Тишину, наконец, разрезал низкий, спокойный голос Гарадаева. Он обратился к Павлину, и каждый звук падал в тишину, как камень в колодец.
— Павлин. Объясни происхождение и применение артефакта, использованного тобой вчера.
Павлин выпрямился, чувствуя, как взгляд каждого в комнате впивается в него.
Нужно было придерживаться истории, которую они с Виктором придумали, когда получили «приглашение» от Евгения.
— Это был защитный амулет, Григорий Галинович. Старая семейная вещь. Я носил его как оберег, не более.
Легионер «Факел» поднял голову от блокнота, его тонкие пальцы на мгновение замерли над бумагой.
— Семейная реликвия? — его голос был ровным, почти вежливым, но в нём чувствовалась стальная проволока. — Интересно. Почему предмет, демонстрирующий выраженные магические свойства, не был зарегистрирован в школьном реестре? Параграф 12.4 Устава Магической Безопасности не допускает двусмысленных трактовок.
— Я знал, что он имеет защитные свойства, — ответил Павлин, тщательно подбирая слова. — Но не предполагал его реальной силы против... того, что вчера случилось. Считал его больше символом. О регистрации не подумал.
Холодный, ровный голос прозвучал от окна. Евгений не повернулся.
— Удобно. «Не предполагал». «Символ». — В его интонации сквозила ядовитая жалость. — Но этот «символ» сработал с идеальной точностью против угрозы, о которой в школе не предупреждали. Разве это не наводит на мысли, что кто-то знал больше, чем следовало?
Громов не выдержал. Он резко шагнул вперёд, его голос прогремел под низкими потолками:
— А что наводит на мысли, что без этого «символа» мы бы сейчас тут не сидели, а хоронили бы полшколы? Он сработал! Он спас жизни! Твои друзья, если что, тоже в их числе!
«Факел» кивнул, успокаивающе подняв изящную руку в сторону Громова, но его глаза были прикованы к Павлину.
— Факт нейтрализации угрозы, бесспорно, важен и будет учтён. Однако факт нарушения — хранение неучтённого предмета уровня угрозы «Омега» — также налицо. Объясни, почему в момент кризиса ты принял решение применить его, а не обратиться к учителям?
— Всё произошло за секунды, — голос Павлина звучал твёрже, чем можно было ожидать. — Паника, крики... Я увидел, как эти сущности атакуют, вспомнил семейные истории про амулет, и инстинктивно активировал его. Думать о правилах и реестрах было просто некогда.
Тельдаир у двери отчетливо проговорил, его голос был механически ровным:
— Я зафиксировал их перешёптывание перед началом линейки. Павлин нервно проверял карман. Они явно ждали что-то. Состояние повышенной тревожности.
Гарадаев медленно перевёл свой тяжёлый взгляд на Виктора.
— Виктор. Твоя роль? Ты знал об этом предмете?
Виктор стоял прямо, стараясь не смотреть на Евгения.
— Да, знал. Но, как и Павлин, считал его просто безделушкой. В тот момент я увидел, что наша магия не работает, и крикнул ему, чтобы он использовал амулет. Другого выхода не было.
— Вы оба знали о предмете, — констатировал «Факел», делая новую пометку. — И оба проигнорировали процедуру регистрации.
Евгений наконец повернулся от окна. Его лицо было облачено в маску искренней скорби, но голос звучал твёрдо и ясно, когда он обратился к Гарадаеву и легионеру.
— Григорий Галинович. Легионер. Глеб, Ольга, Вадим... они были моими друзьями. Их нет. И я безмерно благодарен судьбе и... обстоятельствам, что жертв не больше. — Он сделал идеальную паузу, позволив словам осесть в сознании. — Но. — Его взгляд скользнул по Виктору и Павлину, а затем вернулся к взрослым. — Разве мы можем игнорировать, что именно нарушение правил — хранение неизученной, неконтролируемой силы — стало ключом к спасению? Разве это не поощрит других учеников к подобным рискам? Разве родители погибших не вправе требовать ответа, почему ученики имели такое оружие и не предупредили никого? — Он сделал шаг к столу, его голос стал тише, но приобрёл металлическую напряжённость. — Я прошу... нет, я умоляю вас, как представитель пострадавших, зафиксировать это нарушение и изъять предмет для полного изучения Легионом. Чтобы подобное знание не гуляло бесконтрольно по школе. Ради безопасности всех. Чтобы их жертва не была напрасной.
Громов фыркнул, с силой сжав кулаки.
— Медали им выдать нужно, а не выговоры! После того, что они сделали!
Гарадаев тяжело вздохнул, потёр переносицу. Он посмотрел на «Факела».
