Третий их товарищ, Игорь, не отреагировал на происходящее. Он сидел на своём рюкзаке, поджав ноги, и смотрел в единственное не полностью забитое досками окно. За мутным стеклом бушевала настоящая пурга, закручивая в белое безумие снежную пыль, полностью отрезав их от остального мира. Их внедорожник, верный и обычно непобедимый, теперь представлял собой лишь безнадёжный бугор под снегом в трёх километрах ниже по склону. Эта башня, больше похожая на мрачный крематорий из кошмарного сна, стала их единственным убежищем от верной и холодной смерти. Возвращение с рыбалки, не увенчавшейся ни единой поклёвкой, превратилось в борьбу за выживание.

– Ладно, чёрт с ним, со стеклом, – Серёга потянулся к горелке. – Перекантуемся до утра. К рассвету должно стихнуть, в прогнозе обещали.

Игорь молча кивнул, не отводя взгляда от окна, за которым пурга свирепствовала вовсю. Он всегда был человеком немногословным, но сейчас, казалось, он вслушивался в вой ветра, пытаясь разобрать в нём нечто большее.

Тихий скрип заставил его медленно повернуть голову. Дверь в соседнее помещение, которую все они при входе сочли наглухо запертой, теперь была приоткрыта. В проёме стоял высокий, до неприличия худощавый мужчина, одетый в простую, поношенную и явно не по сезону лёгкую куртку и штаны. Лицо его было самым заурядным, ничем не примечательным.

– Э-э-э, добрый вечер, – первым нашёл в себе силы окликнуть незнакомца Серёга. – Мы тут, значит, путники заплутавшие. Машину в сугробе похоронили. Не возражаете, если переждём у вас этот адский шторм?

Незнакомец не ответил, тупо продолжал стоять на пороге неподвижно. Его взгляд медленно скользнул по Серёге, перешёл на Генку, на мгновение задержался на осколках разбитого стакана и, наконец, упёрся в Игоря.

– Мужик, ты чего? – Генка, оправившись от испуга, встал, демонстрируя свою богатырскую комплекцию. – Глухой, что ли?

Незнакомец, не удостоив его ответом, сделал шаг вперёд и устроился на обломке бетонной плиты в самом тёмном углу комнаты. Он сел там с видом безучастного наблюдателя.

– Похоже, местный юродивый, – фыркнул Серёга. – Брось, Генка. Сиди уж.

Но Генку уже понесло. Его природная, бычья упёртость, вперемешку с адреналином и остатками самогона из фляги, требовала немедленного выхода.

– Эй, ты, я с тобой разговариваю, Карлсон, – он грузно подошёл к неподвижному типу. – Тебя не учили, что гостей встречать надо? Хлебом-солью? А у тебя тут, небось, склад провизии припрятан? А то мы с голодухи помереть можем.

Генка протянул руку, чтобы похлопать незнакомца по плечу, но в следующий момент прикрыл лицо руками, отпрянул назад и издал короткий, лающий звук.

– Сука! Вы видели? Он меня… он мне как будто чем-то в глаза ткнул!

Серёга нахмурился, непроизвольно сжимая кулаки. – Кто? Что ты несёшь, Генка?

– Он, блядь! – Генка истерично указал пальцем в сторону молчаливого мужчины. – Вот так, сука, тыкал!

Незнакомец сидел всё в той же позе, его руки лежали на коленях, выражение лица не изменилось ни на йоту. Он просто медленно перевёл взгляд с трясущегося от возбуждения Генки на напряжённого Серёгу.

Серёга почувствовал внезапный, ничем не обоснованный приступ раздражения. «Бред сивой кобылы, – попытался он убедить себя. – Контуженный Генка городит чушь. Все устали, нервы на пределе».

– Успокойся, – строго сказал он. – Никто тебя не тыкал. Сядь, выпей воды.

– Да пошёл ты на хер со своей водой! – взревел Генка, его глаза налились кровью.

Серёга почувствовал, как в его собственной груди закипает злоба. Эта тупая, бычья упёртость Генки всегда его бесила, а сейчас казалась личным оскорблением.

– А ты не ори, как потерпевший на районе, – сквозь зубы процедил Серёга. – Может, он немой или психически нездоров. Ты чего к нему пристал с претензиями, как к нормальному?

– А ты чего за него заступаешься, а? – Генка сделал угрожающий шаг в сторону Серёги. – Родственник ему приходишься, да? Или тоже молчать собрался, как этот мутант в углу?

Игорь, сидя всё это время в стороне, наблюдал за ними с нарастающим ужасом. Он видел всю механику происходящего с пугающей ясностью. Незнакомец не делал абсолютно ничего, просто сидел и смотрел. Но его взгляд был как мощный катализатор. Он вытягивал наружу всё самое гнилое, что таилось внутри каждого из них – все мелкие обиды, давние раздражения, невысказанные претензии, которые накопились между друзьями годами.

– Генка, заткни свой хавальник, я тебе серьёзно говорю, – злобно проговорил Серёга. – А то щас вмажу так, что свои же не соберут.

– А ну попробуй, петух сутулый! – Генка развернулся и зашагал к своему рюкзаку, откуда торчала рукоять топорика для колки дров. – Я тебе сейчас твою интеллигентную рожу по стене размажу!

Игорь вскочил с рюкзака.

– Ребята! Остановитесь, вы что, совсем охренели? Вы не понимаете? Он же этого и добивается!

Оба обернулись на него синхронно. В их взглядах не осталось ни капли прежнего, дружеского узнавания. Была только чужая, заимствованная ненависть.

