Спин-офф крипицикла «Шатун»
Из нитей ночи сотканное чудовище.
Россыпь созвездий неназванных
В масти.
Рядом всегда,
Её бережёт как сокровище.
Ту, у которой поводья и цепи во власти.
Со светло-лунными светлыми волосами,
Странная девушка
В странной плачущей маске
По кущам терновым ступает босыми ногами,
Всем сердцем отважным веря в добрые сказки.
С тёплого меха в ладони
Сыпятся звёзды,
Когда он греет ей вечно холодные руки.
Сжимаясь от страха,
Когда налетают грозы,
Она в нём спасенье находит от зимней вьюги.
Ксения Тарасова «Стихиатрия»
1. Усталый путник
В доме жил кто-то ещё помимо мамы, папы, самой Эммы и приходящих из деревни служанок. Кто-то невидимый, не желающий открывать себя и оттого зловещий. Эмма чувствовала его незримое присутствие в тёмных коридорах просторного трёхэтажного особняка семьи Гринберг, прямо-таки кожей впитывала чужую недобрую ауру. Родители ей не верили, полагая, что восемь лет – слишком мало, чтобы всерьёз прислушиваться к словам; да и доказательств у Эммы никаких не было.
– Хватит фантазировать, доченька, – говорила мама, – в этом доме нет привидений... Вот пыли сколько угодно! Сколько ни вытирай, меньше не становится!.. Возьми лучше книжку и почитай в библиотеке.
Книжка, которую дала Эмме мама, повествовала о том, как должны вести себя юные леди, предоставленные самим себе ввиду занятости родителей. Эмма уже разок читала её. Скучная книжка, и главная героиня – в высшей степени воспитанная девочка по имени Нэтали – казалась Эмме нудной и неестественной. В высшей степени нудной и в высшей степени неестественной. Скажите, пожалуйста, разве способна восьмилетняя девочка целыми днями читать книги, вышивать гладью и при этом зорко приглядывать за служанками, чтобы те не ленились? Эмма думала, что, появись на пороге их дома Нэтали, они вряд ли бы подружились.
Тем не менее Эмма не сомневалась в необходимости подчиняться правилам. Без правил наступит хаос, это и глупцу понятно. За обеденным столом она всегда вела себя сдержанно, умела пользоваться всеми многочисленными столовыми приборами, тихим голосом благодарила служанок, когда те подавали ей еду и напитки. Зато позже, когда поблизости не было любопытных глаз, Эмма вдосталь отводила душу в амбаре: прыгала, бегала, вопила... Часто, когда позволяла погода и папа не возражал, она каталась по лугу возле леса на пони по прозвищу Гюнтер. А коротким, но жарким летом можно купаться в пруду. Скоро Эмме предстоит идти в гимназию, где явно будет веселее, – мысль об этом грела Эмму, когда она бродила по длинным коридорам дома.
В стенах особняка она неизменно соблюдала тишину, никогда не влезала в разговоры взрослых без разрешения и ложилась спать ровно в девять часов вечера. В этой дисциплинированности было повинно не столько аристократическое воспитание, сколько сама атмосфера особняка. Сюда Гринберги переехали меньше года назад, сразу после смерти её владельца, Йоханеса Гринберга, доводившегося папе двоюродным дядей. Наследников Йоханес не оставил и ничтоже сумнящеся завещал дом и прилегающие земли ближайшим родственникам. Посему родители Эм покинули тесную квартиру в Штокхольме и перебрались сюда. Дом Эмме не понравился с первого взгляда. Слишком мрачный, слишком огромный для их маленькой семьи, слишком гулкий и пустой.
Как только они переехали и разобрались с горой вещей, которую привёз из города натужно пыхтящий грузовик, Эмма обследовала дом от чердака до подвала. Залезла всюду, кроме двух дымовых труб, тянущихся от печей в подвале до крыши, – там чересчур грязно. Ничего странного и заслуживающего внимания ей не попалось, если не считать двух или трёх крысиных скелетов.
И вот неделю назад начались странности. Когда после обеда она сидела в библиотеке, разглядывая книгу с картинками, её преследовало ощущение неприятного липкого взгляда из ниоткуда. Эмма то и дело оглядывалась, но в библиотеке, кроме неё, не было никого, лишь возвышались до самого потолка заполненные томами полки, да подрагивали от лёгкого сквозняка тяжёлые занавеси. Наконец, не выдержав, они захлопнула книгу и выбежала – не удалось сдержаться и замедлить шаг. Той ночью, проснувшись, она слышала в коридоре и на чердаке шорох и топоток маленьких ножек. В какой-то момент ей даже померещилось тихое перешёптывание. А на другой день она могла бы поклясться, что слышала тонкие голоса из-за дверки мусоропровода.
