— Ложку можно? — Артем, сдерживая дрожь в руках, взял тарелку со следами засохшей пищи. Вблизи каша — судя по всему перловая — напоминала чью-то рвоту.

Толстуха вручила Артему ложку. Пока он жадно поглощал помои, стараясь не обращать внимания на их отвратительный вид и запах, медсестра все тем же половником зачерпнула из ведра темной жижи и, налив ее в стакан, протянула его Артему.

Не сказав больше ни слова, она укатила тележку к Калеке. Разбудив инвалида, толстуха присела на край койки и принялась кормить его с ложки, тихонько что-то приговаривая. Артем, покончив с кашей, запил ее жидкостью из стакана. Это оказался компот из яблок — такой кислый, что свело скулы.

— Послушайте, как вас зовут? — как можно приветливее сказал Артем, когда медсестра закончила кормить Калеку.

— Чего надо? — огрызнулась толстуха, забирая тарелку у Плешивого.

— Пожалуйста, мне очень нужно связаться с родственниками. — Артем старался говорить спокойно, но дрожь в голосе выдавала его отчаяние. — Они волнуются за меня. Мне нужен мой телефон!

— Нельзя. — Медсестра выхватила тарелку и стакан из рук Артема. — Нужно соблюдать строгий режим, голубчик.

Ответ толстухи взбесил Артема. Он втайне надеялся, что медсестра, какой бы черствой и неприятной она ни была на вид, проявит к нему жалость и разрешит поговорить по телефону с матерью или сестрой. Или, на худой конец, с бывшей женой. Но толстая тварь осталась бессердечной.

— Сука! — выкрикнул Артем. — Да кто вы такие, ублюдки?! Отпустите меня отсюда!

— Ты ведь все равно не уйдешь, голубчик, — усмехнулась медсестра, взяв с тележки шприц с желтоватым раствором. — Будешь плохо себя вести — не получишь волшебный укольчик.

Она подошла к Артему и приблизила шприц к катетеру на его руке. Артем заелозил в кровати, стараясь отпрянуть от толстухи, но она схватила его за плечо и ловким движением воткнула шприц.

— Вот так, хорошо, — с довольной улыбкой протянула медсестра, впрыскивая раствор.

Положив шприц на тележку, она выкатила ее из палаты, так и не покормив Жирдяя, храпевшего в койке. Артем вспомнил, как однажды читал о странном заболевании, из-за которого человек все время спит, и задался вопросом: уж не такой ли болезнью страдает Жирдяй?

Артем посмотрел на других соседей по палате. Плешивый все так же сидел, таращась пустым взглядом внутрь своей черепной коробки. По его обвисшим губам стекала слюна с остатками каши. Калека лежал в постели, глядя в потолок, и Артем снова удивился, почему инвалид больше не двигается и даже не шевелит шеей? Что с ним сделали на операции?

Мысли путались в голове, сбивались в клубок, распутать который Артем уже не мог. Мышцы словно превратились в свинец, боль в голове и пояснице утихла. Соскальзывая в вязкую дрему, он понял, что медсестра вколола ему обезболивающее вперемешку со снотворным.

* * *

Артема разбудил скрипучий голос медсестры. Открыв глаза, он увидел, как она усаживала Плешивого в кресло-коляску. За окном стемнело, и люминесцентные лампы, тихо жужжа, наполняли палату мертвенным свечением.

— Ноги поставь на подставку, — командовала толстуха, наблюдая, как Плешивый медленно, словно под действием транквилизаторов, устраивается в кресле.

— Куда вы его везете? — вмешался Артем.

— Твое дело, голубчик, — лежать и набираться сил, — усмехнулась медсестра, выкатывая из палаты коляску с Плешивым.

Когда они скрылись в коридоре, Артем, приподнявшись на локтях, посмотрел на Калеку. Он все так же неподвижно лежал на койке со взглядом, устремленным в потолок.

— Его забрали на операцию? — спросил Артем.

— Да. — Голос Калеки, казалось, охрип еще больше.

— Почему они проводят их по ночам?

— Доктору так нравится.

Из глубины коридора донесся приглушенный звук циркулярной пилы, а затем раздался плач — надрывный, наполненный болью и ужасом. И хотя Артем ни разу не слышал голоса Плешивого, он не сомневался, что этот жуткий вой принадлежал именно ему. Через мгновение он оборвался. Визг пилы продолжался еще некоторое время, но затем тоже стих.

— Что с ним делают? — сглотнув горький ком в горле, спросил Артем в пугающей тишине.