– А ты чего, Игорек, в сторонке решил постоять? – Серёга злобно ухмыльнулся. – Умный самый? Нас, лохов, на эту херову, бесперспективную рыбалку уговорил, а теперь белый и пушистый? Чистенький?

– Да он всегда такой, этот тихий шпиль в жопе, – прошипел Генка, сжимая в руке рукоять топора. – Я ему ещё с прошлого раза за ту палатку должен, помнишь? Так он, гад, вчера как бы невзначай напомнил, будто я, дурак, забыть могу.

Игорь отступил на шаг, натыкаясь спиной на холодную стену. Он смотрел на лица своих друзей, людей, с которыми он пил водку, ходил в походы, хоронил родителей. Он не узнавал их. Черты их лица исказились, стали карикатурными, гротескными.

Незнакомец наблюдал. На его лице не было ни удовольствия, ни простого человеческого интереса. Только абсолютная, животная отрешённость. Он был похож на бесстрастного учёного, наблюдающего за предсказуемой химической реакцией.

– Брось топор, Генка, – Игорь не терял надежды уладить всё словами. – Серёга, очнись. Это не мы. Это он. Он на нас смотрит, и мы сходим с ума.

– Кто сходит с ума-то? – Генка повернулся к нему с безумным взглядом. – Может, вы с ним в сговоре? А? Заманиваете доверчивых рыбаков в ловушку?

Серёга, не произнеся больше ни слова, вдруг сорвался с места и нанёс Генке точный, боковой удар кулаком в челюсть. Генка ахнул, выронил топор и отлетел к стене, но, на удивление, не упал. Он выплюнул на пол струйку алой крови и с рёвом бросился на Серёгу.

Игорь кричал им, чтобы они остановились, кричал на незнакомца, требовал, чтобы тот прекратил, умолял, плакал. Но всё безрезультатно.

Зрелище было страшным, откровенно животным. Они не дрались, а уничтожали друг друга. Серёга рычал, впиваясь зубами в мочку уха Генки. Генка, рыдая от ярости и боли, молотил его короткими, мощными ударами в корпус, по почкам, по затылку.

И всё это время незнакомец сидел и смотрел. Его взгляд перемещался с одного на другого, и с каждым его взглядом ярость вспыхивала с новой силой. Он не управлял ими. Он просто убирал все барьеры, все социальные условности, всё человеческое, оставляя голую, первобытную сущность.

Игорь не выдержал. Он не мог больше это видеть. Схватив со стола газовый баллон от горелки, он с диким криком бросился к незнакомцу.

– ХВАТИТ!

Он замахнулся, чтобы размозжить эту спокойную рожу. Их взгляды встретились, и Игорь просто застыл на месте, словно тот, кто сидел перед ним, попросту лишил его воли.

Игорь не услышал хруста костей, когда Генка сломал Серёге шею. Не увидел, как Генка, рыдая и смеясь одновременно, пошёл на него с окровавленным топором и даже не почувствовал удара.

Его последним осознанным ощущением был взгляд незнакомца, смотрящего на него, как на интересный, но в итоге бесплодный результат эксперимента.

***

Снег перестал идти к утру. Ветер стих. В разбитое окно метеостанции лился холодный, розовый свет восхода.

В главном зале было тихо. Сидел Генка, прислонившись к стене, весь в крови, своей собственной и чужой. В руках он сжимал окровавленный топор. В глазах плескалось безумие. Он что-то беззвучно шептал, обращаясь к трупу Серёги, который валялся на полу как тряпка.

Чуть поодаль, в луже запекшейся крови, лежал Игорь. Его голова была рассечена почти пополам.

На своём бетонном постаменте сидел незнакомец, который выглядел точно так же, как и вчера. Его одежда была чистой, а лицо спокойным.

Он посмотрел на Генку. Его взгляд задержался на нём на несколько секунд. Генка перестал шептать и медленно поднял голову. В его безумных глазах вспыхнула последняя, финальная искра ярости. Он поднял топор и занёс его над собственной головой.

Раздался приглушённый, влажный удар, а после наступила тишина.

Незнакомец встал, прошёл через зал и перешагнул через тело Игоря, не глядя на него, а потом вышел за дверь. Холодный утренний воздух не вызвал у него ни единой мурашки. Он постоял на пороге, его безразличный взгляд скользнул по заснеженному лесу, по чистому, безжизненному небу.

Затем он медленно пошёл, шаг за шагом, растворяясь в белизне ландшафта. Он не оставил следов на снегу, просто ушёл таким же, каким и пришёл. Бесцельный и безмолвный. Оставив за спиной тела троих в каменной коробке, которым он просто своим присутствием показал истинное лицо, скрытое под тонким слоем цивилизации. Лицо обезьяны, увидевшей в глазах другой обезьяны лишь конкурента, которого нужно уничтожить.

Мы позавтракали на камнях как и вчера. Каша была как раз такой консистенции, которая подходила Луне; ей не приходилось слишком много жевать, и поэтому она могла есть относительно безболезненно. Хлеб доставлял больше проблем, поэтому она предложила его мне. Я скромно приняла его, и хотя мне было неловко за то, что я ем её еду, оставлять что-то недоеденным было бы ещё большим преступлением.

Я не хотела пялиться, но было трудно не смотреть. Её лицо выглядело удивительно хорошо, если учесть все обстоятельства. Некоторые синяки уже начали исчезать, а рана на лбу едва была заметна. Я видела, как её лицо заживает, словно оно становилось лучше с каждой минутой, но это казалось невозможным. Наверное, раны выглядели хуже при тусклом свете масляной лампы… или, может быть, всё было не так плохо, как я думала.

