением внешних захватчиков, или внутреннего раскола элит. Средний класс, когда укреплялся и разрастался по мере технологического и экономического развития, тоже становился политическим субъектом. Формально средневековй средний класс горожан и рыцарства получил представительство в виде Палаты общин английского парламента в XIV веке, а с XVIII века вырос в движущую силу буржуазно-демократических революций и реформ.
Именно в борьбе внутри правящего класса, войнах и соперничестве с соседними землями и за расширение правящего класса со стороны состоявшегося экономически, но бесправного политически промежуточного сословия и происходили политические, экономические, социальные и технологические изменения с возникновения цивилизации.
Даже при капитализме, нижнее сословие (пролетариат) до сих пор, по большей части, не обрёл политической субъектности, и за народ в буржуазных демократиях выступает, в первую очередь, значительно разросшийся средний класс. Но и в XXI веке продолжает доминировать политическая динамика, знакомая ещё по дихотомии рабов и плебеев Древнего Рима: средний класс конкурирует с крупным капиталом и элитами за власть только в той степени, пока это не начинает угрожать изменением положения социального дна — беднейшей половины населения, этнических и расовых меньшинств.
Постепенная демократизация общества через постепенное расширение групп, имеющих политическую субъектность вплоть до сегодняшнего положения, когда даже беднейшие классы обладают формально теми же правами и представительством, что и высшие — реальность истории. Но на протяжении всей истории это расширение происходило за счёт и интересов социальных групп, которые уже обладали экономической силой (собственностью), не имея доли доли во власти — городская буржуазия, купцы, рыцарство, ремесленные мастера, а позже — мануфактурщики и фабриканты, и ещё позднее — интеллигенция. Иными словами, вся политика и мировая история делались (и до сих пор по большей части делаются), в первую очередь, классом собственников.
Низшие классы, отличавшиеся отсутствием собственности — основная эксплуатируемая масса сперва рабов и крестьян, потом городской бедноты, ставшей пролетариатом, почти всю историю находились по другую сторону от идущей политической борьбы, являясь в ней пирогом, за который шла драка. Только в XX веке средние классы достаточно разрослись и усилились, чтобы очередь пробуждаться и обретать политическую субъектность подошла к основной массе рабочего класса.
Это значит, что теория истории, в которой эксплуатируемые массы, начиная с рабов, отважно ведут благородную борьбу со своими угнетателями, формация за формацией отвоёвывая себе лучшие экономические условия, не отражает реальности. Не говоря уж о версии, что борьба велась за свержение системы эксплуатации как таковой. Большую часть истории смелости представить всерьёз, что общество может быть устроено как-то иначе, без господ и работающего люда, ни у кого не было. Большая часть восстаний простонародья велась за улучшение положения в имеющейся системе, то есть, была обречена не только на подавление, но и на стратегическое поражение, потому что любые отвоёванные привилегии без изменения системы
Классовой борьбой, которая двигала историю, социальный и экономический прогресс, можно назвать только борьбу внутри класса собственников. Во все времена конфликт накопившей богатства незнатной прослойки купцов, ремесленников, ростовщиков итд. со старой знатью и старыми деньгами был одним их сквозных политических сюжетов в эпоху экономического роста. Как минимум одна из смен формаций, которая действительно стала таковой — победа капитализма, стала победой нового богатеющего класса собственников над беднеющей земельной аристократией в борьбе за власть. Впрочем, к этому моменту, буржуазия по совокупному богатству уже догнала или перегнала аристократию, поэтому смена политической надстройки соответственно трансформации базиса была неизбежна.
Что дальше? Две основных мысли:
1. Двигателем политических изменений было накопление богатства, сопоставимого с правящим классом, группой, не имеющей его власти. И целью борьбы было самим войти в правящий класс, не посягая на саму систему эксплуатации. Иронично, но эта теория более марксистская, чем теория формаций. Хотя в виде «пятичленки» она и не была марксистской ни по авторству, ни по методу, а была сталинским политическим проектом.
Политическая система как отражение экономической силы классов — это идея, прямо вытекающая из базиса и надстройки, и подтверждающаяся всем историческим опытом по современность включительно.
По этой логике, классы, по определению не имевшие экономической самостоятельности — рабы и крепостные — не могли быть субъектом политического процесса даже теоретически. Это означает, что смена рабовладельческого строя феодализмом, не будь она идеологической фикцией, всё равно произошла бы без их участия.
2. Всего две формации: землевладельческая и капитализм. Капитализм это единственная формация, который действительно ей можно назвать и взять за основу понятия. Но у капитализма только одна фундаментальная особенность, поделивший историю на до и после капитализма: земля перестала быть главным генератором богатства. И по этому признаку, вся докапиталистическая эпоха, начиная с фараонов на заре цивилизации, была одной формацией землевладельцев.