Длинные ногти у женщины были крепкими, как панцирь. Белыми, вроде фарфоровых, а может коленных, чашечек... Она неудачно взмахнула рукой при развороте, сидя спиной ко мне, пока я подавал кофе. И пробила мне остро заточенным ногтем вену на запястье. Я залил всё, прежде чем она же замотала мне руку полотняной салфеткой с колен.

Отсиживался, бледный, в подсобке за кухней. Сфокусировался на своей произвольно дрыгающейся ноге. Мандраж не проходил, в зале продолжались неприятности. Я обслуживал очень серьёзный корпоративный стол, с дорогими винами и изысканными яствами. Фешенебельные клиенты, отмечавшие сделку.. А теперь там кому-то нехорошо, чьё-то кутюрное платье я измазал; их надо пересаживать, умильно извиняться и всё подавать за счёт заведения. Сижу на психозе, хотя кровь ещё на пол капает, уже полотенце напиталось. Как гвоздём пробила, ну надо же.

Заходит тут виновница моих бед. Весь низ и бок атласного платья у неё в пятнах. Смотрит на меня величественно, иначе не скажешь. Наклоняется и говорит мне членораздельно, как глухому. (Да я и правда звука не слышу, состояние обморочное, просто смотрю на губы её, как они двигаются, точно розоватые створки раковины с моллюском.)
- У нас обоих неприятности. Нехорошо вышло, извини. Я тебя отвезу сейчас домой. Вставай и пойдём.

Я встал и пошёл, оставляя дорожку капель. Что было у неё дома - невозможно ни рассказать, ни найти такие слова даже, чтобы это всё стройно объяснить. Я был моллюском в раковине, где створки забило илом, а на него налипли песок и грязь.

Ранним мутным утром она меня бросила, конечно, на самом деле - вывезла к пригородной остановке и усадила на скамейку рядом с бабулями в платочках. Они крестились, шушукались и звали с собой в храм, к заутрене... Я перепугался и накричал на них отборной бранью, чтоб отвалили.

Теперь я больше всего боюсь встречи с Ним. С Другим, понятно, но ведь Он также спросит. По грехам по своему раскладу: как ты жил, что делал, был ли предан... А я владею одними сомнениями, которыми не поделишься. Одинок ведь я безмерно, живу пустее самой пустоты.

Однажды позвонил той, с костяными ногтями, увидел интервью с ней в рекламном буклете, так и вычислил. Она отчитала меня за колебания. Сказала: Он не поймёт и не простит. Никакой из Них, имей в виду, малодушия не прощает.