Я — маленький котёнок. Мне от силы два дня. Я родился слабеньким, хиленьким, но очень амбициозным малышом, готовым изучать мир! Я очень любопытный и настойчивый, но из-за своей слабости я ем и вылизываюсь мамой последним. Мои братья и сёстры часто дурачатся со мной, но не соизмеряют силы, и делают мне больно. Я их не виню — если есть сила, значит, надо её куда-то девать. Мне немного холодно ночами. Однако когда мы все уляжемся под бок мамы в дырявом продуваемом до костей доме, она нам ласково мурчит, и тогда мне очень хорошо! Под “песенки” мамы приятно засыпать. Так она успокаивает даже самых буйных и рассказывает нам о жизни. Мама делилась с нами, что в этом мире есть много чего интересного, но при этом и опасного. Есть люди, есть машины, есть дома. Её рассказы научили нас многому.
Однажды, выйдя на улицу, я почувствовал новый запах. Это люди? Их было двое. В руках один из них держал что-то рыжее. Они мне сразу не понравились — странно хихикали и перешёптывались. Глядя на нас, они начали улюлюкать, а когда никто к ним не подошёл, они разозлились. Говорят, в гневе люди не способны давать себе отчёт. Но узнал я это только после того, как случилось это: в меня полетел тот самый рыжий предмет, припрятанный человеком. Увидев это, мама в один прыжок сократила нашу дистанцию и прикрыла меня своей головой. Я почуял странный запах и очень удивился. С головы мамы капало что-то красное. И тут все мои инстинкты закричали. Я встал на дыбы и зашипел, когда рука этого человека потянулась к маминой голове. К счастью, я был не один — все мои братья и сёстры окружили маму и выгнули спины, когтистой лапой отбивая грубые пальцы человека. Нет им веры!
— Да успокойтесь вы, я же помочь хочу!
Я удивился. Он правда думает, что после такого мы ему доверим нашу маму? Зачем вообще это было делать?
— Да чёрт! — Воскликнул человек, — идите вы, я же как лучше хотел!
Я был зол, нестерпимо зол, и буквально плевался в шипении. Самые сильные котята направились прогонять их, а оставшиеся должны были помочь маме. Мы окружили её и стали вылизывать. Мне досталась её рана, которую я зализывал, как научила мама. Но жидкость продолжала сочиться сквозь шерсть, и почему-то никак не заканчивалась. Дышала мама с каждым разом всё медленнее, её глаза стали чаще прикрываться, и перед тем, как закрыть их насовсем, она из всех сил лизнула мой нос и рухнула на землю. Её дыхания ни я, ни мои братья и сёстры, больше не слышали.
Когда все поняли, что случилось с мамой, было решено — теперь мы сами отвечаем за себя. Какими бы мы маленькими ни были, мы должны быть сильными теперь не только ради себя и своей жизни, но и ради мамы. Её последнее действие так больно скрутило моё сердце, что я буквально возненавидел всех людей в мире. Мы последний раз переночевали в холоде и голоде, и отправились кто куда.
Так началось моё путешествие, которые были очень долгими и суровыми. Без братьев и сестёр, а особенно без мамы, добыть еду и одновременно не доверять людям было сложнее. Но несмотря на сложности, мир, оказывается, такой большой, интересный, но очень противоречивый. Его населяют разные коты и кошки: одни ластятся, а другие дерутся, одни делятся едой, а другие отбирают. Я повидал многих, и теперь с гордостью могу заявить:
Я — взрослый кот. Теперь я сам себе хозяин, и меня всё устраивает. К людям я до сих пор отношусь без особого доверия, но если они кормят, то можно немного и потерпеть. Я прекрасно понимаю, что они это делают чисто ради удовлетворения своего человеческого раздутого эго, но пока есть еда — я не бурчу. Практически. Своих братьев и сестёр я больше не видел и не знаю, что случилось с ними. Зато я подружился с котами с теплотрассы, которые по-доброму отнеслись ко мне. Приютив меня, они научили меня охоте, где-то сглаживать углы, а где-то шипеть до плевков ядом. Они мне стали семьёй после смерти мамы.
Но жизнь (особенно кошачья) не бывает всегда хорошей. И в основном такова она из-за людей. Однажды кот с соседнего двора мяукнул нам о приближающемся «сезоне отлова». Как я понял после объяснения своих, это люди, которые пытаются поймать дворовых животных и заточить их в клетку, чтобы мы не сделали ничего плохого. Но что плохого делают обычные коты? Ладно, собаки, тут я солидарен с людьми, но коты-то тут причём? К тому же, ещё и в клетку! Кошмар. По моему мнению, это людей надо отлавливать. Со мной были солидарны все коты.
