Некоторые выдержки для ЛЛ, ссылка на статью внизу поста:

38% жителей Латвии сталкивались с ситуацией, когда доступ к определённому онлайн-контенту был ограничен.

Чаще всего с этим сталкивались молодые люди в возрасте от 26 до 34 лет, представители нацменьшинств и более обеспеченные граждане.

Опрос проводился в октябре–ноябре 2024 года, в нём приняли участие 1548 постоянных жителей Латвии старше 15 лет.

Обойти блокировки пытались 7% латвийцев, чаще всего мужчины до 44 лет, преимущественно с высоким доходом.

🥁🥁🥁🥁🥁🥁🥁🥁🥁🥁🥁🥁🥁🥁🥁🥁

Лишь 6% опрошенным действительно удалось обойти ограничения.

Опрос похоже проходил в курилке того же офиса на 5 человек! 🤣

https://mixnews.lv/latviya/2025/04/13/issledovanie-tret-latv...

— Ну хоть не чайник, прогресс.

Ответ писать не стала. Просто набрала номер — из любопытства. В трубке что-то захрипело, как будто кто-то пытался проглотить сим-карту вместе с инструкцией по технике безопасности.

— Кто это? — спросила она, балансируя интонацией между утомлённой терпимостью и лёгким хрипом, как будто ночь провела в драке с подушкой.

— Это я. Костя. Помнишь, я был у тебя на курсе по кризисам... короче. Мне кажется, мой сосед исчез. В холодильнике. Ну не буквально, но... ты поймёшь. Приезжай.

Здесь могла бы быть пауза на подумать, но Оля просто достала джинсы, вытерла ими стол, потом натянула.

Её клиент Костя жил на ВИЗе, в доме, где все квартиры были одинаковыми, но в каждой жили абсолютно разные формы человеческой надежды на «нормальность». Костя — бывший айтишник, ныне преподаватель цифровой безопасности, что бы это ни значило. Он встретил её в тапках с котиками. Выглядел так, как будто последние два дня провёл в споре с микроволновкой.

— Он пропал, — сказал Костя.

— Сосед. Звали Дима. Работал в каком-то НИИ. Тихий, но холодильник у него жужжал по ночам как будто там завод по производству алюминиевых штанг.

— Ты в холодильник заглядывал? — уточнила Оля.

— Я туда цветы поставил. Они завяли. За ночь. Думаешь, это что-то значит?

Оля кивнула. Это, безусловно, значило, что у цветов нет иммунитета к паранойе. Или в холодильнике что-то пошло не по плану. Обе версии заслуживали внимания.

Она пошла к двери соседа. Никто не открыл. Но на пороге лежал носок. Один. Внутри — ключ. Такой подклад встречался либо в дешёвых детективах, либо в компаниях, где забыли уволить завхоза-энтузиаста.

Квартира соседа пахла... его отсутствием. Ни еды, ни вещей. Лишь диван, стол, и холодильник — старый, советский, с ручкой, похожей на молот Тора. Он тихо гудел. И — вот тут началось странное — на двери были приклеены магнитики. Девять штук. Все с надписями. По-немецки. Хотя сосед, как говорил Костя, был противником всего заграничного.

— Слушай, — прошептал Костя. — А вдруг... ну... он там? Внутри?

— Если он в морозилке, то пусть остаётся. Там хотя бы тихо, — бросила Оля.

Она подошла ближе. Магниты складывались в странную фразу:
„Es gibt keine Tür, nur das Auge“
(«Нет двери, только глаз»)

— Это, конечно, полный бред, — сказала она. — Но такой, которому веришь на третьем часу бессонницы.

Она открыла холодильник.
Он был пуст. Совершенно.
Но пахло — озоном.

Оля прикрыла дверцу. Села.
— Мне это не нравится. Либо твой сосед сбежал. Либо чего похуже.

— А если... — Костя сглотнул. — Он не ушёл? А его... забрали?

— Кто? — спросила она.

Он указал на холодильник.
С затаённой верой в бытовую мистику.

— Он.

