Мне очень жаль, что я не могу вам сказать, как зовут этого маленького
человека, и где он живет, и кто его папа и мама. В потемках я даже не успел
как следует разглядеть его лицо. Я только помню, что нос у него был в
веснушках и что штанишки у него были коротенькие и держались не на ремешке,
а на таких лямочках, которые перекидываются через плечи и застегиваются
где-то на животе.
Как-то летом я зашел в садик, - я не знаю, как он называется, на
Васильевском острове, около белой церкви. Была у меня с собой интересная
книга, я засиделся, зачитался и не заметил, как наступил вечер.
Когда в глазах у меня зарябило и читать стало совсем трудно, я за
хлопнул книгу, поднялся и пошел к выходу.
Сад уже опустел, на улицах мелькали огоньки, и где-то за деревьями
звенел колокольчик сторожа.
Я боялся, что сад закроется, и шел очень быстро. Вдруг я остановился.
Мне послышалось, что где-то в стороне, за кустами, кто-то плачет.
Я свернул на боковую дорожку - там белел в темноте небольшой каменный
домик, какие бывают во всех городских садах; какая-то будка или сторожка. А
около ее стены стоял маленький мальчик лет семи или восьми и, опустив
голову, громко и безутешно плакал.
Я подошел и окликнул его:
- Эй, что с тобой, мальчик?
Он сразу, как по команде, перестал плакать, поднял голому, посмотрел на
меня и сказал:
- Ничего.
- Как это ничего? Тебя кто обидел?
- Никто.
- Так чего ж ты плачешь?
Ему еще трудно было говорить, он еще не проглотил всех слез, еще
всхлипывал, икал, шмыгал носом.
- Давай пошли, - сказал я ему. - Смотри, уже поздно, уже сад
закрывается.
И я хотел взять мальчика за руку. Но мальчик поспешно отдернул руку и
сказал:
- Не могу.
- Что не можешь?
- Идти не могу.
- Как? Почему? Что с тобой?
- Ничего, - сказал мальчик.
- Ты что - нездоров?
- Нет, - сказал он, - здоров.
- Так почему ж ты идти не можешь?
- Я - часовой, - сказал он.
- Как часовой? Какой часовой?
- Ну, что вы - не понимаете? Мы играем.
- Да с кем же ты играешь?
Мальчик помолчал, вздохнул и сказал:
- Не знаю.
Тут я, признаться, подумал, что, наверно, мальчик все-таки болен и что
у него голова не в порядке.
- Послушай, - сказал я ему. - Что ты говоришь? Как же это так? Играешь
и не знаешь - с кем?
- Да, - сказал мальчик. - Не знаю. Я на скамейке сидел, а тут какие-то
большие ребята подходят и говорят: "Хочешь играть в войну?" Я говорю:
"Хочу". Стали играть, мне говорят: "Ты сержант". Один большой мальчик... он
маршал был... он привел меня сюда и говорит: "Тут у нас пороховой склад - в
этой будке. А ты будешь часовой... Стой здесь, пока я тебя не сменю". Я
говорю: "Хорошо". А он говорит: "Дай честное слово, что не уйдешь".
- Ну?
- Ну, я и сказал: "Честное слово - не уйду".
- Ну и что?
- Ну и вот. Стою-стою, а они не идут.
- Так, - улыбнулся я. - А давно они тебя сюда поставили?
- Еще светло было.
- Так где же они?
Мальчик опять тяжело вздохнул и сказал:
- Я думаю, - они ушли.
- Как ушли?
- Забыли.
- Так чего ж ты тогда стоишь?
- Я честное слово сказал...
Я уже хотел засмеяться, но потом спохватился и подумал, что смешного
тут ничего нет и что мальчик совершенно прав. Если дал честное слово, так
надо стоять, что бы ни случилось - хоть лопни. А игра это или не игра - все
равно.
- Вот так история получилась! - сказал я ему. - Что же ты будешь
делать?
- Не знаю, - сказал мальчик и опять заплакал.
Мне очень хотелось ему как-нибудь помочь. Но что я мог сделать? Идти
искать этих глупых мальчишек, которые поставили его на караул взяли с него
честное слово, а сами убежали домой? Да где ж их сейчас найдешь, этих
мальчишек?..
Они уже небось поужинали и спать легли, и десятые сны видят.
А человек на часах стоит. В темноте. И голодный небось...
- Ты, наверно, есть хочешь? - спросил я у него.
- Да, - сказал он, - хочу.
- Ну, вот что, - сказал я, подумав. - Ты беги домой, поужинай, а я пока
за тебя постою тут.
- Да, - сказал мальчик. - А это можно разве?
- Почему же нельзя?
- Вы же не военный.
Я почесал затылок и сказал:
- Правильно. Ничего не выйдет. Я даже не могу тебя снять с караула. Это
может сделать только военный, только начальник...