Прыгая по трубам, я думал не только о том, где потеплее будет устроиться. Если честно, я с нотками зависти и злости смотрел в одно единственное окно жилища людей. На подоконнике сидела белая пушистая кошка с ошейником. Увидев её в первый раз, я начал насмехаться над ней. Потом пошла ненависть. А после осталась только зависть. Я каждый раз смотрел в окно и видел, как ей насыпают корм, гладят по голове и как нежно она мурчит, ласково подставляя пушистую мордочку под тонкие пальцы человека. Ей не нужно заботиться о еде, сне и об «отлове», она просто сидит на подоконнике и наблюдает. Наблюдает за тем, как мы выживаем.
Утро было ранним, но переполох не сделал его добрым. Все мои собратья разбегались по углам и шипели на падающую тень. Я сладко зевнул и спрыгнул с трубы, тихо следуя на звук. Конечно, это были люди. Они вечно портят настроение тем, что опять что-то не могут поделить. Вот только голоса были незнакомые. Может, новоприбывшие? Я размял лапы в потягивании и вышел. Это было моей ошибкой. Люди заметили меня и поймали за шею, да так, что невозможно было вывернуться. Я только начал пытаться наладить контакт с этими существами, как они сразу же моментально пали в моих глазах! Я брыкался, шипел, скалился, но и это мне не помогало: люди тянули меня к себе. Мне хотелось оставить алые полосы на их теле, но и к этому они были готовы. Их одежда была прочна, будто бы создана для отлова. Стоп, отлова? Что, уже сезон? Дурья моя башка! Что же со мной будет? В моих глазах читался страх.
А потом всё было как в тумане, и, как я наблюдал, не у меня одного. Нас разделили, и на каждого была своя клетка. Меня швырнули, и спина прикоснулась к тонким холодным прутьям. Встав на дыбы, я только и мог делать, что шипеть. Я в западне. И, самое страшное, я даже не знал, что со мной будет. Мне говорили местные коты, что тех, кого забрали в «отлов», больше не возвращаются, но что с ними бывает — загадка.
Нас каждый день кормили, за нами ухаживали, но выходить из клетки не позволяли. Зато было разрешено наблюдать за приходящими маленькими и большими людьми: маленькие просовывали пальцы в клетку (за что получали и начинали плакать), а большие внимательно рассматривали. Они меня странно разглядывали. Они что-то обсуждали между собой, а потом выпускали одного из котов, унося его иногда на ручках, иногда в тканевых клетках. На меня смотрели часто. Ну что ж, смотрите, я за просмотр рыб не беру. Я знаю, что я в самом расцвете сил, и что я прекрасен. У меня серая пушистая шубка и острые клыки.
Рано или поздно я знал, что очередь дойдёт и до меня. Маленький человек, делая уверенные шаги (я его видел не один раз у своей клетки, он всё наблюдал за мной), тыкнул в мою клетку пальцем:
Я зашипел. А я не хочу, что бы то ни было! Грузный человек в шляпе и маленькая его копия в розовом платье. Мне не нужны люди. Я сам справлюсь!
— Марин, посмотри сколько здесь котов. И рыжие, и белые, а тебе приспичил именно этот.
Марина надулась, а я отошёл от дверцы клетки. Человек в шляпе только раздул ноздри и повернулся к другому человеку:
— Он очень шугливый. Будьте с ним осторожнее.
Марина расцвела и звонко прикоснулась губами к щеке грузного человека. Тот поставил её на пол и ушёл с другим, оставив её одну.
— Как ты хочешь, чтобы я тебя назвала? Барсик? Мурзик? Хм-м-м, надо подумать…
Приложив маленький пальчик к губам, Марина задумалась. Мне бы стоило тоже задуматься, потому что, если честно, я вообще не понимал что происходит. Я наблюдал, как котов забирают, но куда... Отпускают на улицу? На свободу? Было бы здорово. Но, кажется, эта девочка не собиралась от меня отлипать. В таком случае, я не собираюсь её терпеть. Я недовольно шикнул, и она тут же воскликнула:
— Точно! Будешь Шипой. Потому что ты шипишь.
— Вот про это я и говорю. Тогда давай знакомиться. Меня зовут Марина, моего папу зовут дядя Толя, и теперь ты у нас в семье!