— Какая разница, — безразлично протянул Калека. — Кто-то получит деньги. Вот и все.

У Артема похолодело внутри. В ушах гулко застучало, а волосы на затылке встали дыбом. Чудовищная догадка озарила его.

— Они что, режут его на органы? — ужаснулся он.

— Если бы, — ухмыльнулся Калека.

— Вас похитили?

— Голубчик, ты задаешь слишком много вопросов. — Калека прикрыл глаза, будто намекая, что этот разговор его утомил. — Я оказался здесь по своей воле, чтобы помочь деньгами дочери. Доктор хорошо платит.

— А Жирдяй и Плешивый?

— Думаю, их сдали родственники или опекуны. Кому нужны дебил, пускающий слюни, и вечно храпящий жирный кабан? Его ж не прокормишь. А может, их просто где-нибудь подобрали. В бомжах недостатка нет.

Калека замолчал, словно намеренно сделав театральную паузу перед тем, что собирался сказать дальше. Артем задрожал, ощущая, как живот стянуло от нехорошего предчувствия. Он уже знал, какими будут слова Калеки.

— А вот ты, голубчик, удачно им подвернулся, — с усмешкой в голосе прохрипел инвалид. — Но ты не переживай: скоро все закончится. Им еще чуть-чуть осталось.

— Что закончится?! — вспылил Артем; его губы затряслись, а согнутые в локтях руки задрожали от напряжения. — Что они с нами сделают?!

— Скоро узнаешь. — Калека зевнул и закрыл глаза: разговор окончен.

— Сука, — процедил сквозь зубы Артем, откидываясь на подушку.

По коридору протопали шаги, щелкнул выключатель, и свет в палате погас. Вглядываясь в полумрак, разбавленный лунным светом из окна, Артем твердо решил: он во что бы то ни стало выберется из этой вонючей дыры.

* * *

Утром они вернулись: медсестра втолкнула в палату каталку, на которой без сознания лежал Плешивый. Толстуха сдернула простыню, покрывавшую мужчину, и Артем содрогнулся от потрясения: у Плешивого не было ног. За два дня он привык к виду его волосатых, испещренных венами конечностей, но теперь вместо них зияли свежие розовые швы, сочившиеся кровью. Не было даже культей: ноги отрезали под корень, словно выдрав их с костями из тазобедренных суставов.

Медсестра, подхватив Плешивого за подмышки, стащила его с каталки на койку и накрыла покрывалом. Артем в ужасе наблюдал, как кровь из ран пропитывает ткань в том месте, где у Плешивого раньше были ноги.

Тем временем толстуха вытолкнула каталку в коридор, а затем, спустя несколько мгновений, вернулась в палату — на этот раз с тележкой, на которой дымилась кастрюля с едой.

— Ешь, голубчик. — Медсестра положила на грудь Артема тарелку с кашей. — Набирайся сил.

— Что вы с ним сделали? — Артем не мог отвести взгляда от человеческого обрубка, в которого превратился Плешивый. — Зачем вы отрезали ему ноги?!

Медсестра подкатила тележку к Калеке и, плюхнув жирную задницу на край койки, принялась кормить с его с ложки. Он медленно жевал кашу, с безразличным видом уставившись в потолок.

— Тебе нельзя нервничать, голубчик, — ответила медсестра. — Будешь нервничать — голова разболится. А тебе надо ее беречь.

Артема корежило от негодования и злости, но ничего поделать он не мог: ноги по-прежнему не двигались, он был прикован к постели. Ясно одно: этой ночью толстуха вновь придет в палату, чтобы забрать на операцию его или Жирдяя. И к этому времени нужно было придумать, как выбраться из заточения.

Артем взял тарелку с кашей, удивившись тому, какой легкой она оказалась. Спустя мгновение он понял, что чувствует силу в мышцах рук: они больше не дрожали и не падали безвольно на койку.

Они окрепли и были готовы к отпору.

* * *

Как и ожидал Артем, поздним вечером по коридору разнеслось грохотание. Дверь распахнулась, и на пороге в мутном желтом свете появилась медсестра с инвалидным креслом. Артем, смежив веки будто спит, замер: к кому она подойдет — к нему или Жирдяю?

Медсестра, окинув взглядом обитателей палаты, подкатила коляску к койке с храпящим толстяком.

— Просыпайся, спящая красавица, — хихикнула толстуха.

Она растолкала Жирдяя, и тот, моргая сонными глазками, спрятанными в жировых складках век, непонимающе на нее уставился.