После обеда Луна сказала, что хочет показать мне кое-что. Мы обошли холм, на котором находился комплекс зданий старейшин. Я следовала за ней по каменистому склону. Мы остановились у большого камня, который глубоко врезался в землю. Он был удивительно плоским, как будто его специально стесали, что делало его идеальным местом для посиделок. Луна села и прислонилась к стене, закрыв глаза, чтобы солнце грело каждую частичку её тела. Я сделала то же самое.

Что-то в расположении этого камня относительно всего остального делало это место тихим и уютным, а еще тут было достаточно высоко, чтобы никто снизу не мог нас увидеть — да и сверху тоже — если только нас не искали бы специально. Мы были только вдвоём, не только телом, но и духом, и, даже не замечая этого, мы взялись за руки. Какое-то время мы просто молчали, слова были не нужны. Солнце грело, я слышала тихое дыхание Луны, переплетающееся с еле слышными отголосками пения птиц из окружающего леса. Я могла бы остаться здесь навечно, и мне хотелось сказать это Луне, но я не осмеливалась.

Тишину разорвал пронзительный металлический голос, доносящийся сверху. Он вырвал меня из мечтаний — о Луне — и заставил меня похолодеть.

«Ритуал начнётся через два дня. Истинная Любовь наконец-то принесёт свои плоды, братья мои, сёстры, наши дети! Пожалуйста, сделайте все необходимые приготовления. Да благословит нас Один Истинный Бог!»

— Два дня? — спросила я у Луны, мои приятные мысли мгновенно рассеялись. Она смотрела в пустоту, погружённая в размышления. Я заметила, что отпустила её руку, и теперь ощущалась холодная и неправильная пустота. Когда я отпустила? Или это она сама сделала?

После паузы она наконец посмотрела на меня и сказала:

— Да, похоже, так и есть.

Когда Джон говорил со мной о ритуале раньше, я думала, что это может быть через месяцы, даже годы. Два дня — едва ли достаточное время, чтобы продумать действия; я планировала собственный побег два года. Почему Луна не сказала мне об этом? Но ответ был очевиден: Луна просто не имела представления о том, что такое ритуал.

Я огляделась, чтобы убедиться, что никто не слышит нас. Прижалась ближе к Луне, пока наши локти не соприкоснулись. Она казалась холодной и отстраненной.

— После этого, после ритуала, всё закончится. Убежать больше не получится, — сказала я.

— Почему? — спросила она, недоумевая.

Она всё ещё находилась под влиянием россказней старейшин. Она, может, и видела несостыковки, но не знала всей правды. Я глубоко вздохнула и начала объяснять всё о ритуале, что такое К’алут, как я сбежала, красные глаза Джейкоба — моего ровесника, — как меня нашли наблюдатели и как все в моём доме в конечном итоге погибли. Не знаю, сколько времени мне понадобилось, чтобы рассказать ей всё это, и уверена, что мой поток слов едва ли был связным, не говоря уже о хронологическом порядке, но я помню, как у меня пересыхало во рту во время рассказа. Когда я произнесла это все вслух, оно начало казаться таким безумным, что я не удивилась бы, если бы она поверила намекам Джона о моем сумасшествии. Чёрт, до ритуала я бы тоже в такое не поверила.

Луна молчала. Я чувствовала, что она обдумывает всё сказанное и меня в том числе. Я была готова уйти с камня и освободить её от моего безумия. Все ощущалось как какая-то жуткая и поглощающая все и вся болезнь, от которой нет лекарства.

— Итак, день ритуала — лучшее время, чтобы это сделать? Как ты все провернула?..

Огромное облегчение накрыло меня. Я не потеряла её. Она всё ещё была на моей стороне.

— Да, в день ритуала проще всего, — ответила я.

— Я не могу уйти без мамы. Я не могу позволить, чтобы с ней это случилось, — она повернулась ко мне. Обычное суровое, монотонное выражение лица Луны полностью исчезло, уступив место широко открытым, испуганным глазам. — Ты должна это понять, Элиссон.

Я кивнула, но знала, что существует явная вероятность того, что всё пойдёт не по плану. Её мама была в руках старейшины Джона, и я сомневалась, что она вообще захочет уйти, если представится такая возможность. Мне было достаточно трудно сбежать одной, не говоря уже о том, чтобы вытащить троих.

— Должны ли мы сказать ей сейчас? О побеге? — спросила я. Мне казалось, что именно она должна решить это.

Луна задумалась, а затем сказала:

— Я понимаю. Она не… она часть всего этого. Так что, может быть, пока не стоит ей говорить. Но когда мы пойдем, мы возьмём её с собой, ладно? Мы заставим её, если потребуется. И она меня послушает. Должна.

— Ладно, пойдет. Но сначала нам нужен план.

— Верно.

— Эм, у меня его нет. То есть, он был, но потом, знаешь…

— Да…

Мы некоторое время сидели в тишине, затем Луна сказала:

— Думаю, у меня есть идея.

— Выкладывай.

— Хорошо. Итак, ты сказала, что во время ритуала все находятся на главном поле, в центре комплекса, верно?

— Да, и что с того?

Она понизила голос.

— Ну, есть одно место, через которое мы могли бы пройти, прямо у главных ворот. Там есть нора, которая проходит под забором, и я думаю, что она достаточно большая, чтобы пролезть через нее. Раньше её заделывали, но когда идёт дождь, она всегда появляется снова. В конце концов, ее просто перестали закапывать, так что она там уже как минимум год. В любом случае, это рядом с воротами, которые всегда охраняют несколько мужчин, так что никто не сможет пройти незаметно. Но если все мужчины будут на поле…

— Тогда они не будут охранять, и мы сможем пройти!

Луна улыбнулась.