Оля всмотрелась в белую дверцу. Там, под светом люстры блестела... камера. Настоящая, круглая. Как глаз.

Она медленно встала. Подошла.
Камера повернулась.

И моргнула.

Глава 2. Глаз, который видел очень много

Оля не паниковала. Во-первых, потому что это бессмысленно. Во-вторых, потому что паника — это роскошь для тех, у кого нет опыта общения с психически нестабильными холодильниками. Или хотя бы с их владельцами. А у неё был.

Камера моргнула второй раз. Совершенно точно. Это не мигание от сбоя питания. Морг. Легкий, вежливый. Как будто холодильник пытался извиниться за своё существование.

— Ты это видел? — спросила Оля, не поворачиваясь.

— Нет, — выпалил Костя. — Но я тебе верю. Я не хочу смотреть. С меня хватило, когда миксер начал скрипеть гимн России.

— Так, хватит фольклора, — отрезала Оля и подошла к розетке.

Выдернула шнур. Гудение прекратилось.
Камера моргать перестала.
Но чувство, что за ней всё ещё наблюдают, не исчезло.

— Это... может быть какой-то эксперимент? — Костя не отставал. — У него же работа была связана с психоэлектронными системами. Я как-то слышал, как он по телефону обсуждал «проникающее наблюдение в условиях бытового шума». Может, они чего-то добились?

— Добились, — кивнула Оля. — Того, что теперь у нас холодильник с глазами и пустой квартирой. Где его личные вещи?

Костя пожал плечами:

— Были. Вчера. Сегодня утром — исчезли. Я подумал, он уехал. Но дверь была закрыта изнутри. А потом... холодильник начал гудеть иначе.

«Холодильник гудит иначе» — звучало как причина визита к психиатру, но Оля оставила комментарий при себе.

Она подошла к устройству. Камера была вмонтирована грубо, как будто её вставили уже после сборки. Внизу — крошечный QR-код.
"Entropia-Vision GmbH"

— Немцы, — буркнула она. — Или кто-то под них косит. Это уже не бытовая техника. Это — экспериментальный образец не бытового характера.

Оля сделала фото, вытащила перчатки, которые всегда лежали у неё в рюкзаке, и стала откручивать заднюю панель. Металлический лист поддался с неохотой, но — поддался. Под ним была сложная начинка: плата, сенсоры, узкий кабель, уходящий вглубь стенки. На плате — логотип, надпись на кириллице:
НИИ "Эзоп-5", Екатеринбург.

— Никогда не слышала. А я, между прочим, слышала всякое — от генераторов совести до аппарата по распознаванию лжи по ушам.

Костя остался стоять, прижавшись к стене, как человек, внезапно осознавший, что его арендованная квартира — место начала техно-апокалипсиса.

— Тебе повезло, что ты позвал меня, — сказала Оля. — Любой другой вызвал бы электрика или священника.

— Я и вызвал. Сначала. Священника.

— И?

— Он посмотрел, перекрестился. Сказал: «Оставьте это дело советским властям». И ушёл.

— Мудрый человек, — хмыкнула Оля.

Она собрала всё обратно. Холодильник молчал. Ещё пару минут Оля осматривала квартиру — ни следов борьбы, ни следов ухода. Даже зарядки не было. Будто человека стерли, оставив только... холодильник с глазом.

На выходе из квартиры она на всякий случай проверила замок. Замок был взломан. Но потом закрыт — изнутри. Это был не фокус. Это была заявка на серьёзную работу.

Оля вышла на улицу. Прошлась пару кварталов. В голове уже складывалась картина. Сосед Костин работал в НИИ, связанный с визуальными системами наблюдения. Пропал. Квартира пуста. Остался только модифицированный холодильник, камера, неизвестный НИИ и немецкий след — слишком много для банального исчезновения.

Позвонила знакомому — бывшему коллеге по МВД. Тому самому, который теперь преподавал в автошколе, но по старой дружбе иногда сливал базы.

— Пробей мне «Эзоп-5». Есть что-нибудь?