— Факт нарушения есть. Но мотив и результат... бесспорны. Как нам найти баланс, легионер?
«Факел» на мгновение задумался, его взгляд скользнул по Евгению, оценивающе задержался на Викторе и Павлине, а затем вернулся к Гарадаеву.
— Учитывая обстоятельства высочайшего порядка и смягчающие факторы... предлагаю компромисс. Объявить строгий выговор Виктору Таранису и Павлину Неро за нарушение Параграфа 12.4 Устава Магической Безопасности — с занесением в личное дело. Обязать их сдать амулет, если он уцелел, и все иные неучтённые магические предметы на ответственное хранение в школьный арсенал учителю Громову — немедленно. И провести с ними разъяснительную беседу о неукоснительном соблюдении правил учёта в будущем.
Гарадаев кивнул, его решение прозвучало быстро и твёрдо, не оставляя места для дискуссий.
— Принято. Виктор, Павлин — сдать Громову что требуется до конца дня. Выговор объявляется официально. Считайте это суровым предупреждением на будущее. На этом разбирательство закрыто. Свободны.
Виктор и Павлин повернулись к выходу. Проходя мимо Евгения, стоявшего теперь ближе к двери, они услышали его тихий, но идеально чёткий шёпот, предназначенный только для них:
— Надеюсь, вы усвоили урок.
Его глаза встретились с Виктором — в них не было злорадства. Лишь холодное, бездонное удовлетворение и немой приговор: «Это только начало». Развернувшись, Евгений вышел следом за «Факелом», не удостоив Громова взглядом.
Степан Максимович с силой выдохнул, глядя ему вслед.
— Гадёныш... Кровь своих же в воду пустил... — Он обернулся к ребятам, его лицо смягчилось. — Не вешайте носы. Главное — живы. А этот выговор... пыль. Но сдайте какой-нибудь хлам, чтоб отвязались. Пусть запишут в свой реестр.
Они уже были у двери, когда Гарадаев окликнул их, не повышая голоса:
Они обернулись. Гарадаев не смотрел на них, его пальцы медленно водили по краю чёрного осколка на столе. Но его тень на стене была отчётлива и жила своей жизнью. Она подняла длинную, тонкую руку и указала тёмным пальцем на дверь, где только что скрылся Евгений. Затем этот же палец медленно, почти театрально, поднялся к бестелесным губам тени.
Жест был ясен без слов: Осторожно. Он слушает. Молчите.
Лишь затем Гарадаев поднял голову. Его собственный взгляд был тяжёл и красноречив. Угроза витала в воздухе, став плотнее и реальнее, чем любое официальное обвинение.
Воздух в раздевалке перед первым уроком был густым и неподвижным, будто дыхание учеников не могло рассеять тяжесть вчерашнего кошмара. Обычный гул голосов звучал приглушённо, люди сбивались в кучки, перешёптывались, нервно поглядывая по сторонам.
Виктор и Павлин пробирались к своим шкафчикам в углу. В их радиусе звуки затихали, на спины ложились колючие взгляды, смешанные из любопытства, страха и немого укора.
На дверце шкафчика Павлина кто-то вывел струйкой сконденсировавшейся воды — магия воды была слаба для таких надписей, но кто-то постарался — два слова: «НЕУЧТЁННЫЙ АРТЕФАКТ».
Павлин остановился как вкопанный. Его отражение в полированной металлической поверхности отсутствовало, и эта пустота смотрела на него красноречивее любой надписи.
— Остроумно, — пробормотал он, стирая надпись ладонью. Вода размазалась, оставив мутный, унизительный след.
Из-за спин других учеников к ним пробилась Лиза «Картограф». Её обычно весёлое, задорное лицо было серьёзным, осунувшимся, а глаза, обычно лучившиеся озорством, теперь смотрели куда-то внутрь себя, будто чертя карту потерь. Даже её яркие, розовые волосы казались потускневшими.
— Эй, вы... — её голос, обычно звонкий, был тихим и хриплым. Она сунула Виктору в руку заветренный, но всё ещё пахнущий варёной сгущёнкой пряник в форме скрипичного ключа. — Держите. От мамы. Она... она говорит, что вы молодцы.
Она не смотрела им в глаза, её взгляд скользнул по размазанной надписи на шкафчике Павлина, и она сжалась, будто от удара. Казалось, она вот-вот скажет что-то ещё, какую-то шутку, чтобы разрядить атмосферу, но вместо этого лишь бессильно махнула рукой и растворилась в толпе, оставив их с нелепым, грустным пряником.
