Не всех дураков убивает война, не все «потрошители» попадают в историю. На этом, в принципе, можно было и закончить – нешто есть дефицит маньяков в нашем скорбном настоящем, раз так неймется нам ворошить двухсотлетний нафталин в наивном намерении выудить оттуда давно позабытых хтонических чудищ? Но история, зараза этакая, знает, как увлечь простого обывателя мрачными тайнами прошлого, вялеными фараонами, заговорами придворных кастратов и иными занятными сюжетами, к которым ушлые борзописцы прилаживают манящие заголовки в стиле «Их боялись даже че… нет, не то. И кавычки закрыть от греха». В общем, раз другим можно, почему бы и нам не…? Заодно и восстановим очередную попранную наглой «англичанкой» историческую справедливость.
Великобритания XIX века – это как Америка конца XX на стероидах. У нее этих ваших «ираков» – половина земного шара. У нее первый метрополитен, промышленная революция, заводы, газеты, пароходы. И никогда не заходящее над ней солнце брезгует снизойти и разогнать сырой тяжелый мрак лондонских подворотен. И во мраке этом тоже творится история. И вот уже писаки трубят: Джек Потрошитель – первый серийный убийца! Хотя, конечно, далеко не первый, и даже близко не самый «результативный». Но кого это волнует в стране, придумавшей СМИ в современном понимании этого слова? Лейтмотив викторианской эпохи – прогресс. На дождливом острове все должно быть «самым-самым». Даже маньяки.
А ведь у него были и предшественники, и вполне себе современники, «работавшие» с неуловимым лондонцем практически в одно время, и сожранные в итоге молохом англоцентризма. О них и поговорим.
Похождения бравого сержанта Бертрана
В период с июля 1848 по март 1849 года Париж всколыхнула серия невиданных доселе актов вандализма. Неизвестный злодей последовательно осквернил пятнадцать свежих могил, мужских и женских, причем тела женщин были изуродованы так, будто с ними поработал пьяный в стельку мясник. Их животы были разрезаны, внутренности извлечены, а кишки – развешаны на кладбищенских деревьях как гирлянды. Попутно выяснилось, что тела женщин также подверглись сексуальному насилию и имели следы укусов. Неизвестного преступника не смутила даже довольно серьезная степень разложения некоторых из них. У некоторых трупов были «до ушей» рассечены рты – наподобие знаменитой улыбки Джокера.
Парижскую общественность кровью не удивишь – еще были живы очевидцы французской революции и террора, устроенного якобинцами, но здесь, что называется, проняло даже самых стойких. Ну а поскольку в моде были разные оккультные салоны, верчение тарелочек и прочие готические штучки, неизвестного злодея сразу же определили в кровососы и нарекли «вампиром из Монпарнаса» – по названию района Парижа, где сей неординарный гражданин орудовал.
А когда в том же 1849 году злодея изловили, получила объяснение и его привязанность к одному конкретному району города. «Вампир» там служил. Причем – в буквальном смысле, в расквартированной там воинской части в звании сержанта французской армии. И имя у мнимого кровососа оказалось, причем вполне обычное – Франсуа Бертран.
Для уже успевшей заболеть дарвинизмом Франции настоящим шоком стало то, что преступник внешне отнюдь не напоминал монстра или представителя социальных низов, несущего на лице печать порока. «Вампир из Монпарнаса» оказался человеком вполне приятной наружности, в беседе демонстрировал глубину ума, и корифеи тогдашней психиатрии понятия не имели, как классифицировать его деяния. Сам термин «некрофилия» был введен в оборот бельгийским психиатром Жозефом Гисленом в 1850 году именно под влиянием дела Бертрана. Другой психиатр, работавший с сержантом, доктор Маршаль, вообще пытался представить дело так, что «вампир» находился под влиянием сильнейшей мании и не мог себя контролировать. На суде он выступил в защиту подсудимого, прося суд учесть тот факт, что Бертран не ведал, что творил.
Сержант Бертран на гравюре из книги Р. Крафта-Эбинга «Половая психопатия»
Это не помогло. Сержанта признали виновным в нарушении 360-й статьи уголовного кодекса Франции – «Осквернение могилы или гробницы». Причем попадал он под эту статью лишь отчасти – она была предусмотрена для грабителей могил, эксгумировавших тела ради золота, дорогой одежды или с целью продажи их медицинским школам. Статьи за развратные действия с покойниками и осквернение тел в тогдашнем французском праве попросту не было. 360-я статья не была тяжкой и предусматривала от трех месяцев до года тюрьмы и/или штраф от 16 до 200 франков. В итоге бравый сержант отделался годичной путевкой в казенный дом, оставив криминалистов и психиатров с ясным пониманием необходимости пересмотра привычных подходов и практик.