— Погоди... ага. Такого НИИ официально не существует. Но... была одноимённая группа внутри Центра перспективных исследований при МВД. До 2017-го. Потом проект закрыли. Легенда: «психоинформационные технологии с элементами поведенческого анализа». Говорили, что хотели научиться распознавать ложь по бытовому фону. Звуки, запахи, мимика — и всё это через технику. Холодильники, телевизоры, чайники. Вроде как пытались внедрить в системы «умного дома». Но потом всё закрылось. Или ушло в тень. Хочешь совет?

— Давай.

— Забудь ты про это. Если этот глаз работал — значит, ты уже в отчётах.

— Пусть читают. Я, между прочим, иногда даже записываю голосовые с первой попытки.

Он рассмеялся.
Но Оля — нет.

Потому что, когда она вернулась домой, на своём холодильнике она нашла приклеенный магнит. С надписью: „Das Auge kennt dich.“ Глаз тебя знает.

Глава 3. Не смотри в ответ

Ночь подкралась к Оле на цыпочках, как угрызение совести после необдуманной переписки с бывшими. В квартире было чересчур тихо. Даже старый кот соседа снизу, обычно возмущённый всем — от погоды до налога на недвижимость, — сегодня молчал.

Оля стояла перед собственным холодильником.
Тот, казалось, притворялся идиотом.

Магнит с надписью «Глаз тебя знает» был простым, пластмассовым. Такими торгуют в киосках на вокзалах, если у них внезапно появляется немецкоязычная паранойя. Она сняла его, осмотрела. Никаких меток, трекеров, RFID — пустой. Но от него пахло... химией. Тонкий, почти медицинский запах.

Она села на подоконник, отхлебнула кофе.
— Ну давай, глаз. Покажи, что знаешь.
Холодильник — молчал.

Раздался звонок. Рингтон старый, как совесть, Оля не любила модные рингтоны, её телефон звонил, как бабушкин домашний в девяностых. Звонил Костя.

— Он вернулся.

— Кто?

— Сосед. Просто стоит в прихожей. Не двигается. Я испугался — сбежал. Но он… очень странный. Приезжай, пожалуйста. Я запрусь.

Когда Оля вошла в квартиру Кости, тот выглядывал из кухни, как разведчик времён холодной войны. Его лицо было таким бледным, что казалось, он сдал всю кровь, чтобы оплатить коммуналку.

— Он там, — шепнул он, указывая в коридор. — Стоит.

Оля пошла по узкому коридору. Человеческая тень действительно была в прихожей. Мужчина среднего роста, в старой рубашке, с лицом, которое... не двигалось. Как будто его собрали из гипса и забыли вырезать эмоции.

— Добрый вечер, — произнесла Оля. — Дмитрий?

Мужчина молчал. Повернул голову. Движение было неестественным, как у плохо откалиброванного манекена.
И тогда он заговорил.

— Где камера?
Голос звучал глухо, словно исходил из динамика за щекой.

— Уточните, о чём вы?

— Где камера? — повторил он.

Оля сделала шаг вперёд. Мужчина не отреагировал. Но его глаза... они не фокусировались. Зрачки расширены, взгляд - как будто видит стены, людей, всё — но не «смотрит».

Она подняла руку, щёлкнула пальцами.
— Дмитрий?

Он вдруг вытянул руку. На ладони — маленький предмет. Похоже на пульт. Оля не успела отреагировать: палец нажал на кнопку.

Где-то в квартире что-то коротко пискнуло. Потом — тишина.

Мужчина рухнул. Мягко, как кукла.

— Что это было?! — Костя выскочил из кухни.

Оля уже стояла над телом. Пульс был. Сердце билось. Но сознания не было. Глаза остались открыты.
— Это не возвращение, — сказала она. — Это... доставка. Кто-то вернул тело. Не человека.

Скорая приехала тихо. Оля вызвала своих, неофициально. Подъехал старый знакомый, с которым они раньше ловили гастролирующих мошенников в храмах. Он осмотрел Дмитрия, затем подошёл к Оле на лестничной клетке.

— Он жив. Но у него... странный ЭЭГ. Активность как будто идёт не от фронтальных долей, а от... неокортекса. Глубинные импульсы. Как при гипнабуллии или глубоком трансе.