— Ты думаешь, это сработает? — спросила она. У меня сложилось впечатление, что она считает меня экспертом, что, я полагаю, было совершенно незаслуженным титулом.

— Это, вероятно, наш лучший шанс, — сказала я. — Но они всё равно будут следить за тем местом с помощью видеокамер, так что нам нужно делать все быстро. И, конечно, есть ещё твой папа…

— Я могу позаботиться о нём.

— Но тогда его просто заменят.

— Верно... Но я знаю, что старейшины не будут пачкать руки, и они будут заняты проведением ритуала. Сомневаюсь, что они приведут нового наблюдателя, чтобы заменить его — все были так напуганы, когда тебя привели извне, понимаешь? Самый разумный шаг для них — просто попросить одного из других пап прийти и сделать это, когда он закончит со своей семьёй.

Я обдумала это, и хотя я не была уверена, что Джон не воспользуется шансом, чтобы лично расправиться с её мамой, идея Луны казалась наиболее правдоподобной.

— Хорошо, предположим, что всё пойдёт по плану, — сказала я, — а что если наблюдатели будут в окружающем лесу, просто дожидаясь, когда я — мы — сбежим?

— Наверное, нам просто придётся надеяться, что у них есть что-то более важное, чем это.

— Да, например, расстрелять другой сектор или…

Мои слова прервал крик, доносящийся издалека. Мы встали, чтобы определить источник звука, и я увидела, как на главном поле одного мужчину тащат в центр. Мы с Луной поспешили к ритуальной поляне.

Когда мы добрались туда, уже собралась толпа. Мы протиснулись между людьми, чтобы лучше видеть происходящее.

Трое мужчин держали другого, не давая ему вырваться. Он всё ещё кричал, но его лицо было прижато к земле, что заглушало звук, а с каждым вдохом песок и земля забивались ему в нос и рот. Я услышала скрип вдалеке и увидела, как двое мужчин катят что-то большое к нам. Когда они подошли ближе, я увидела, что это “что-то” было сделано из прочного тёмного дерева, с тремя смежными отверстиями, вырезанными на верхней части, одно из которых было больше остальных.

Устройство открыли, откинув верхнюю часть. Они положили руки и голову мужчины на полукруглые прорези, затем вернули устройство в закрытое состояние, заперев человека внутри. Он слегка наклонился вперёд, и его руки с головой казались оторванными от остального тела. Он попытался пнуть деревянную конструкцию, но она не сдвинулась с места. Мужчины стояли вокруг, и с холма спустился Джон вместе с двумя другими старейшинами, которых я никогда раньше не видела, одетые в похожие чёрные сутаны, как и у старейшины Джона.

Запертый мужчина кричал о помощи, но как только другие мужчины увидели, что старейшины приближаются, один из них ударил пленника в лицо. Человек замолчал, край его губы начал кровоточить. Кажется, она лопнула от удара.

Когда старейшины подошли ближе, толпа сделала несколько шагов назад. Луна схватила меня за руку, и мы последовали за другими, стараясь слиться с толпой как можно лучше.

Старейшина Джон вышел вперёд и посмотрел на мужчину, а затем повернулся к толпе.

— Этот человек задумал нечто плохое, ужасное против всех нас, — произнёс он с безумной силой в голосе. Он не звучал как хрупкий старик — он звучал как тиран.

— Истинная Любовь запрещает злодеяния против своих братьев и сестер. Этот человек замышлял побег своего ребёнка, что, следовательно, приведёт нас всех к гибели. Я уверен, вы все понимаете, что это неправильно. Для одного из нас уйти —  значит приблизить всех к опасностям внешнего мира. Это не то, что хочет от нас Один Истинный Бог. Это не признак здравомыслящего человека нашей общины.

Толпа молчала. Я не была уверена, верили ли они в то, что говорит Джон, или просто боялись встать и что-то сказать. Сколько из них думали так, как мы с Луной? Сложно сказать.

— Насколько неблагодарным он должен быть, чтобы думать побег? — продолжал старейшина Джон. — После того приюта, который мы предоставили ему, его жене и сыну? Еда, которую они едят, вода, которую они пьют, и общество, которым мы их благословили?

— И что мы можем сделать, как не указать ему на неповиновение? — сказал он, его голос теперь стал низким и обращённым больше к пленнику, чем к толпе.

Как будто по сигналу, один из мужчин вышел с ручной пилой. Джон кивнул ему и сделал несколько шагов назад, чтобы вернуться к старейшинам. Взгляд Джона переместился на меня, как будто он каким-то образом знал, что я всё это время была в толпе. Он улыбнулся так же, как когда Фред вытащил Луну из-под кровати. Холодная ярость пробежала по моему позвоночнику. В его присутствии я балансировала на грани страха и гнева, и теперь эта грань сломалась, и я оказалась на стороне раздирающей мою душу ярости. Единственное, о чём я могла думать, было: «Я ненавижу тебя», — слова били в голове набатом.

Мужчина с пилой подошёл к запертому в устройстве, и начал двигать зазубренное лезвие по его голой руке. Пленник захлебнулся в какофонии криков, но он был в ловушке, не в силах двигать ничем, кроме ног и ступней — мощное толстое дерево не позволяло ему сдвинуться. Он пинался и метался, его рука сжималась в кулак, пока пила углублялась в плоть с каждым движением. И хотя вокруг были люди — а люди ли? — он был совершенно один.

Оба мужчины быстро покрылись кровью, а звук движений пилы стал тише — по крайней мере, до тех пор, пока она не наткнулась на кость.