Резонансное дело обсуждали еще долго. Какой-то «тролль» даже вбросил, что Бертран самоубился в тюрьме, однако он не только отсидел срок в добром здравии, но даже не был уволен из армии, и после освобождения, как ни в чем не бывало, вернулся на службу, пусть и в ранге рядового. Затем служба в колониях, знойный Алжир, на смену которому пришел шумный портовый Гавр, где бывший сержант и бывший «вампир» занимал хлебную должность квартирмейстера местного гарнизона. И вот уже в Гавре регистрируют два случая осквернения могил – в 1864 и 1867 годах. Совпадение? Да Бог его знает, причастность Бертрана установить не удалось, да и сам он к тому времени был уже почтенным женатым господином. 25 февраля 1878 года «вампир из Монпарнаса» скончался от естественных причин в возрасте 54 лет. И хотя доказанных убийств на его счету не было (скорее всего, их не было вовсе), именно дело Бертрана дало серьезный толчок развития криминальной психиатрии.
Баварский Бендер
Андреас Бихель родился в 1760 году, однако до поры в его жизни не было ничего примечательного. Это был обычный городской житель тогдашней Германии, хоть и со своими странностями. Его несколько раз ловили на мелких кражах, однако ничего серьезного за ним не водилось. После того, как Бихель в очередной раз попался на воровстве (на этот раз – сена у хозяина, на которого работал), его настойчиво попросили на выход. Оставшись без надежного источника дохода, Андреас Бихель и его супруга решили открыть небольшое ателье, которое по совместительству являлось магазинчиком подержанной одежды. В сущности, секонд-хенд – изобретение не сегодняшнего дня, и до подъема промышленного производства заказывать у портного новую одежду могли только зажиточные горожане. Люди попроще, как правило, приобретали ношенное.
Постепенно небольшое предприятие Бихеля мутировало в совсем уж странную контору – теперь помимо торговли «секондом» и пошива одежды (преимущественно для женщин) оно выполняло функции агентства по трудоустройству для служанок, а также проводило платные спиритические сеансы, на которых незамужним девушкам за плату предлагали показать суженных в «магическом шаре». Функции шара выполняла большая лупа, которую откуда-то притащил сам Бихель. В общем, тарелочки крутятся, пфенинги мутятся, ничего нового. И вот здесь необходимо сделать важную ремарку. В городе и в округе Андреаса Бихеля считали кем-то вроде местного Остапа Бендера – нечистым на руку дельцом, проходимцем, обманщиком и мошенником. Но не убийцей. И тем удивительнее выглядят последующие события.
В один из октябрьских дней 1806 года молодая крестьянская девушка по имени Барбара Райзингер сказала своим родителям, что у нее назначена встреча с Бихелем в его ателье – тот якобы обещал помочь ей с поиском работы. Когда девушка пришла, самого хозяина в офисе не оказалось, там была лишь его жена, которая вскоре уехала по делам в соседнюю деревню, оставив Барбару дожидаться супруга. Когда фрау Бихель вечером вернулась домой, то увидела, что пол в ателье залит водой. Присутствовавший там Бихель сообщил жене, что нечаянно опрокинул полное ведро.
Спустя некоторое время в ателье явился отец Барбары Райзингер – его дочь накануне так и не вернулась домой. Бихель заверил мужчину, что с девушкой все в порядке, он нашел ей работу служанки в соседнем Нюрнберге и она, должно быть, сразу отправилась туда. А через несколько недель родители Барбары получили от Бихеля послание – он довел до их сведения, что с ним связалась Барбара. Она сообщала, что у нее все хорошо, прибыв в новый город, она познакомилась там с дипломатом и вышла за него замуж. Теперь же ей нужно забрать из родительского дома свои лучшие вещи, чтобы было, что носить на новом месте. А привезти вещи ей должен ее добрый друг Андреас Бихель, который благотворно повлиял на ее судьбу.
Родителей девушки смутила вся эта история, поэтому они не торопились следовать инструкциям. Тогда Бизель явился к ним лично и принялся стыдить за то, что они так равнодушно относятся к судьбе собственной дочери, за которую, видимо, переживает только он. Поддавшись его напору, Райзингеры собрали все необходимые вещи и отдали их «благодетелю», после чего тот откланялся.