Их пути на секунду пересеклись с Марком «Шрамом». Тот, не сбавляя шага, тяжело хлопнул Павлина по плечу — молчаливый, но понятный жест «держись, свои в доску». Его взгляд, встретившись с Виктором, был красноречивее слов: «Знаю, каково это. Бывал в таком».
А у выхода из раздевалки, прислонившись к косяку, стояла Соня «Кисть». Она не смотрела в их сторону, уставившись в потолок серебряными глазами, но едва уловимая, ободряющая улыбка тронула уголки её губ. И в следующее мгновение в сознании Виктора и Павлина возник один и тот же образ: тёплый, твёрдый камень посреди бушующего моря, непоколебимый и надёжный. Образ исчез так же быстро, как и появился, а Соня, не меняя позы, чуть заметно кивнула и закрыла глаза, словно задремав.
Павлин с силой захлопнул дверцу своего шкафчика.
— Знаешь, что самое треклятое? — прошипел он, оборачиваясь к Виктору. — Что этот гад Евгений... формально прав. Мы нарушили их дурацкое правило. И нас наказали. И теперь мы виноваты перед всеми. И за то, что нарушили, и за то, что спасли.
Виктор молча сжимал в руке пряник. Он казался нелепым и грустным символом чего-то безвозвратно утраченного — обычной жизни, где можно было шутить и драться, не думая о тенях, предательстве и цене спасения.
Близилось окончание перемены, коридоры начали пустеть. Виктор и Павлин почти дошли до лестницы на второй этаж, когда в нише у запасного выхода заметили новенького — Тельдаира. Он стоял слишком прямо для расслабленной позы, изучая голопроекцию расписания, которая мерцала у него перед лицом. Его пальцы быстро листали невидимые интерфейсы, и на его лице читалось лёгкое недоумение, смешанное с привычной эффективностью.
Увидев их, он выключил проекцию и сделал шаг вперед. Его движения были точными, чуть механичными.
— Виктор Таранис и... Павлин Неро? — спросил он, вспоминая их лица. Его голос был ровным, без акцента Нищура, слишком чистым. — Вас же вчера... это коснулось напрямую, верно?
Они переглянулись. От этого парня веяло чужеродностью, как от слишком новой, пахнущей заводской смазкой вещи.
— А тебе-то что? — недовольно буркнул Павлин. — Мидирским вообще-то до наших разборок дела быть не должно. Особенно тем, кто только что в кабинете Гарадаева с удовольствием вставлял нам палки в колёса, — ядовито добавил он.
Тельдаир не смутился, лишь слегка наклонил голову.
— Мне нужно понять правила выживания здесь. Вчерашний инцидент — ключевое событие. А вы — его эпицентр. — Он помедлил, выбирая слова. — Я изучал кое-какие данные... общая статистика по конфликтам, карта социальных связей класса. И кое-что из школьных чатов за сегодняшнее утро. — Он сделал лёгкий жест, и на ладони мелькнула голограмма ленты переписки с обсуждением их выговора. — На основе этого я сделал вывод. Согласно ему, вы должны быть в ярости. Но вы... стараетесь стать незаметными. Это интересная реакция...
Виктор почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Этот тип не просто наблюдал — он собирал и анализировал их, как данные.
— У нас тут не Мидир, чтобы по графикам жить, — резко сказал Виктор. — Можешь свои модели выбросить.
— Очевидно, — согласился Тельдаир без тени обиды. — Поэтому я и спрашиваю. Ваша стратегия — затаиться? Это мудро. Евгений Динами, согласно анализу его цифрового следа, ожидает от вас протеста. Его ресурсы позволяют ему легко подавить вас. Ваша текущая пассивность... сбивает его с толку. — В его глазах мелькнул неподдельный, почти научный интерес. — Это осознанная тактика?
Павлин уставился на него в полном недоумении.
— Да мы просто жить хотим, понял? Без твоих моделей и прогнозов.
Тельдаир замер на секунду, будто обрабатывая эту информацию.
— «Просто жить»... — повторил он, и в его голосе впервые прозвучала легкая неуверенность. — Спасибо за информацию, я… подумаю над этим.
Раздался звонок на урок. Тельдаир кивнул им уже как союзникам по сбору информации.
— Левое крыло. Там дежурный — стажёр. Он реже проверяет пропуска. Вы опаздываете.
Он развернулся и ушел быстрым, эффективным шагом, не оглядываясь.
— Понял вообще хоть что-нибудь? Жить по расписанию... У них там, в Мидире, все такие?
Виктор молча смотрел ему вслед. Этот парень был опасен не злонамеренностью, а совершенно иным, чуждым способом мышления. Он смотрел на них как на переменные в уравнении, и было непонятно, что он решит с этим уравнением сделать.