Пленник едва мог сжать кулак, а его лицо было забрызгано кровью, которая стекала вниз вместе с его слезами. Кость оказалось трудно резать, и каждое движение происходило с резким, жестоким рывком, будто два камня терлись друг о друга. Луна сжала мою руку так сильно, что мне стало больно, но мне было всё равно. Боль казалась лучше; это позволяло мне хоть как-то стать частью экзекуции мужчины, сопереживать через страдание.

Кость вскоре поддалась, и рука была разрезана пополам, удерживаемая лишь кожей, мышцами и сухожилиями. Она болталась, как сломанная ветка, держащаяся за остатки коры. Не потребовалось много времени, чтобы дорезать остатки плоти, и рука упала, повиснув на наручнике, прикреплённом к другой руке. Мужчина дергался от боли, его ноги бессмысленно дергались и сучили по пыли и грязи. Земля под ним была красной и влажной, песок слипался от крови.

Другой мужчина подошёл и вылил что-то из пластиковой бутылки на обрубок, а затем начал перевязывать культю бинтами.

Мы смотрели, как “наказанный” дергается ещё некоторое время, пока его силы не иссякли совсем. Он больше не мог бороться, да и за что, собственно, было бороться?

Старейшина Джон стоял с гордой осанкой, его аура была наполнена злым высокомерием. Затем он развернулся и начал подниматься обратно на холм с другими старейшинами, сигнализируя, что шоу окончено. Толпа начала расходиться, и именно мне пришлось схватить Луну на этот раз, таща её прочь от этого кровавого зрелища.

Утром мужчины на поле уже не было, остались лишь багровые следы на земле.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Хаосит-затейник специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

В цифре отыскалась мокьюментари про психопата «Странный урожай» (Strange Harvest). Довольно увлекательна погоня за маньяком, которая требует слегка включить воображение.

По Южной Калифорнии в середине 90-х прокатилась волна ритуальных убийств. Полиция тогда злодея не нашла. Спустя 15 лет душегуб, прозванный в прессе «Мистер Шайни», вернулся. В Сан- Бернардино он расправился с целой семьей, оставив на стене возле трупов таинственный символ. Детективы Джо Кирби и Алексис Тейлор бросили все силы на поимку преступника, но его злодеяние продолжались.

Стюарт Ортиз снял идеальный тру-крайм, но с условием, что это все «подстава». Ничего такого никогда не было. Псевдодокументалка во всей красе, которая даже в чем-то подтрунивает над своими «серьезными» товарищами. Вот тут-то вам и нужно воображение, так как без него фильм вам покажется лишь набором «архивных видео» и парадом «говорящих голов».

Если с фантазией у вас все ок, то «Странный урожай» способен нагнать жути. Словно предок Зодиака вырвался на свободу. Убийца-фанатик в пугающей маске, которой проникает в дома, мешает вечеринкам на природе, увлекается убийства в стиле некоторых злодеев из сериала «Ганнибал» и постоянно общается с полицией, общая приход «своего господина». Ортиз делает свое расследование разнообразным, соединяя в одно сразу несколько популярных тру-крайм проектов, щедро использует гаджеты и заставляет своих актеров выглядеть серьезно. Неожиданно удачно все получилось. Порадовали.

Обзоры на фильмы и сериалы раньше всего появляются в нашем Telegram-канале «Первый ряд».

"Ночь демонов" (Night of the Demons/ 1987) - Веселая девушка Анжела решает устроить вечеринку для своих друзей в старом доме под названием Hull House на праздник Дня всех святых. В процессе приятного времяпровождения они вызывают демона, который овладевает подростками одним за другим.

Голосуем не стесняемся - вспоминаем позабытое, узнаём новое, и выбираем лучший хоррор.
Полный список оставшихся после третьего отборочного круга фильмов - здесь
Реакции, плюсы, и комментарии горячо приветствуются!

Для тех кто только присоединяется краткий гид по актуальному голосованию:
1 раунд: "Зубастики" против "Чернокнижник"
2 раунд: "Детские игры" против "Реаниматор"
3 раунд: "Кошмар на улице Вязов" против "Электрошок"
4 раунд: "Куджо" против "Князь тьмы"
5 раунд: "Хэллоуин 2" против "Полтергейст"
6 раунд: "Американский оборотень в Лондоне" против "Серебряная пуля"
7 раунд: "Возвращение живых мертвецов" против "Муха"
8 раунд: "Сканеры" против "Зловещие мертвецы 2"
9 раунд: "Восставший из ада" против "Тыквоголовый"
10 раунд: "День мертвецов" против "Извне"
11 раунд: "Сияние" против "Демоны"
12 раунд: "Дрожь земли" против "Туман"
13 раунд: "Дети кукурузы" против "Пятница 13-е"
14 раунд: "Калейдоскоп ужасов" против "Кристина"

Подписи на бумагах о разводе ещё толком не высохли, но на этом этапе уж лучше он, чем я. С тем, что дом достался ей, а мне даже не дали шанса побороться за своё, я как-то справлюсь. Я наделал ошибок — таких, о которых стыдно вспоминать. Из-за них я и ехал сюда, к нашему бывшему дому, после пары лишних рюмок. Пусть вся земля остаётся ей, как хочет.

Но, чёрт возьми, она украла трость дедушки. Он вырастил меня после смерти родителей, всегда заботился и всегда ходил с этой тростью. Когда она выставила меня за дверь, трость осталась в доме, затерялась среди всего, что она решила объявить своим. Между адвокатами, угрозами и всей этой дрянью она как будто оказалась заперта в этих стенах.