Мама и папа, как водится, не приняли её рассказы всерьёз. Эмма не настаивала – это против правил. Она осталась одна со своими страхами, даже поделиться не с кем. Впрочем, одна из служанок, Хельга, тоже что-то услышала на кухне и устроила истерику, но получила нагоняй от Ванессы, старшей горничной, и притихла.
Приближение следующей ночи Эмма ожидала с опаской. Без пяти девять она заперлась в комнате, хотя это тоже против правил. Но так спокойнее, ведь комната родителей в другом конце коридора. Несмотря на беспокойство, уснула она быстро, однако проснулась не пойми от чего среди ночи.
В комнате мрак рассеивался только светом ущербной луны, застрявшей в чёрных ветвях дерева в проёме окна. Белесые лучи выхватывали из чернильной глубины искажённые очертания дверцы шкафчика и прикроватного столика. Накануне над долиной пронёсся весенний ливень, мокрая брусчатка перед домом поблескивала мириадами искорок, так что издали представлялось, будто по земле мельтешат крохотные и быстрые зверьки... Некоторое время Эмма стояла в одной ночной рубашке возле окна, ощущая коленями тепло отопительных труб, и смотрела во двор до рези в глазах.
Наконец удалось убедить себя, что мельтешение ей только мерещится и двор пуст. Она вернулась в постель, но сон не возвращался. Что-то происходило. Что-то плохое и совсем рядом. Как это объяснить взрослым? В дом проникло нечто, что быть здесь не должно. Эта уверенность поднималась в Эмме из глубин сознания и укреплялась с каждой минутой.
Раздирало желание броситься в комнату к родителям и уговорить их немедленно осмотреть весь дом – прямо сейчас, ночью. Но Эмма понятия не имела, что им сказать, как описать гложущее её неописуемое чувство? Убедившись, что не уснёт, она встала и, прихватив свечку, пошла на первый этаж, в гостиную. Почему именно туда? Она не знала. Просто понимала, что именно там находится это нечто, которое мешало ей уснуть. Боялась ли она? Конечно, вот только надежда увидеть гостиную привычно пустой пересилила страх.
Уже на последних ступенях лестницы Эмма сообразила, что гостиная не пуста. Из-за приоткрытой двери на дощатый пол падал красноватый свет масляной лампы, кто-то тяжело шагал по помещению, покашливал и звенел посудой. У Эммы отлегло от сердца: наверняка папа вышел попить воды! Она заскочила в гостиную с улыбкой – и остановилась, словно замороженная за доли мгновения, как те мамонты, чьё мясо можно есть после тысяч лет в вечной мерзлоте.
То был не папа, а крепко сложенный незнакомец с соломенными волосами и красным лицом. В слабоватом свете единственной лампы на столе видны резкие черты, квадратный подбородок, прямой нос, но удивительно нежный, почти девичий взор. Из одежды – тонкая льняная рубаха, совсем не по погоде, просторные штаны, высокие сапоги в блестящей маслянистой глине и широкий кожаный ремень, на котором висела самая настоящая кобура. Эмма видела такую кобуру на старых папиных фотографиях, где он воевал на Балтике, в таких кобурах хранят огнестрельное оружие.
Отступать поздно. Эмма замерла, не представляя, что делать дальше. Кто этот незнакомец? Откуда взялся? Если это друг папы, почему его не было видно днём и что ему понадобилось делать одному в гостиной? Очень странно.
Незнакомец заметил Эмму сразу, как только она выбежала босиком и со свечкой из двери. Мимолётное удивление на его лице сменила улыбка. Эта улыбка на грубом, словно из дерева вытесанном лице, показалась Эмме жутковатой. Он был слишком загорелым для их бедных солнцем краёв. А ещё от него необычно пахло – чем-то пряным, экзотическим, солнечным, резковатым, но не лишённым приятности.
– Как тебя зовут, деточка? – негромко и мягко произнёс незнакомец.