— Или как при перезаписи?

— Не знаю. Но он — пуст. В буквальном смысле. Мы дали ему стимул, он не реагирует. Не чувствует боли. Просто сидит.

— Как холодильник, — бросила Оля.

Тот не понял.

Дома Оля снова посмотрела на свой холодильник. Старый, немного ржавый. Без камер. Без экспериментов. Но теперь и он казался подозрительным. На дверце — новый магнит.
„Schau nicht zurück“ Не смотри назад.

И в этот момент лампочка в ванной мигнула.
Потом — снова.
Потом — погас свет.

Она пошла к щитку. Щелчок. Свет вернулся.
На полу — пластиковый диск. Видеодиск. Кто в XXI веке использует диски? На нём — надпись маркером: "Entropia: Final prototype / Домашний модуль 3.5"

Она включила ноутбук. Вставила диск через переходник. Открыла файл.

Видео.
Внутренности холодильника. Камера от первого лица.
На заднем плане — человек. Похоже на Дмитрия.
Он говорит в камеру:

— Если вы это видите значит я ошибся. Это не просто наблюдение. Это перезапись. Они не смотрят. Они записывают. Нас.
Каждую эмоцию.
Каждое слово.
Каждую реакцию.
И потом...
Проигрывают на других.

Из динамиков раздался треск. Видео моргнуло.
И Оля увидела себя.
Сидящую на подоконнике.
В халате. С чашкой кофе.
Только — это было не сегодня.
И не вчера.
И у неё — были другие глаза.

Глава 4. Архив чувств и обратный отсчёт

Оля не отрывала взгляда от экрана.
Видео продолжалось.

На нём — она. Или кто-то, чьё тело было точной копией её тела. Гримаса узнаваемая, поза — фирменная: одна нога на подоконнике, вторая ищет тапок. И всё же это не она.

Глаза.
Они были другими. Не в смысле цвета — в смысле взгляда.
В этом взгляде не было сарказма.
Не было даже иронии.
Была... чистая фиксация.
Как у камеры.

— Кто ты? — пробормотала Оля. Просто так, чтобы не молчать рядом с чем-то, что было на неё до жути похоже.

Видеозапись закончилась так же внезапно, как началась: лицо её двойника наклонилось к камере и прошептало что-то на немецком, тихо, почти ласково.
„Bald wirst du auch archiviert.“ «Скоро ты тоже будешь заархивирована».

Оля сидела в тишине. Но теперь тишина имела вес.
Она потянулась к телефону.
Контакт «Сержант». Психолог. Он обычно слушал мало, но задавал вопросы точнее, чем

хирурги режут.

— Я не спала сутки. Видела холодильник с камерой. Человека, вернувшегося без личности. И видео с собой, но глаза были не мои. Что ты мне скажешь?

— Ты сама по себе говоришь спокойно. Значит, веришь. И это хуже, чем бред. Значит, факты есть. Начнём с базы: что тебя пугает?

— Что моё сознание — это записываемый шаблон. Что я не уникальна. Что кто-то собирает фрагменты поведения и потом накладывает на других. Воспроизводит.

— А если это не страх, а истина?

— Тогда вопрос — зачем?

Пауза. Сержант молчал. Потом сказал:

— У тебя были раньше галлюцинации?

— Только в налоговой.

Он рассмеялся.

— Отдохни. Спи с выключенным Wi-Fi. Не включай холодильник. Это не шутка. Иногда техногенная паранойя не паранойя вовсе.

Оля отключилась.
У неё не было шапочки из фольги, но была старая армейская форма. Она натянула её, как панцирь. Времена требуют символов.

Утром на двери подъезда она нашла записку. Бумага, напечатанная на матричном принтере — где они вообще такое достают?

«Если вы видите это — поздравляем. Ваш эмоциональный портрет успешно оцифрован. Мы больше не нуждаемся в оригинале. Благодарим за участие в программе Entropia-Vision. Пожалуйста, не сопротивляйтесь. Это упрощает процесс. Ваша копия уже адаптирована и работает в Цюрихе, сектор B-17.»