Дверь особняка семьи Динами со скрипом отворилась, впуская Евгения. Он не хлопнул ею, а втолкнул внутрь всем весом усталости и сдержанной ярости. Пальцы, сжимавшие эмблему Лоялистов, дрожали от перенапряжения. В воздухе вокруг него витал едва уловимый запах озона, разгорячённого металла и страха — не только чужого, но и своего собственного.
Роскошные апартаменты встречали его ледяной, стерильной тишиной. В просторной гостиной, у панорамного окна, за которым мерцали огни Нищура, спиной к сыну, стоял Кирион Динами. Он был одет в тёмно-серый шёлковый домашний костюм, но его осанка, прямая и жёсткая, выдавала в нём военного. В его руке дымился кристаллический кубок с мерцающей изумрудной жидкостью — не алкоголь, а что-то стимулирующее, лекарственное. Он не обернулся.
— Странный запах ты принёс, Женя, — голос Кириона был низким, ровным, абсолютно лишённым интонаций. Он сделал медленный, почти невесомый глоток. — Озон, пыль... и страх. Чужой. И твой.
Евгений вздрогнул, застыв на пороге. Он не произнёс ещё ни слова, даже не успел перевести дух. Отец просто... знал.
— Линейка, — Кирион наконец повернулся. Его лицо было гладким, почти без морщин, будто выточенным из старой слоновой кости. Но глаза... Его медный взгляд был лишён всякого тепла. Он пронзил Евгения, сканируя его до самой глубины души. — Атака Шепчущих Теней. Хаос. Паника. Гибель учеников. — Он перечислил факты сухо, будто зачитывал скучный отчёт. — Ты позволил этому случиться? Или просто... не смог предотвратить?
Евгений попытался выпрямиться, собрать в кулак остатки своей гордости.
— Этот электрик Таранис... и его прихвостень Неро! У них был артефакт! Неучтённый! Они спровоцировали! Они...
— Они выжили, — Кирион перебил его мягко, но так, что Евгений мгновенно замолчал, сглотнув очередное оправдание. — А Глеб и Ольга — нет. Вадим стал пустым местом. — Он сделал ещё один глоток, его взгляд не отрывался от сына. Евгений чувствовал, как под этим давлением мысли путаются, как отец видит его унижение перед Виктором, его животный страх в тот момент, когда тени рвались к Анне, его полное бессилие. — Ты будешь орать? Или анализировать?
Евгений стиснул зубы до боли, чувствуя, как жгучий стыд заливает его лицо. Отец читал его как открытую книгу. Всегда читал.
— Они... они нарушили правила! — выдохнул он, уже понимая, насколько жалко и мелко это звучит.
Кирион усмехнулся — короткий, беззвучный выдох, от которого стало ещё холоднее.
— Правила, Женя, созданы для поддержания порядка. Но порядок — это не только правила. Это контроль. — Он сделал несколько шагов вперёд. От него веяло холодом и терпким запахом кристаллического напитка. — Твои... Лоялисты. Ты собрал их, чтобы играть в солдатиков? Или чтобы иметь инструмент контроля? — Его взгляд упал на скомканную эмблему в руке сына. — Инструмент сломался. Два элемента утрачены. Один — деградировал.
Евгений потупил взгляд, ненавидя себя за эту слабость.
— Я... я добился их наказания. Выговор. Занесение в дело! Они опозорены!
— Опозорены? — Кирион едва заметно приподнял бровь. — Они живы. Они свободны. Они продолжают совать нос куда не следует. Этот... Виктор. Он — мусор. Опасный мусор. Мусор, который не убирают вовремя, начинает гнить и привлекать крыс. — Его тёмные глаза снова впились в Евгения, выворачивая душу наизнанку. — Сила, сын мой, проявляется не в крике на площади. Сила — в знании. В предвидении. В умении использовать все ресурсы, которые у тебя есть. — Он плавным жестом обвёл рукой роскошный кабинет, но явно имел в виду не только эти стены. — Наблюдай за мусором. За его связями. За его слабостями.
Он повернулся спиной, снова уставившись на мерцающие огни района. Разговор был окончен. Приговор вынесен.
— И смени одежду. Ты пахнешь страхом и поражением.
Евгений стоял, сжимая эмблему до хруста в костяшках пальцев. Слепая ярость кипела в нём — и на Виктора, и на самого себя. Но сильнее всего был холодный, липкий, всепроникающий страх перед этим всевидящим спокойствием. Он резко развернулся и вышел, чувствуя ледяной взгляд отца на своей спине ещё долго после того, как тяжёлая дверь кабинета закрылась за ним.
Хотите поддержать автора? Поставьте лайк книге на АТ.