Эмма не ответила, отчасти от растерянности, отчасти потому, что с чужими разговаривать нельзя. Неужели он зашёл с улицы? Двери запирают на ключ. Получается, он отпер запертую дверь?
Выцветшие брови ночного гостя полезли вверх. Он налил из графина воду в стакан, поставил графин на стол с таким видом, словно всё вокруг – его вотчина, и покачал головой.
– Хорошо воспитанные леди не игнорируют усталого путника.
Широкая и дружелюбная улыбка смягчила укор в его словах. Он отпил воду и уселся на стул, на котором обычно сидел папа. Эмму проняло: она всегда считала себя воспитанной леди. Не настолько, как Нэтали, но достаточно, чтобы не вызывать снисходительных улыбок и покачиваний головой.
– Я – Эмма Гринберг, – сообщила она, причём собственный голос показался ей слабым и неуверенным. – А вас как зовут, герр Усталый Путник?
– О, приятно познакомиться, милая Эмма! Меня зовут Свен. Просто Свен, не такая я важная птица, чтобы иметь родовое имя. Сколько тебе лет, Эмма Гринберг?
– Восемь. Почти девять. А куда вы держите путь?
Любопытство не давало ей остановиться, и этот удивительный разговор набирал обороты. Для вора и бандита он чересчур спокойно себя вёл, да и одет был не по погоде, вряд ли ворвался в дом недавно. Скорее всего он папин друг, который приехал поздно, когда Эмма уже легла спать. А папа сейчас придёт, и всё проясниться.
– Не куда, дитя, а за чем. За удачей, успехом и счастьем.
Свен снова улыбнулся, глаза блеснули странным блеском, как у пьяного или сумасшедшего... В Штокхольме Эмма видела сумасшедшего старика, просившего милостыню у ворот церкви. У них одинаковый взгляд.
– Я... я лучше пойду за папой...
– Да, конечно, как угодно! – сказал Свен. Он поднял с пола заплечную кожаную сумку и открыл клапан. – Впрочем, я хотел показать тебе одну любопытную штучку, я привёз её из очень далёкой страны. Но не буду тебя отвлекать. Зови отца. Если он пустит меня переночевать хотя бы в амбар, я буду рад.
И снова Эмма застыла между столом и дверью, не знаю, на что решиться. С одной стороны любопытство: что за штучку прятал Усталый Путник Свен в сумке? С другой беспокойство: значит, папа о нём ничего не знал, и Свен проник в дом без ведома родителей. Не исключено, что его пустили служанки, но с каких пор они действуют без ведома хозяев? Несмотря ни на что, Свен держался спокойно, вежливо и расслаблено, воры и грабители определённо так себя не ведут. Всё-таки эта необыкновенная ситуация объяснялась как-то просто.
– Что за штучка? – против воли спросила Эмма. Её разобрало любопытство.
Усмехнувшись – мол, так я и знал, – Свен вынул из сумки потрясающей красоты кинжал, рукоять которого украшали блестящие, наверняка драгоценные камни. Остро отточенный с одной стороны клинок в пламени лампы отсвечивал кровавым, но Эмма быстро поняла, что это из-за освещения.
– Вот она. Нравится?
Эмма на минутку заколебалась, но всегдашнее любопытство победило, и она подошла к Свену, чтобы рассмотреть кинжал поближе. Наверное, она была бы менее любознательной, живи в большом городе, а не на отшибе, где день изо дня видишь одних и тех же людей общим количеством не больше дюжины. В то же время вполне вероятно, что любопытство присуще ей вне зависимости от места проживания и соответствующих обстоятельств.
Она уже протянула к клинку пальцы, закусила губу в предвкушении прикосновения к холодной стали, смотрела только на богато разукрашенную рукоятку, не обращая внимания на насмешливо-выжидающий взгляд Свена, когда позади раздался голос отца:
– Эмма, кто это?
Она не успела осознать суть вопроса, ведь получалось, что папа всё-таки не знает Свена, а значит, тот проник в дом незаконно. Слабенькая надежда на то, что всё разъяснится с появлением папы, растаяла. Усталый Путник быстро развернул её за плечи и усадил себе на колени. Кончик ножа кольнул кожу на шее. В растерянности Эмма подумала, что вот и коснулась её сталь ножа...
– Спокойно, – пробурчал Свен. Он оставался непробиваемо невозмутимым. – Я убью вашу дочь, уважаемый герр, если не исполните пару моих небольших желаний. Ваши драгоценности, золото, серебро, наличные деньги – словом, всё, что имеет ценность, – прошу принести сюда. И настаиваю на том, чтобы вы поспешили, иначе...