Так что сегодня я решил вломиться и забрать её назад. Я знал нашу «сигнализацию», точнее — знал, что мы её так и не поставили. Она хвасталась, что я струшу и не рискну, иначе она разрушит мою жизнь ещё сильнее. Ну-ну. Мою колымагу я оставил в миле отсюда, укрыл на просёлке. В лесу шёл по тропе, чтобы не светиться на открытом месте. Телефон не брал. Тёмная, закрывающая лицо одежда, собранная по секонд-хендам, перчатки, всё оплачено наличными. Друг обещал прикрыть алиби. Я войду, разобью немного хлама, прихвачу украшения, чтобы выглядело так, будто трость схватили по случаю.

Вид Треевого пикапа рядом с её машиной лишь на миг меня притормозил. Значит, будут заняты. Я мог пережить, что она отскакала к первому попавшемуся мужику — минут на несколько.

Я вышел из леса к дому, шагая так, будто я тут свой, поглядывая по сторонам — вдруг всё-таки поставила камеры. О домашних питомцах можно было не думать: по крайней мере кот остался мне. Скоро я уже стоял у входной двери, проверил тайник — искусственный камень рядом — пусто. Ну и ладно. И тут заметил, что дверь неплотно прикрыта. Быстро она, значит, вразнос пошла, да?

Я услышал в голове, как дед ворчит: дверь всегда надо закрывать и запирать. Он жил в деревне недалеко отсюда. «Хоть в деревне, хоть в городе — запирайся как следует, — говорил он. — В этих холмах, в лесу, водится всякое, чего в дом пускать нельзя».

«Например что, дед?» — спрашивал я.

«То, что постарше меня будет, — говорил он. — Помнишь, мы шли по тропе, и я показал тебе согнутое дерево?» Дерево, которое специально так вырастили: какой-то древний указатель тропы ещё со времён, когда тут жили индейцы. «Людей, что их растили, уже нет, а те, кто ходил за ними, остались и до сих пор по этим отметкам бегают. То, что сейчас в это не верят — не значит, что всё исчезло». Он постукивал тростью. «Вот зачем она мне всегда со мной. Подарок от приятеля, с которым я, бывало, покуривал. Пока она при мне — ни один тёмный дух ко мне не сунется». Он держал её на расстоянии вытянутой руки каждый день своей жизни — пока однажды утром не проснулся.

Прошло много лет после этого. Честно говоря, теперь мне казалось, что эти тёмные духи кружат и вокруг меня. Если эта вещь вернёт мне часть его — я должен её забрать. Я оттолкнул эти мысли, осторожно толкнул дверь и проскользнул внутрь, прежде чем скрип петель успел выдать меня, после чего вернул её в прежнее приоткрытое положение.

Дом был двухэтажный, достаточно большой, хотя не особняк. Просторные кладовые соединяли комнаты и коридоры — можно было шнырять и прятаться, пока я искал, куда она спрятала трость. Но прежде чем начать, меня заставило вздрогнуть нечто впереди.

Кухня была за прихожей. Раздвижная дверь во двор — вдребезги, на полу россыпь стекла.

Кто-то опередил меня.

Я сглотнул и пожалел, что не взял нож, решив, что лучше выглядеть без оружия на случай, если меня поймают. Вид этого стеклянного поля и холодный ветер из чёрной дыры на месте двери быстро протрезвили. Единственное, что удержало от бегства, — мысль о трости, возможно уже в лапах какого-нибудь «метамфетаминщика», который прервал варку где-то в лесу, чтобы вломиться сюда.

К чёрту совпадения. Хватай трость — и вон. Но как моя бывшая и Трей этого не услышали? В доме ужасная акустика, но они, должно быть, были очень поглощены друг другом. Я стал рыскать по кладовкам на первом этаже максимально тихо, прислушиваясь к каждому шороху и шагу — вдруг выйдет кто-то из нынешних жильцов или этот неизвестный бродяга. Ничего. Ни находок, ни звуков. Может, они уснули, а чужак уже ушёл, прихватив серебро — сбыть в ломбард?

Я выругался сквозь зубы. На первом этаже её нет. Придётся рискнуть подняться наверх и потревожить голубков. Я убеждал себя, что там никого, кроме них, не найду.

Подойдя к лестнице на второй этаж, я уловил смрад, от которого свело желудок. Этот ни с чем не спутаемый металлический запах усиливался с каждым моим осторожным шагом, с каждым скрипом и стоном ступени. Сначала меня толкала наверх надежда, а потом я просто не мог отвести глаз, когда вышел на площадку.

По всему коридору тянулся кровавый след — от одной спальни к другой. Мебель вдоль стен разбита в щепки, картины сбиты, красные отпечатки ладоней повсюду, словно ребёнок решил попрактиковаться в пальчиковой живописи. Спальня справа казалась пустой, а вот хозяйская слева...

Господи, хозяйская слева.

Тела на кровати. Одежда сорвана. Всё с них сорвано. Я едва узнал женщину, рядом с которой засыпал каждую ночь. Вспомнился дядя, который приезжал к нам поохотиться. Он разделал оленя прямо на участке и сказал, что мне стоит посмотреть. Тогда я ещё интересовался охотой.

С тех пор прошло много времени. Даже с такого расстояния меня выворачивало, и я изо всех сил сдерживал рвоту. Я застыл, как лягушка перед змеёй.

Когда всё же оторвал взгляд от кровати, увидел то, что стояло рядом, глядя в зеркало. Я не мог разобрать, что это такое. Если это вообще человек. Оно стояло на двух ногах и, казалось, было в кожаных ботинках и рваной одежде, всё залито кровью. С его плеч до пояса свисали бледные ленты — как пряди волос; оно сутулилось и смотрело на своё отражение, будто позировало самому себе. Меняло стойку, упиралось грязной ладонью в зеркало, откидывало некоторые из свисающих с черепа полос за спину. Оно не издавало ни звука, кроме еле слышных касаний шагов. Повернулось к кровати, схватило что-то и обмотало вокруг шеи, как шарф, — по цвету то же, что и те ленты.