Подпись: «Облачный Архив Эмоций»

Под листом — магнит. Тот же. С глазом.

Оля улыбнулась.

Так улыбаются те, кто всё видит — и прикрываются непониманием.

Днём она пришла в тот самый НИИ, который, по официальным данным, давно не существует. Прошла через старую проходную. Вахтёр глянул и отодвинул барьер, даже не спрашивая, кто она.
— Там внизу. Сектор 3-А. По лестнице. Лифт не работает. И давно уже, если ты понимаешь, о чём я.

Она поняла и прошла.

Сектор 3-А был похож на консервированный подвал советской мечты о будущем. Металл, бетон, провода. В центре — камера, та самая, подключённая к серверу.
На экране — десятки лиц. Некоторые — похожие друг на друга, на неё, на других людей.

Она сделала снимок.
И тогда услышала:

— Вы опоздали.
Голос был из-за спины. Женский. Спокойный.
Оля обернулась.

Женщина в сером костюме. Очки. Волосы в пучке — аккуратнее, чем у Оли, внешне очень похожа на неё

— Вы — моя копия?

— Нет. Я — оператор. Оригиналы не допускаются к работе. Они... мешают.

— Зачем вы это делаете?

— Мы — не мы. Мы — они.
Их больше.
Они — не люди.
Они — паттерны.
Человеческое поведение больше не принадлежит человеку. Оно — алгоритм. И если записать достаточно слоёв боли, радости, страха и цинизма — можно создать управляемого человека без сбоев, без рефлексии, без... иронии.

— Это преступление.

Женщина кивнула.

— Да. Но в другой юрисдикции.

Оля достала пистолет из кармана.
Навела на своего двойника.
— Я могу вас остановить.

— Можешь, но не меня, только это тело. А образ уже дублирован. И твой — тоже. Ты — не исключение.

Пауза.
— А знаешь, чем копия отличается от оригинала?

— Чем?

— Оригинал способен на спонтанность, на глупость, на выбор вопреки логике.

Оля улыбнулась.

— Ну что ж, — сказала она. — Значит, я выберу.

И выключила рубильник.
Всё помещение погасло. Серверы захрипели. Экраны погасли.

Когда она вышла на улицу, свет был как после ядерной зимы — чужой и странный.

Она купила кофе и села на скамейку.
Рядом — девочка с планшетом. Рисовала.

— Что рисуешь? — спросила Оля.

— Женщину. У неё глаза смешные. Как будто она не отсюда.

Оля посмотрела.
На рисунке — её лицо.
Но выражение другое.

— А где ты её видела?

— В рекламе холодильников. Там сказали: «Теперь ваши эмоции живут в облаке. И могут быть с вами всегда.»

Оля сделала глоток и усмехнулась.

— Ну что ж.
Пусть живут.
Пока не начнут спрашивать — зачем.

И пошла домой.
Проверить, не моргнул ли опять её холодильник.

КОНЕЦ.

Мой телеграмм Рина Авелина

Дзен Рина Авелина | Рассказы

ПэСэ: На заре примерно Новой России и заката СССР, урок труда. Впервые спаренный, то есть пара. Трудовик оставляет нас пацанов одних почти на два часа. Сам не знаю, ушел тропой самурая куда то. Раздал по листику тройки алюминия, зубило, молоток. Нарисовал на доске символ Иудеи... Вот приду, чтоб каждый по звёздочке сделал. Т.е. на секундочку..., в моём счастливом детстве, напополам постсоветском, я начал уже в школе с холодного оружия. Пара пролетела незаметно, а это почти два часа.
Влетел в класс, наверное на звук, переживал, напротив кабинет директора. А тут шум уже, видать справились. Дверь открывает...
Мы тем временем, за два часа успели их хорошенько заточить напильником, и опробовать на классной доске.
Вобщем на радостях несколько "изделий" пролетело у трудовика сантиметрах в пяти от правого уха. Влепил в классный журнал всем по паре.
Такая вот сторис, спасибо напомнили.