В дверях показалась мама в длинной ночной рубашке, с распущенными волосами. В отличие от отца, лицо которого выражало бестолковое изумление, она сразу оценила ситуацию. И завизжала.
Этот визг поразительным образом вырвал отца из ступора. Он резко повернулся и удержал жену от того, чтобы броситься к дочери. Эмма тоже инстинктивно дёрнулась к матери, но твёрдые и шершавые пальцы Свена удержали за плечо. Кинжал надавил на шею сильнее, она ощутила боль и застыла в ужасе. Сердце замерло, затем забилось, как мотылёк в банке, а в ноздри лез солнечно-тропический запах Свена.
– Поживее! – возвысил голос Свен. – Фру Гринберг, будьте любезны, принесите ваши драгоценности, золотишко и всё такое прочее! Герр Гринберг, не сочтите за труд остаться в комнате!
Мама побелела и стала похожей на привидение в своей ночной рубашке и с распущенными волосами. Секунду она не двигалась, затем бросилась к лестнице. Отец не спускал глаз в Эммы, его веко подёргивалось.
– Не двигайся, Эмма, бога ради не двигайся, – прошептал он.
А Эмма и не собиралась двигаться. Происходящее чересчур напоминало сон. Несмотря на кинжал, упирающийся ей в шею, она не воспринимала Свена как угрозу. Нет в нём ничего зловещего и ужасного, как в тех преступниках, о которых она слышала из уст подружек, родителей или слуг. Наверняка Свен – шутник, чьи шутки иногда выходят из-под контроля, но никогда не перестают быть таковыми.
Мама вернулась поразительно быстро. Она запыхалась, дыхание тяжело вырывалось из груди, встрёпанные волосы торчали во все стороны. В руках она держала шкатулку, судя по всему, довольно увесистую. Эмма видела эту шкатулку в комнате родителей – её обычно прятали в массивном шкафу и запирали за замок. Повинуясь жестам Свена, мама поставила шкатулку на стол возле локтя Усталого Путника. Эмма перехватила её встревоженный, почти безумный взгляд.
– Вот и прекрасно! – Свен на мгновение приоткрыл шкатулку. – Иди, детка.
Кинжал перестал давить на шею, жёсткие пальцы разжались. Эмма соскользнула с колен бандита и побежала к родителям. Отец сразу подтолкнул её к лестнице, велев идти в свою комнату. Эмма оглянулась: Свен убрал кинжал, зато вынул длинноствольный револьвер и лениво покачивал дулом вверх-вниз.
– Люблю послушный детей, – прозвучал низкий и поразительно ровный голос Свена. – Видите, вы выполнили моё желание, и никто больше не пострадал!
Эмма сделала три или четыре шага вверх по деревянным ступеням. Остановилась. Папа велел идти в комнату, и воспитание требовало подчиниться. Но любопытство желало иного. Она заколебалась. Здесь, в темноте лестничного пролёта, её в любом случае никто не видел – ни родители, ни ночной гость. Ну, разве что те невидимые существа, что бродили в темноте в последнее время. И слуги... Но слуг слышно не было.
Пока она размышляла, до неё донёсся голос матери.
– «Больше никто»? Что значит «больше»? Кто-то пострадал?
– Две глупые тётки пытались мне помешать, – лениво ответил Свен. – Пришлось их грохнуть.
Почему-то Эмма сразу догадалась, о ком идёт речь. Наверное, потому что минуту назад она подумала о слугах. Хельга и Ванесса жили в домике неподалёку от особняка, между конюшней и амбаром. Если идти от дороги, этот домик встретится в первую очередь. Но что значит «грохнуть»?
– Ах ты тварь! – крикнула мама.
– Агата! – сказал папа.
Эмма уже спустилась на две ступеньки, и ей была видна спина матери. Мама вскинула руку, в которой чернел какой-то предмет, до сего момента скрытый широким рукавом. Грянул оглушительный выстрел – Эмма от испуга присела и увидела, как над головой Свена разлетелся на щепки кусок оконной рамы. Моргнув, Свен выстрелил – револьвер вздрогнул и изрыгнул короткое пламя, и мама, не издав ни звука, упала на бок. Эмма ничего не успела понять, когда папа, заревев, словно бешеный зверь, бросился на бандита. Выстрелов больше не последовало: Свен неуловимо быстрым движением вернул револьвер в кобуру и сделал свободной рукой длинное движение, отчего папа осел на пол, хватаясь за горло.