Меня вывернуло, когда я увидел лицо, глядевшее на меня. Сорванное с черепа, которому предназначалось, едва узнаваемое, если бы не родинка чуть ниже левой глазницы.

Чудовище застыло, воздух в доме умер. Моё сердце чуть не остановилось, когда его голова чуть повернулась — оно посмотрело на меня через зеркало.

Пара огромных, налитых кровью глаз встретилась с моими.

Глубокое, хриплое рычание вылезло из его пасти, и оно оттолкнулось от зеркала, разбив его, развернулось и бросилось на меня, полосы человеческой кожи, пришитые к его голому черепу, развевались при беге. Я метнулся по коридору, влетел в другую спальню, захлопнул дверь и запер. Через пару секунд оно врезалось в дверь, с рваным, кашляющим криком ударило кулаком по дереву, и всё полотно дрогнуло от силы ударов.

Я отступил, повернулся к шкафу и распахнул его, стараясь не поскользнуться в луже крови, растекавшейся от окна; в ней лежал разбитый телефон. Не знаю, кому он принадлежал — ей или Трею, — но один из них пытался выбраться и, видно, совсем потерял голову, мучаясь с замком окна. Даже если бы открыл — вниз был крутой обрыв, и это существо ничуть не смутилось бы, прыгнуло следом. Оно всё ещё таранит дверь, я из последних сил держу её, слыша, как древесина начинает трещать.

Я ввалился в шкаф и захлопнул дверцы, пробираясь за стену коробок в поисках потайной двери в соседнюю кладовку. Оно сильное, но дом знаю я. Пока оно примеряло мою бывшую, как шарф, оно ведь не услышало меня на первом этаже? Или было слишком увлечено?

Когда дверь разлетелась внутрь и тварь ворвалась в комнату, расшвыривая мебель и опрокидывая всё подряд, я уже полз в соседнюю кладовку и закрывал за собой дверцу. Даже громя всё вокруг, переворачивая кровать и ломая мебель, она ступала как-то странно тихо, почти изящно. Хрипло взревев, она добралась до шкафа. Я проскользнул в смежную комнату и захлопнул дверь как раз в тот момент, когда оно сорвало дверцу с направляющих и отшвырнуло её, ярясь перед стеной коробок.

Драгоценные секунды. Дверь в коридор распахнута. Я вылетел и помчался к хозяйской спальне. Если пойду к лестнице, половицы заскрипят, и оно будет на мне за секунды: двигалось оно не так, как человек. Чем бы его ни накачало, я слышал достаточно историй о коктейлях наркотиков, превращающих людей в сверхчеловеческих зомби, чтобы понимать: шансов, если догонит, у меня нет — особенно когда машина в миле отсюда.

Не хотелось и думать, что это один из тех тёмных духов, о которых дед говорил много лет назад.

Меня снова подступила тошнота, когда я вошёл в комнату и направился к окнам. В отличие от спальни в конце коридора, одно из этих окон выходило к водосточной трубе — по ней можно было спуститься без риска сломать ногу; и замок тут был сломан, значит, окно откроется без звука. Я медленно поднял раму, ежесекундно оглядываясь, слыша, как в соседней кладовке летят коробки и всё крошится в клочья, а хриплые крики чудовища становятся всё яростнее и животнее.

И тут взгляд зацепился за угол. Возле окровавленной тумбочки, спрятанная как бита, которую я когда-то советовал держать у кровати на случай проникновения, лежала трость. Навершие выполнено в виде медведя, прикреплённого к деревянному древку. Я вспомнил, как она погромыхивала — старьё, хлипкая штука, которую дед ценил как настоящую третью ногу. Его личный оберег против всего, что подбрасывает жизнь.

Как бы всё ни обернулось, я нашёл его трость. По крайней мере, она её не выкинула. Забытая в углу — но дед оказался рядом, когда он мне был нужен.

Я схватил трость, почувствовал в ладони истёртую холодную голову медведя. Сжал её, прислушиваясь, как тварь вырывается из кладовки в смежную комнату и продолжает рвать её в клочья.

И вдруг тишину разрезал скрип входной двери — тот самый, который мог бы заменить любую сигнализацию. Кто-то открыл её так, как открывает человек, который не раз тренировался прокрадываться в дом ночью.

— Полиция, — сказал голос. Неожиданно мой главный ночной страх превратился в спасение. Пусть меня заберут — лишь бы выбраться из этого кошмара. — Здесь кто-нибудь есть? Мы получили экстренный вызов, но связь оборвалась, и подробностей недостаточно.

Из средней спальни раздался рваный крик, и тварь вылетела в коридор, оттолкнувшись от стены и приземлившись на четвереньки. Теперь она была ближе, и пока всё внимание у неё было на несчастном копе внизу, я рассмотрел больше. Я не ошибся насчёт полос, пришитых к лысому черепу: а ещё на её рваной одежде я увидел лица и части лиц — всё сшито грубой ниткой. И всё же эта лоскутная кожа была как будто одного оттенка, будто брюки и рубаха каким-то невозможным образом были сделаны из одного человека.

И среди всего этого пустое лицо моей бывшей смотрело на меня со спины существа, а остальное было обмотано вокруг его шеи. Пока я боролся с тошнотой, в глаза встали слёзы.

— Какого ж… — у копа сорвалось, когда он увидел кошмар, убивший двоих жильцов дома. Чудовище метнулось вниз по лестнице. Я вернулся к окну, в спину ударили выстрелы, разорвавшие мёртвую тьму. Потом крики офицера смешались с хрипами нападавшего. Глухой удар — он рухнул, и вопль оборвался. Новые выстрелы — напарник открыл огонь по монстру, стоящему теперь в холле. Я ухватился за водосточную трубу.