Вскоре до отца Барбары дошли слухи, что в своей лавке Бихель якобы продавал те самые вещи его дочери, и он пошел разбираться. Бихель все отрицал и даже начал угрожать мужчине, после чего тот попробовал обратиться в суд, однако и там ничего не «выгорело», поскольку не было доказательств. Полиции в привычном смысле в то время не существовало, сбором улик должен был заниматься сам истец, после чего надлежало предоставить их судье, оплатить все издержки, в том числе подготовку обвинительного ордера, и лишь затем должно было начаться следствие. Для полуграмотного и очевидно небогатого крестьянина все эти преграды оказались непреодолимыми. Все улеглось само собой, и Андреас Бихель как ни в чем ни бывало продолжил вести дела в своей лавке.
15 февраля 1808 года Катерина Зайдель сообщила сестрам, что идет в лавку Бихеля, поскольку тот обещал погадать ей на жениха. Ритуал заключался в следующем – девушка должна была трижды переодеться, пока Бихель смотрит в «магическое стекло», в котором должен был показаться суженный. Переодеваться полагалось, само собой, только в самые лучшие платья, которые находились в распоряжении Катерины, иначе колдунство могло не подействовать. Домой девушка так и не вернулась.
И тогда сестры побежали к Бихелю, чтобы выяснить, куда пропала сестра. «Сводник» без тени смущения сообщил им, что заклинание подействовало, и в тот же день Катерина повстречала какого-то мужчину, с которым и ушла. А уж куда голубки отправились – того Бихель не знает, да и не его это дело. И все бы ничего, но тут сестры вспомнили, что пару лет назад по округе ходили слухи об исчезнувшей девушке, которая якобы тоже приходила к Бихелю, и как сквозь землю провалилась.
Застарелые слухи на доказательство не тянули, но через несколько месяцев одна из сестер увидела, как в другой лавке портной раскраивает ткань, точь в точь такую же, какая была у платья исчезнувшей Катерины. Девушка приперла портного к стенке, и тот сознался, что выполняет заказ для герра Бихеля. Того самого, что владеет агентством по трудоустройству и проводит спиритические сеансы.
В отличие от крестьян Райзингеров, у семьи Зайдель нашлись и деньги, и упорство, чтобы оформить судебный иск в отношении Андреаса Бихеля. 20 мая 1808 года жандармы, имевшие при себе ордер на обыск, подписанный городским магистратом, явились в печально известный «секонд-хенд». Когда «брали» самого Бихеля, один из жандармов заметил, как тот лихорадочно пытается избавиться от обычного на первый взгляд носового платка. Страж порядка был заинтригован таким странным поведением подозреваемого, изъял платок и показал его сестрам Зайдель, которые сразу опознали его, как принадлежащий исчезнувшей Катерине.
На допросе Андреас Бихель вел себя нагло и все отрицал. Платок он купил на рынке и уже даже не припомнит, у кого. Катерина на его глазах познакомилась с каким-то молодым человеком, с которым и уехала, так что он, Бихель, может пожелать ей только счастья. Кстати, он слышал, что она теперь живет в другом городе, одевается «во все французское» и вообще чувствует себя отлично. А что насчет гаданий и спиритических сеансов, то он даже близко не причастен к подобной чертовщине, а колдовством занимался человек, который арендовал у Бихеля помещение под эти цели. Имени человека Бихель, конечно, не знал, да и зачем ему, порядочному бюргеру, знать разных проходимцев?
И вроде гладко «стелил» Бихель, но его подвела патологическая жадность – в одном из сундуков, находившихся в принадлежащей ему лавке, нашли женские вещи, которые были опознаны семьями Райзингер и Зайдель. У городских властей отпали все сомнения в том, с кем они имеют дело, однако это все были лишь косвенные улики. Нет тела – нет дела. А тела, или даже маленького пятнышка крови, по-прежнему не было.
И тут, как это порой бывает, вмешался случай. У одного из жандармов была при себе собака, и вот она вдруг что-то унюхала и принялась копаться возле сарая на задворках дома Бихеля. Желая отработать все версии, 22 мая слуги закона начали раскопки, в результате чего обнаружили под грудой соломы и мусора нечто, напоминающее человеческие кости. Копнув поглубже, они наткнулись на нижнюю половину человеческого торса и ноги, завернутые в тряпки. У другого угла сарая они аналогичным образом эксгумировали верхнюю часть обезглавленного торса и отрубленную голову. Несмотря на то, что останки успели порядком разложиться, их все равно удалось идентифицировать как принадлежащие Барбаре Райзингер. Вскоре поблизости откопали еще один труп, также распиленный пополам – в нем по сережкам, оставшимся в ушах, опознали Катерину Зайдель.