Эмма уже не помышляла о возвращении в комнату. Она вообще не в состоянии была думать, лишь стоять как восковая фигура и наблюдать, как папа корчится на полу и издаёт жуткие булькающие звуки, а под ним быстро вырастает тёмное маслянистое пятно.
– Чёрт, грязно вышло, – заговорил Свен, заглушив ужасные звуки. Он вытер кинжал белоснежной скатертью с кружевами. – Сначала несколько дней не мог проложить полноценную тропу в это измерение, теперь вот это...
Он встал, подхватил сумку и шкатулку. Папа затих на полу, больше не двигаясь и хрипя, тело расслабилось. Мама лежала на боку, длинные волосы закрывали лицо, по белой рубашке расплывалось пятно. В воздухе стоял мерзкий запах пороха и крови. Эмма почувствовала всем телом: что-то приближается, что-то непонятное и от этого страшное – чувство было как накануне, только ярче, острее. Свен двинулся к стене с такой уверенностью, будто там распахнутая дверь. С каждым его шагом тьма в углах сгущалась, выпирала в центр помещения, как дрожжевое тесто, клубилась и завихрялась, подобно чернильному туману.
Свен сделал последний шаг и пропал в неестественной темноте. Незримая и необоримая сила повлекла Эмму следом, она не могла – и не хотела – противиться этой силе. Тёмный туманный тоннель звал и манил её, уходя вглубь стены в глубины всех существующих измерений. Не понимая, что делает, Эмма пересекла комнату, мимо тел родителей, и вошла в тоннель.
Свет пропал, пропали и запахи. Эмма продолжала идти, голова кружилась, поскольку исчезло само понятие верха и низа. Это был неприятный, но удивительный сон. Скоро она проснётся и пойдёт завтракать с мамой и папой. Возможно, она расскажет им о своём сне. А возможно, не расскажет, зачем их расстраивать? Это была последняя мысль перед потерей сознания.
2. Семья
Она проснулась и, ещё не разлепив веки, подумала: кто-то распахнул занавески, отчего солнце светит прямо в лицо. Она перевернулась на спину и потянулась с протяжным зевком... И резко села, раскрыв глаза.
Дурацкий сон продолжался. Но это уже не напоминало сон. Эмма сидела в густой траве на берегу широкой и полноводной реки – такой широкой, что и камешек не докинешь до другого берега. Солнце искрило и рябило на её поверхности, над головой раскинулось голубое небо, жужжали насекомые, журчала вода, позади Эммы тихо шумел поразительный лес. Деревья этого леса походили на исполинскую кукурузу – зелёные травянистые стволы, широченные листья.
Потрясённая, Эмма озиралась вокруг с открытым ртом и не сразу заметила движение в траве. То были серые зайчики с поразительно умными глазками-пуговичками, шестипалые ящерицы с большими головами, украшенными костистыми гребнями, и чёрные как свежие чернила вороны. Всего этих существ было десять или чуть больше; пока она спала, они тихо сидели поблизости, а сейчас, когда она проснулась, начали переговариваться писклявыми голосками. Эмма уже слышала эти голоса дома.
Увиденное напугало её, к тому же во всех деталях вспомнились события ночи. Она отогнала мысль о том, что случилось с мамой и папой, вскочила на ноги и, завизжав, бросилась очертя голову вдоль берега. Куда именно она бежала, у неё не было ни малейшего представления, казалось, если пробежать достаточное расстояние, вдалеке появится знакомый особняк и её встретят родные. Эмма не сразу сообразила, что в этом мире очень тепло, даже жарко, тогда как в привычной ей местности по ночам иногда замерзали лужи.
Она забежала в тень деревьев, похожих на кукурузу, ночная рубашка цеплялась за ветки мясистых кустов, в нос бил запах нагретой солнцем травы, и свежей воды, и цветов. Ноги несли её неведомо куда, и остановилась она, лишь столкнувшись с толстенным блестящим стволом дерева какого-то нового сорта, непохожего на кукурузу. Это дерево имело мягкую на ощупь желтоватую кору, сплошь изрезанную продольными морщинами, на высоте футов шести ствол расщеплялся на массу корявых ветвей, покрытых мелкими узкими листочками.