Она сложилась у меня в руках: секция оторвалась от стены и с лязгом грохнулась вниз, утонув в канонаде выстрелов, пока второй полицейский опустошал магазин в это чудовище. Земля казалась ужасно далёкой: склон уходил от дома в лес.

Похоже, второй держался дольше: всё ещё кричал, всё ещё отбивался. Я рванул из комнаты и помчался вниз, пока тварь отвлечена. В холле лежал мёртвый коп: горло разодрано, руки прижаты к ране — тщетная попытка остановить кровь. Но перешагивать через него не требовалось. Я мог выбраться через разбитую кухонную дверь, нырнуть в лес и затеряться. Дед показывал мне здесь тропы. Я знал их, как дороги, по которым раньше ездил. Это чудовище — не гончая, след не возьмёт.

Но оно было быстрее меня. Когда я добежал до нижней ступени, оно уже возвышалось над вторым мёртвым офицером, и в темноте, за окнами, его огромные глаза светились, как у совы. На миг время застыло: мы снова встретились взглядом.

Потом оно взревело и рвануло ко мне, длинными руками словно швыряя себя обратно в дом.

Я отпрыгнул в гостиную, примыкающую к холлу, и тварь влетела следом, остановившись ладонью в сантиметрах от стены, оттолкнулась и развернулась ко мне. Так близко мы ещё не были. Смрад крови, покрывавшей её с ног до головы, выжёг из воздуха все прочие запахи. На лохмотьях пялились на меня чужие лица; слишком знакомый «шарф» всё ещё туго охватывал её шею. Челюсть отвисла, вся морда залита красным. Она тоже была содрана? Или настолько перемазана, изодрана своими же судорогами и бурей, что не разобрать?

Я видел хотя бы одну пулевую рану в плече, но ей будто было всё равно. Она была на несколько дюймов выше меня, исхудавшая, жилистая, как человек, которого находят в подворотне плохого района. Огромные ладони с длинными пальцами заканчивались сломанными ногтями, чёрными от грязи. На поясе висел ремень, под ним — набор каменных ножей и орудий, все в крови. Оно быстро, по-собачьи, пыхтело, подходя ближе, собираясь в комок перед броском.

Когда оно метнулось, моя рука с дедовской тростью сама вытянулась вперёд.

Дерево разлетелось, меня отбросило назад, но пальцы всё так же сжимали медвежью голову навершия. Тварь взревела и отпрянула. Я дёрнул руку обратно, и мы разошлись, пошатываясь.

Деревянное древко валялось вокруг — щепки торчали из плеча чудовища, где я его ткнул, вокруг более глубокой раны, добавившейся к пулевой. А медвежья голова вдруг оказалась насажена на длинный тонкий клинок, почти без режущей кромки, но с острым, блестящим от крови остриём.

Не зря дед всегда чувствовал себя в безопасности с этой тростью.

Оно снова рвануло, хрипло вопя, но я отмахнулся — и оно попятилось. Я понятия не имел, что делаю, но раны, похоже, начинали сказываться: по тому, как оно берегло проколотое плечо. Оно носилось вокруг меня, а я, крутясь, пытался не упустить его из вида. Загоняло меня в угол. Оно метнулось, но в этот раз я шагнул навстречу — и выставил дедов клинок вперёд.

Его рваные хрипы сменились пронзительным визгом — оно насадилось на лезвие.

Мы столкнулись и рухнули вместе, переплетясь, меня заляпало его кровью поверх моего чёрного костюма. Оно царапнуло меня, сломанные ногти разодрали ткань; другой рукой оно попыталось вытащить один из каменных ножей, но я сумел оттолкнуть его и перевалить набок. Я вскочил, отступая, а оно всё ещё тащилось ко мне на боку, но с тростью-шпагой, намертво застрявшей у него в груди, смысла не было.

Когда его удары стали редкими, я подошёл, перевернул его на спину и выдернул клинок, чувствуя в ладони медвежью голову, и вонзил в один из его глаз. Наконец оно стихло. Лицо моей бывшей соскользнуло со спины и теперь лежало на окровавленном ковре, глядя в потолок.

Я взял с дивана плед и накрыл её.

Из дома я вышел как во сне, обойдя пустую патрульную машину с мигающими огнями, миновав брошенные машины моей бывшей и Трея, и ушёл в лес. Добравшись до первого ручья, разделся и отмыл с себя каждую каплю крови в ледяной ночи. Брести к машине в таком виде было мучением, но после всего произошедшего я почти приветствовал возможность умереть от переохлаждения.

Вернувшись в салон, я ещё несколько минут просто сидел, давая себе разрыдаться. Не знаю, сколько прошло времени, но в конце концов я собрался, вытащил из багажника запасную одежду, дрожащими пальцами завёл мотор и поехал домой.

Ту одежду, в которой был той ночью, я сжёг. Друг подтвердил моё алиби, когда копы пришли к нему с вопросами. Учитывая, что в гостиной растянулась тварь, сшитая из кожи нескольких пропавших людей, меня не слишком допрашивали о случившемся. Как-то я удержался и не сорвался на допросе.

С тех пор, куда бы я ни шёл, трость со мной. Я сделал для неё новое древко, чтобы скрыть, чем она является на самом деле. Я сознательно не копаюсь в том, кто или что это было, и больше ничего подобного со мной не случалось.

Но если вдруг случится, я почувствую в ладони медвежью голову — и буду знать, что в безопасности. Точно так же, как был в безопасности дед каждый свой день в тех же самых лесах.

Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit