Этот рассказ является логическим продолжением вчерашнего (https://pikabu.ru/story/kak_ya_postupal_v_detskiy_sad_627391...) и содержит в себе не только ответы на те вопросы, которые были заданы в комментариях к оному, но и вопросы, на которые я не могу получить ответов уже несколько десятилетий.
Закончился вчерашний рассказ на том, что когда я остался без детского сада, моим воспитателем стал телевизор.
По тогдашнему советскому телевидению показывалось очень много детских программ, носивших не только развлекательный но и познавательный характер: «Звёздочка», «Хочу всё знать», «Выставка Буратино», «Умелые руки». Последнюю вела диктор Татьяна Судеец вместе с персонажами передачи «Спокойной ночи, малыши!». В те времена Степашка ещё звался Тёпой, а вместо Хрюши был кукольный мальчик Алёша.
Однако все эти передачи показывали днём. Раньше, когда телевизор был чёрно-белым, никто мне его смотреть не запрещал, но когда «Берёзку-210» сменил цветной «Рубин-714», предохранители стали прятать. Дело в том, что цветные телевизоры в те времена, бывало, горели и даже взрывались. Несколько позднее такое действительно произошло с телевизором моей будущей одноклассницы. Поэтому родители и боялись, что я в их отсутствие сгорю вместе с телевизором.
Однажды, зайдя к матери на работу и не застав её там, я по наводке главного инженера Николая Матвеевича пошёл её искать в каптёрку слесарей, располагавшуюся в подвале под первым подъездом 10-го дома. Там я её тоже не застал: в каптёрке находились лишь слесарь дядя Яша Штангауэр и электрик дядя Эдик по фамилии Кун. Слесарь и электрик разгадывали кроссворд:
– Международный гроссмейстер, чемпион мира по шахматам, – проговорил, дядя Эдик.
– Ботвинник? – предположил дядя Яша.
– Нет, слишком длинно.
– Тогда Таль.
– Теперь слишком коротко.
– А сколько букв?
– Семь.
– Может быть Смыслов, скромно предположил я, мысленно сосчитав буквы фамилии и поняв, что ни Тигран Петросян, ни Борис Спасский, ни Бобби Фишер под это количество букв не подходят, а другой семибуквенный чемпион, помимо Смыслова – Вильгельм Стейниц – не подходит под это определение, поскольку помер в 1900 году, в то время как титул международного гроссмейстера был впервые присвоен в 1950.
Неожиданно удивившись моей эрудиции, в которой я сам не видел ничего особенного и до детского сада вообще считал, что аналогичными знаниями обладают и все остальные дети, дядя Эдик разболтался со мной на разные темы. В конце концов, он-то и научил меня кое-каким чудесам электротехники, в том числе и тому, как делать жучки из проволоки.
С тех пор я, дождавшись, когда родители уйдут на работу, вставлял жучёк, а незадолго до их прихода вынимал его и раскладывал вокруг себя книги и журналы, как будто весь день я только читал.
Поначалу я любил смотреть утреннюю гимнастику. Любил я её по той причине, что мне нравилась девушка в облегающей грации, демонстрировавшая упражнения. Но чтобы не прозевать гимнастику, я включал телевизор заранее и смотрел утренний выпуск программы «Время». Постепенно я увлёкся именно этой программой, и потому всегда был в курсе последних новостей. Когда приходил с работы отец, я ему пересказывал последние новости про покушения на Джеральда Форда в Сакраменто и Сан-Франциско, которые совершили, соответственно, Линетт Элис Фромм и Сара Джейн Мур. В ответ он рассказывал мне про то, как убили Кеннеди, как покушались на де Голля, и, в конце концов, видя мой интерес к политическим убийствам, записал меня в Пушкинскую библиотеку, где я впервые прочёл «День Шакала».
Кроме того, отец стал приносить журнал «Новое Время» и газету «За рубежом», которые я с интересом прочитывал
C арифметикой у меня проблем также не было: я не только складывал и вычитал в уме трёх- и четырёхзначные числа, но также их умножал и делил. Таблицу умножения, которую учат обычно во втором классе, я выучил просто так за одну субботу 4 августа. В тот день к наступающему первому учебному году мне накупили на открывшемся к сентябрю школьном базаре ученические тетради: на задней странице обложек тех из них, что были в клетку, была записана таблица Пифагора. По ней я эту таблицу умножения и выучил.
Поэтому у меня были все основания надеяться быть круглым отличником хотя бы в начальной школе. Однако первая же неделя опрокинула все эти надежды.
Более того, когда я вспоминаю начальную школу, то понимаю, что таких сложностей я не испытывал ни на работе, ни на войне, ни когда где пешком, где в кузове самосвала, а где верхом на железнодорожной цистерне, я пробирался домой через несколько африканских стран. Оказалось, что умея читать и писать печатными буквами, в глазах учителей я остаюсь неграмотным, потому что в тетрадях надо писать рукописью.
Эти рукописные буквы у нас по укоренившемуся заблуждению называют прописными. На самом же деле прописные это те, которые мы называем большими, а маленькие буквы называются строчными. Но, как бы они ни назывались, учиться им мне пришлось заново, и поскольку навыки письма этими буквами у меня выработались далеко не сразу, то мне
За их написание всё время ставили четвёрки, а то и тройки, и пятёрка у меня была только по чтению. За некрасивое написание цифр и букв оценки снижали даже по математике. Однако, когда я дожил до четвёртого класса, то выяснилось, что в англоязычных странах рукописный шрифт уже отменён – вместо него пишут курсивом, буквы в котором совпадают по начертанию с печатными. Я же, чтобы не наступить на те грабли, на которые напоролся в первом классе, заранее выучил рукописный шрифт, чем вызвал удивление преподавательницы: «Ты что, до этого в Англии учился?» Вот тогда-то у меня и возник вопрос, зачем нужен рукописный алфавит? Можно ведь и по-русски, как по-английски, писать фактически печатными буквами и не мучить детей всеми этими соединениями.
Придирки к моему почерку продолжились и после третьего класса: как бы идеально и ни написал контрольную или сочинение, мне всё равно ставили четвёрку с пометкой «грязно». Лишь в 9 классе, когда я оказался в другой школе, к моему почерку и ко мне самому стали относиться более лояльно.
Вопрос этот снова возник, когда в школу пошёл мой старший сын. Незадолго до этого в нашей семье появился персональный компьютер, и сын очень быстро научился на нём печатать. Но, несмотря на то, что компьютеры были уже тогда не в диковинку, а когда в школу пошёл и младший, то компьютер был уже в каждом доме, детей продолжали учить писать рукописным шрифтом.
В последний раз я писал от руки что-то длиннее подписи 31 августа 1998 года. С тех пор всё, что мне нужно написать, я пишу на компьютере. То же самое делают и мои сыновья. Старший мой сын, который по профессии программист, авторучку в руки вообще не берёт. Младший же, который сейчас учится на архитектора, если и пишет от руки, то делает это чертёжным шрифтом.
Так зачем же сейчас в современном мире нужны рукописные буквы?