Уже потом, когда до трупов добрались врачи, открылась еще одна ужасная правда. Тело Барбары Райзингер слишком сильно подверглось разложению, поэтому установить причину смерти не представлялось возможным, однако Катерина Зайдель погибла позднее, и на ее теле удалось обнаружить следы незначительной травмы головы и ножевого ранения в шею. Однако подлинный шок вызвало другое – эти раны были прижизненными и не являлись смертельными. Проще говоря, на момент, когда Бихель распиливал ее пополам, девушка была еще жива. Вероятно, судьба Барбары Райзингер была аналогичной.
Бихеля приперли к стенке, и он заговорил. Сначала он утверждал, что Катерину Зайдель действительно убили в его доме, однако это сделал не он, а тот самый незнакомец, который якобы увез ее с собой в другой город. Поняв, что ему не верят, он вновь изменил показания – теперь он признал, что у него был конфликт с девушкой и в пылу ссоры он действительно ударил ее поленом по голове, однако он ее не убивал и уж точно не распиливал пополам. В итоге Бихель окончательно заврался и начал путать показания, однако вину упорно не признавал.
К слову, его участь существенно смягчил… Наполеон. Не намеренно, само собой – французский император вообще слыхом не слыхивал ни о каком Андреасе Бихеле. Однако Бавария уже два года как находилась в составе наполеоновской империи, законы которой (основанные на том самом Кодексе Наполеона) запрещали прибегать к пыткам во время следствия, так что Бихеля, в этом смысле, поймали очень не вовремя. В надежде выжать из маньяка показания, судейские устроили ему допрос прямо в той комнате, где лежали останки девушек, надеясь, что его психика сломается. Однако обнаглевшему Бихелю все было как с гуся вода – он спокойно посмотрел на расчлененные тела, после чего сообщил, что впервые их видит, и понятия не имеет ни о каких убийствах.
Впрочем, кроме него самого был еще один человек, на которого Андреасу Бихелю было не плевать. Его жена, которой инкриминировали соучастие во всех его преступлениях. Поэтому спустя два дня он все же дал показания, в которых взял всю вину на себя, всячески выгораживая супругу. В частности, он сообщил, что в сентябре 1806 года Барбара Райзингер действительно пришла к нему в офис, и в ходе беседы с ней у Бихеля зародилось желание убить девушку с целью присвоения ее платья. Он предложил ей взглянуть в «магический шар», чтобы увидеть там будущего жениха, а затем ножом нанес удар в шею. Затем, по его собственному признанию, им овладело желание вскрыть Барбару, чтобы посмотреть на ее внутренности, что он и сделал, после чего расчленил тело несчастной, чтобы его было удобнее вынести из дома, и прикопал его у сарая. Затем он рассыпал по полу магазина песок и золу, которые впитали обильно натекшую кровь, и смыл получившуюся мешанину водой. С Катериной Зайдель получилось похожим образом. В феврале 1809 года Андреас Бихель был приговорен к смертной казни через колесование, которое прогрессивное наполеоновское правосудие заменило отсечением головы.
Придет серенький волчок
Некоторые истории начинаются как в романе. Они встретились 26 мая 1861 года на мосту через реку Рона во французском Лионе. Было около двух часов дня. Она спешила в агентство по трудоустройству – искала работу служанки в доме кого-нибудь зажиточного буржуа, ведь Лион – один из промышленных центров Франции в то время. Он шел туда же – по крайней мере, так сказал. Шел по поручению своей госпожи, чтобы нанять служанку в ее поместье, где он сам трудился садовником. А ей так нужна была работа! Бывают же в жизни счастливые совпадения. Ему было за пятьдесят – широкополая шляпа, темная борода, орлиный нос, бесконечно синие глаза и хорошие, пусть и по-деревенски простоватые манеры. Он внушал доверие. Она пошла за ним. Днем 26 мая 1861 года Мари Пишон повстречала Мартина Дюмоллара, также известного как «Волк» и «Убийца служанок». И она была у него далеко не первой.
Будущий «Волк» родился 21 апреля 1810 года в деревушке Трамуа в семье венгерского революционера-беженца по имени Петер Демола, который сменил фамилию на Дюмоллар, чтобы сделать ее звучание более французским.