И тут мне вдруг в голову пришла счастливая мысль. Я подумал, что если
освободить мальчика от честного слова, снять его с караула может только
военный, так в чем же дело? Надо, значит, идти искать военного.
Я ничего не сказал мальчику, только сказал: "Подожди минутку", - а сам,
не теряя времени, побежал к выходу...
Ворота еще не были закрыты, еще сторож ходил где-то в самых дальних
уголках сада и дозванивал там в свой колокольчик.
Я стал у ворот и долго поджидал, не пройдет ли мимо какой-нибудь
лейтенант или хотя бы рядовой красноармеец. Но, как назло, ни один военный
не показывался на улице. Вот было мелькнули на другой стороне улицы какие-то
черные шинели, я обрадовался, подумал, что это военные моряки, перебежал
улицу и увидел, что это не моряки, а мальчишки-ремесленники. Прошел высокий
железнодорожник в очень красивой шинели с зелеными нашивками. Но и
железнодорожник с его замечательной шинелью мне тоже был в эту минуту ни к
чему.
Я уже хотел несолоно хлебавши возвращаться в сад, как вдруг увидел - за
углом, на трамвайной остановке - защитную командирскую фуражку с синим
кавалерийским околышем. Кажется, еще никогда в жизни я так не радовался, как
обрадовался в эту минуту. Сломя голову я побежал к остановке. И вдруг, не
успел добежать, вижу - к остановке подходит трамвай, и командир, молодой
кавалерийский майор, вместе с остальной публикой собирается протискиваться в
вагон.
Запыхавшись, я подбежал к нему, схватил за руку и закричал:
- Товарищ майор! Минуточку! Подождите! Товарищ майор!
Он оглянулся, с удивлением на меня посмотрел и сказал:
- В чем дело?
- Видите ли, в чем дело, - сказал я. - Тут, в саду, около каменной
будки, на часах стоит мальчик... Он не может уйти, он дал честное слово...
Он очень маленький... Он плачет...
Командир захлопал глазами и посмотрел на меня с испугом. Наверное, он
тоже подумал, что я болен и что у меня голова не в порядке.
- При чем же тут я? - сказал он.
Трамвай его ушел, и он смотрел на меня очень сердито.
Но когда я немножко подробнее объяснил ему, в чем дело, он не стал
раздумывать, а сразу сказал:
- Идемте, идемте. Конечно. Что же вы мне сразу не сказали?
Когда мы подошли к саду, сторож как раз вешал на воротах замок. Я
попросил его несколько минут подождать, сказал, что в саду у меня остался
мальчик, и мы с майором побежали в глубину сада.
В темноте мы с трудом отыскали белый домик. Мальчик стоял на том же
месте, где я его оставил, и опять - но на этот раз очень тихо - плакал. Я
окликнул его. Он обрадовался, даже вскрикнул от радости, а я сказал:
- Ну, вот, я привел начальника.
Увидев командира, мальчик как-то весь выпрямился, вытянулся и стал на
несколько сантиметров выше.
- Товарищ караульный, - сказал командир. - Какое вы носите звание?
- Я - сержант, - сказал мальчик.
- Товарищ сержант, приказываю оставить вверенный вам пост.
Мальчик помолчал, посопел носом и сказал:
- А у вас какое звание? Я не вижу, сколько у вас звездочек...
- Я - майор, - сказал командир.
И тогда мальчик приложил руку к широкому козырьку своей серенькой кепки
и сказал:
- Есть, товарищ майор. Приказано оставить пост.
И сказал это он так звонко и так ловко, что мы оба не выдержали и
расхохотались.
И мальчик тоже весело и с облегчением засмеялся.
Не успели мы втроем выйти из сада, как за нами хлопнули ворота и сторож
несколько раз повернул в скважине ключ.
Майор протянул мальчику руку.
- Молодец, товарищ сержант, - сказал он. - Из тебя выйдет настоящий
воин. До свидания.
Мальчик что-то пробормотал и сказал: "До свиданья".
А майор отдал нам обоим честь и, увидев, что опять подходит его
трамвай, побежал к остановке.
Я тоже попрощался с мальчиком и пожал ему руку.
- Может быть, тебя проводить? - спросил я у него.
- Нет, я близко живу. Я не боюсь, - сказал мальчик.
Я посмотрел на его маленький веснушчатый нос и подумал, что ему,
действительно, нечего бояться. Мальчик, у которого такая сильная воля и
такое крепкое слово, не испугается темноты, не испугается хулиганов, не
испугается и более страшных вещей.
А когда он вырастет... Еще не известно, кем он будет, когда вырастет,
но кем бы он ни был, можно ручаться, что это будет настоящий человек.
Я подумал так, и мне стало очень приятно, что я познакомился с этим
мальчиком.
И я еще раз крепко и с удовольствием пожал ему руку.
Алексей Иванович Пантелеев