Когда она столкнулась с этим деревом, не успев сменить направление движения, и упёрлась в кору ладонями, ствол заметно задрожал. Морщины на коре задвигались, открылись отверстия-дупла, их было очень много, и они покрывали ствол сверху донизу. К неописуемому ужасу Эммы, в этих «дуплах» вращались огромные красноватые глазные яблоки!
Она снова закричала – на сей раз на полтона выше. Впрочем, визг тут же оборвался. Она отшатнулась от «глазастого» дерева, чувствуя, что бежать больше нет сил и что она вот-вот хлопнется в обморок. Воздух перед ней замерцал, но, по всей видимости, это ей не мерещилось. Под сенью широких листьев кукурузных деревьев витали полупрозрачные тени с парой светящихся глаз наподобие блуждающих огоньков.
В какое-то мгновение ей прямо-таки захотелось потерять сознание. Как назло, сознание только грозилось потеряться, но никуда не девалось. Эмма бросилась обратно к реке, справедливо рассудив, что говорящие зайки и вороны не в пример лучше моргающих деревьев и призраков. Чудилось, что эти ужасные существа гонятся за ней, она боялась обернуться и бежала всё быстрее, пока, наконец, не достигла кромки воды.
У самой воды её босые ступни скользнули по глинистому берегу, и она рухнула в воду. Незаметное со стороны течение с неожиданной силой увлекло её в сторону и к центру реки. Эмма умела плавать – тренировалась в пруду возле дома. Рефлексы сработали, она замолотила руками и ногами, пытаясь приблизиться обратно к берегу, хотя течение несло её со скоростью быстро бегущего человека. Изловчившись, она ухватила ветку, нависающую низко над водой. На ветке сидел один из писклявых зайчишек, от рывка от шлёпнулся в воду, и поток моментально завертел его, как кусок высушенной шкуры.
Зайчик заверещал и замолк, когда голова погрузилась под воду. Эмма, сжимая ветку одной рукой, умудрилась подхватить зайку другой. Она подсадила его на ветку, и странный зверёк, перебирая похожими на обезьяньи лапками, шустро полез по ветке. Эмме пришлось гораздо сложнее. Ветка сгибалась под её тяжестью, течение тянуло ноги, заставляя ложиться. Зато, сгибаясь, ветка приближала Эмму к берегу, так что в конце концов ей удалось зацепиться за скользкие корни и выбраться из воды.
Некоторое время она сидела прямо на траве, обняв колени. Это непредвиденное купание избавило её от шока и сильно взбодрило. Вода была тёплая, день – жарким, Эмма обсыхала на глазах. Страх перед существами здешнего мира не исчез, но значительно потускнел.
Рядом вертелся мокрый зайчишка, который упал по её вине, но которого она же и спасла. По его спине пролегали две полоски, как у бурундука. Эмма подумала, что это вовсе не зайцы. Зверьки похожи на зайцев длинными ушами, но лапки лемура и эти полоски выдавали тот факт, что это никакие не зайцы.
Всё было слишком, запредельно странным. Где же она? Что с ней случилось? Самое простое объяснение – она до сих пор спит и видит сон – звучало нереалистично на фоне этого предельно реалистичного мира, этой мокрой воды, прикосновения травы... Сны такими подробными и яркими не бывают! Эмма ущипнула себя на предплечье – боль самая настоящая.
Поразмышляв немного, она пришла к выводу, что, очевидно, это раньше она спала, и Усталый Путник Свен убил родителей во сне. Надо же, какой отвратительный сон! Ей не хотелось о нём думать, Эмма внушала себе, что всё это был кошмар, о котором надо поскорее забыть.
Несмотря на эти соображения, она расплакалась – совершенно беззвучно, только слёзы текли и текли обильным потоком. Она так и просидела остаток дня на берегу. В лес идти было страшно, возле воды как-то привычнее. Она не заметила, как потихоньку стемнело, и встрепенулась, только когда рядом кто-то зашуршал.
Это были уже знакомые ей зайчики – они окружили её со всех сторон. Среди них она увидела спасённого ею зайца с бурундучьими полосками. Вместе с шестиногими ящерицами зверьки принесли целую горку лиловых ягод и жёлтых орехов и сложили у её ног. Затем отошли и ждали, поглядывая на неё блестящими глазками.
Продолжение в комментариях