Демола-старший был человеком зажиточным но, что называется, с шилом в одном месте, что в итоге привело его в кружок радикальных противников монархии, готовивших заговор с целью убийства австрийского императора. Заговор раскрыли, но Демола успел бежать в наполеоновскую Францию, где чувствовал себя как у Христа за пазухой, пока дела у великого Бонапарта шли хорошо. А потом случился фатальный для корсиканца поход в Россию и последовавший за этим ответный визит вежливости со стороны русской армии. Под такое дело состряпали очередную антинаполеоновскую коалицию, куда вошли и австрийцы, которые в 12-м ходили с Бонапартом на русских, а спустя два года – с русскими на Бонапарта. Для симметрии, так сказать.
Когда австрийцы в составе союзных сил вторглись во Францию, Демола-Дюмолар предпочел не ждать теплой встречи, и, прихватив семью, включая четырехлетнего сына Мартина, бежал в Италию. Там, впрочем, он довольно быстро заинтересовал австрийскую агентуру, а дальше – точь в точь по «Кровостоку»: «вспомнили поменянный паспорт, достали старые папки, поняли – пассажир опасный». Арест, суд, приговор, четвертование.
Вдова несостоявшегося цареубийцы вместе с сыном, не имея средств к существованию, были вынуждены вернуться в Трамуа, где вели довольно бедную жизнь. Среди сверстников Мартин был изгоем – во многом этому способствовал небольшой, но заметный дефект его внешности, а именно – опухоль над верхней губой.
В 1840 году Мартин женился на одной из служанок землевладельца, на которого работал и сам Мартин. После чего новобрачные сбежали, угнав у своего работодателя нескольких овец. Довольно быстро Мартина арестовали, после чего он на год отправился поправлять здоровье в тюрьму. Освободившись, он вместе с женой поселился в соседней деревне, где в последующие годы отметился еще парой мелких краж, однако в целом жил довольно неприметно. Среди соседей Дюмоллары слыли людьми замкнутыми, неприветливыми, жили на отшибе и ни с кем не общались. Казалось бы, что могло пойти не так?
Днем 28 февраля 1855 года охотники обнаружили в лесу неподалеку от деревни, где жил Дюмоллар, обнаженное и залитое кровью тело женщины. Ее убили шестью ударами по голове и перед смертью она, судя по всему, подверглась сексуальному насилию. С места преступления пропали все вещи несчастной, за исключением носового платка, черной кружевной шапочки и пары туфель. Убитая была опознана как тридцатишестилетняя Мари Бадей, которую в последний раз видели в Лионе, где она, как сообщили, познакомилась с представительным мужчиной, предложившим ей место служанки в одном загородном поместье.
31 октября от него ускользнула еще одна девушка – Жанна-Мари Буржуа. Но почему бездействовала полиция, не принимавшая во внимание показания спасшихся женщин? Все просто – у полиции уже был подозреваемый, который сидел в каталажке и ожидал суда, а сбивчивые россказни разных истеричек на состав преступления не тянут. В конце концов, подсудимому все же устроили очную ставку с Жанной-Мари Буржуа, которая уверенно заявила, что это не тот человек, что подходил к ней на улице. В итоге неудачливого мужичка отпустили.
Дюмоллар затаился и в течение нескольких лет никак себя не проявлял, однако вечно сдерживать терзавшую его изнутри жажду насилия он не мог, и нападения начались вновь. Наконец, в мае 1861 года на лионском мосту он повстречал Мари Пишон, которая должна была стать его очередной жертвой. Однако девушка не только спаслась, но и дала подробные показания, которые, в кои то веки, полиция приняла. Именно ее показания позволили поймать и изобличить «Волка».
Позднее несостоявшаяся жертва маньяка рассказывала обстоятельства их совместного путешествия к «поместью», где она должна была работать:
«Взвалив мой сундук себе на плечо, он сказал мне следовать за ним, добавив, что нам предстоит идти полтора часа, однако мы можем срезать и добраться до места раньше срока. В одной руке я несла коробочку, в другой – корзинку и зонтик. Мы перешли железные пути и преодолели некоторое расстояние по лежавшей параллельно дороге, когда мужчина внезапно повернул налево и повел меня по крутому спуску, окаймленному с обеих сторон густым кустарником. Вскоре он обернулся и сказал, что устал нести мой багаж, поэтому спрячет его и вернется за ним завтра на повозке. Затем мы свернули с тропы, пересекли несколько полей и дошли до кустов, в которых он спрятал сундук, сказав, что мы скоро увидим поместье.