Девочка была радостной, но вот в моей морде читалось что-то противоположное. Я, уважающий себя дворовой кот, переживший много чего, обязан подставлять холкуи этой мелкой сопле, потому что она меня выбрала? Да лучше сгинуть в канаве, чем стать домашним. В голове всплыли воспоминания о белой кошке, и я поморщился. Кошачьи Боги, передумайте, я не этого хотел. Пожалуйста…
Но они меня не услышали так же, как не услышала эта девочка мой протест. А ещё и её отец, и тот, кто вытаскивал из клетки. Я был неумолим в своём желании остаться если не на улице, то хотя бы здесь, так что они с превеликим трудом вытащили меня из одной клетки и посадили в другую. Всю дорогу в железном доме Марина напевала какую-то мелодию и постукивала по крышке клетки в такт, что очень сильно бесило. А дорога была долгой.
Железный дом скрипнул колёсами, и Марина радостно запищала, приговаривая, что теперь я буду жить вместе с ними. Меня ещё немного помучили укачиванием клетки, но в конце, когда разные запахи и звуки собрались вокруг меня, дверь открыли. Я прижал уши и вытянул лапу вперёд, нащупывая дальнейшие ориентиры. Земля была мягкой и пахла. Я приподнял морду, шевеля усами, и зафиксировал троих: та самая Марина, «отец» и какая-то женщина.
Марина потянула ко мне свою лапу, за что была оцарапана. Из раны потекла кровь. Воспоминания эхом прошлись у меня перед глазами, и я снова залез в клетку.
— Шипа, — слизав кровь, проговорила Марина, — ничего страшного, заживёт. Иди сюда, у нас столько всего для тебя: и кроватка, и когтеточка, и еда, и даже игрушки!
Звучало как роскошь. Я всегда спал где было тепло и сухо, точил когти о деревья, ел что попало, а об игрушках даже мечтать не мог. Из любопытства запахов, в котором уже потонули нотки крови, я высунул усы и нос. Пахло мясом, теплом и уютом. Я немного расслабился, но после я осёкся — нельзя доверять людям!
Первые дни в этом месте были очень тяжёлыми — мы с Мариной не отступали от своих принципов и воевали уже на выносливость. Она получила множество царапин, но не сдавалась, пытаясь со мной поиграть какой-то приятно пахнущей игрушкой. Когда она кормила меня котлетами или кошачьим кормом, то всякий раз пыталась погладить. Порой она называла меня этим дурацким именем и звала к себе, но я лишь отворачивался. Гадил я, честно говоря, не только в душу, но и отцовские тапки, за что получал по, как он говорил, «пушистой заднице».
Я пытался делать всё, чтобы они выкинули меня на улицу или хотя бы разочаровались. Однако эта семья простым штурмом не давалась. Они с терпением относились ко мне, показывая хорошие стороны людей, и медленно, сам того не замечая, я начал таять: отзываться на кличку, ходить в туалет строго в лоток, не царапать никого, играться с покупками.
Чем старше я становился, тем больше понимал — не все люди плохие. Да, не отрицаю, есть такие, но и коты есть тоже не очень. Я привык к Марине, которая уже поступила в университет, и навещает меня на выходных, привык к отцу, который вместо «Шипа» называет меня шалопаем, привык к маме, которая «случайно» роняет куски мяса. Я боялся, что буду всю свою жизнь встречать плохих людей и совсем позабыл о том, что есть и хорошие.
Марина в очередной раз пришла домой и, обув тапки, прыгнула на диван ко мне.
— Шипочка мой, — прижала она меня к себе, — соскучился?
Я бы хотел, чтобы она знала мои чувства, поэтому замурчал. Так нас научила мама.
— Я тоже, моя сладкая булочка, — Марина уложила меня на колени и начала что-то рассказывать.
Я люблю лежать у неё на коленях, но нужно было ей сказать. Это важно. Я приподнял мордочку и лизнул её нос.
Я хочу прожить с тобой оставшуюся девятую жизнь.
Я ослаб, был стар, и смерть была лишь вопросом времени. Если умирать, то с близкими. Я свернулся калачиком и начал прерывисто мурчать, из последних сил. Марина засуетилась и заметила, что я дышу на ладан. Она вскрикнула в страхе, но я вытянул лапу ей в ладошку и последний раз с благодарностью посмотрел на неё. Спасибо.
Я вспомнил всё, что было в моей жизни: мама, друзья-коты, улица, маленькая Марина, мои с ней ссоры и тяжёлые примирения. Моя девятая жизнь подходила к концу, и я чувствовал, что прожил её достойно. Я тяжело выдохнул и больше не смог двигаться.