<…> На протяжении всего пути мой проводник казался удивительно внимательным, постоянно предупреждал меня, чтобы я смотрела под ноги, и заботливо помогал мне перебираться через препятствия. Но сразу после перехода через холм, который я упоминала, его действия стали вызывать у меня беспокойство. Проходя мимо лоз, он попытался вытащить увесистый кол. Однако тот не поддался, и, поскольку я шла за ним по пятам, мужчина не упорствовал. Пройдя чуть дальше, он наклонился и, как показалось, попытался поднять один из лежавших вокруг больших камней. Хотя я была уже всерьез встревожена, я спросила со всем возможным безразличием, что он ищет? Он пробурчал что-то неразборчивое, и вскоре повторил эти действия. Я вновь спросила, не потерял ли он что-то. “Нет, ничего”, - последовал ответ. - “Это просто растение, которое я хотел прихватить для своего сада”.
<…> Я заметила, что он несколько раз отставал и всякий раз шарил руками под сорочкой, как будто в поисках оружия. Меня охватил ужас. Бежать я не осмеливалась, потому что понимала, что он будет меня преследовать, но я постоянно убеждала его идти впереди меня, уверяя, что последую за ним.
Так мы достигли вершины еще одного небольшого холма, на котором стоял недостроенный дом. Там был капустный сад и хорошая колесная дорога. Мой собственный страх теперь придал мне необходимое мужество. Я решила не идти дальше и сразу сказала: “Как я погляжу, вы меня завели куда-то не туда. Я останусь здесь”. Едва слова сорвались с моих губ, как он резко повернулся, вытянул руки над моей головой и накинул веревку с петлей. В тот момент мы стояли практически рядом. Инстинктивно я уронила все, что несла, и обеими руками схватила его за руки, отталкивая его от себя изо всех сил. Это движение меня спасло. Шнур, который уже был у меня на голове, только зацепил и стянул мою шапочку. Я закричала: “Боже мой! Боже мой! Мне конец!”.
Я была слишком взволнована, чтобы понять, почему убийца не напал снова. Все, что я припоминаю, это то, что шнур все еще был у него в руке. Я схватила коробку и зонтик и стремглав побежала с холма. Перебираясь через небольшую канаву, я упала и сильно поранилась, потеряв зонт. Однако страх придал мне сил. Я услышала тяжелые шаги мчавшегося по пятам убийцы и в одно мгновение вновь оказалась на ногах, спасаясь бегством. В этот момент луна взошла над деревьями слева от меня, и я увидела отблеск на белой стене дома, стоявшего на равнине. Я бросилась туда, пересекла железнодорожные пути, несколько раз упав по дороге. Вскоре я увидела огни».
Мари Пишон очень повезло – она успела добежать до ближайшей деревни, и поэтому спаслась. Теперь полиция располагала подробными приметами убийцы, и вскоре, благодаря сплетням и сведениям от местных жителей, вышла на Дюмоллара. Когда служители закона пришли с обыском к проживавшей на отшибе нелюдимой супружеской паре, у них отпали последние сомнения в причастности хозяина дома к нападениям. В жилище Дюмолларов были найдены вещи и предметы, явно не принадлежащие им, в том числе сшитые на заказ шелковые платья, которые обычно носили горничные, и которые, само собой, никак не могли подойти хозяйке дома. Там же были найдены и другие «трофеи» – носовые платки, дешевая бижутерия, обувь. На некоторых предметах были видны плохо замытые следы крови. Суммарно полиция провела инвентаризацию 1250 предметов, после чего местный инспектор подвел жуткий в своей простоте итог: «У этого человека где-то должно быть захоронение».
На допросах Дюмоллар утверждал, что он лично никого не убивал, и просто приводил женщин в лес по указке двух незнакомцев, которые обещали ему за это личные вещи убитых. Именно эти неизвестные якобы и убивали служанок. Однако его супруга, «волчица» Марианна Дюмоллар, сообщила, что муж неоднократно говорил ей, что убивал в лесу женщин, и именно их вещи и ценности он приносил домой. Свои отношения с супругом она описала как «равнодушные», попрекала его за частые ночные и вечерние отлучки, а тот факт, что она годами покрывала Мартина и не предпринимала попыток уйти от него, женщина объяснила страхом перед мужем.