— Что таращишься? — буркнула медсестра. — Поднимай зад и садись в коляску.

К удивлению Артема, Жирдяй, не сказав ни слова, послушно поднялся с постели и, чуть пошатываясь, пересел в кресло. Медсестра, кряхтя от натуги, вытолкала коляску в коридор. Спустя несколько минут стук ее каблуков и скрип колес затихли.

— Завтра твоя очередь, голубчик, — прокаркал Калека, вылупившись в потолок. — Недолго ждать осталось.

— Это мы еще посмотрим!

Откинув пропахшее мочой одеяло, Артем поднялся на руках. Посидев так немного, он дождался, когда утихнет дрожь в мышцах. Голова раскалывалась, словно угрожая взорваться изнутри, а поясница ныла так, будто в нее воткнули сотни раскаленных игл. Артем сжал зубы, пытаясь перетерпеть боль. Он свесился с койки и, коснувшись ладонями изодранного линолеума, подтянул ноги к краю кровати.

Артем грохнулся на пол, стараясь смягчить удар руками. Голова и поясница отозвались вспышками резкой боли. В глазах плясали огненные точки, и Артему потребовалось время, чтобы сфокусировать взгляд.

Голый, с торчащим из органа катетером, от которого к мешку для сбора мочи тянулась длинная трубка, Артем распластался на полу, собираясь с силами. План был прост: подтягивая тело на руках, он выползет из этой чертовой палаты, а дальше будет видно. Задача минимум — найти телефон и связаться с полицией и родственниками. Ну а если повезет — удрать из этой живодерни, даже если ему придется на пузе продираться сквозь тайгу.

Артем, корчась от боли, медленно вытянул катетер из органа и отбросил его в сторону. Медлить больше нельзя: подтягиваясь на руках, он с кряхтением пополз к двери. Пол холодил грудь и живот, а вот ниже пояса Артем ничего не чувствовал.

Казалось, прошла целая вечность прежде, чем он оказался недалеко от кровати Калеки. Не поворачивая головы, инвалид лежал в койке и молчал, будто бегство Артема совсем его не интересовало. Вдруг под простыней, укрывавшей его короткое тело, едва заметно что-то шевельнулось. Артем остановился: что это могло быть? Ведь у Калеки не было ни рук, ни ног.

Артем, словно завороженный, наблюдал за тем, как под простыней что-то медленно ворошилось в тех местах, где у Калеки раньше находились конечности. Движения были микроскопическими и неприметными — понятно, почему Артем не замечал их раньше на расстоянии. Он подполз к койке и, помешкав мгновение, резко откинул простыню.

От увиденного перехватило дыхание, а сердце пропустило удар. Ужас окатил Артема ледяной водой, когда спустя мгновение он осознал чудовищную картину, напоминавшую оживший кошмар: голова Калеки свежим, сочащимся сукровицей швом, соединялась с жирным свиным туловищем, лежавшим на спине. Передние и задние лапы с уродливыми белесыми копытцами, напоминавшими недоразвитые детские ручонки, медленно шевелились в воздухе. На брюхе, покрытом жидкими волосками, топорщились бледно-розовые соски.

Артем опустил голову, сдерживая комок рвоты, рвущийся наружу.

— Что, не очень видок? — ухмыльнулся Калека, не поворачивая голову в сторону Артема: он просто физически не мог этого сделать. — Зато хорошо заплатили. Леночка по долгам расплатится, а там глядишь — в Москву переберется, заживет как надо.

— Вы больной, — только и смог выдавить из себя Артем, корчась от рвотных позывов. — Больной ублюдок.

Калека противно захихикал. Артема трясло. В голове звенела мысль: если голову Калеки пересадили на свиную тушу, то куда же дели его тело? Зачем оно понадобилось живодерам?

Каждая секунда, потраченная на размышления, могла стоить Артему жизни. Цепляясь руками за пол, он пополз к двери. Медсестра никогда не закрывала ее на замок. Артем, приподнявшись на одной руке, уцепился за ручку и потянул ее вниз — дверь открылась.

Артем выполз в коридор, освещенный желтоватым сиянием плафонов. Длинный и узкий, он простирался в оба конца: слева его обрубала глухая стена с облупившейся краской, а справа — старая рассохшаяся дверь, которая, вероятно, служила выходом из отделения. По обе стороны коридора тянулись двери. Прислушавшись, Артем услышал за ними едва различимые болезненные стоны. Должно быть, эти двери вели в палаты, в которых томились другие пациенты жуткой больницы.

Но рассуждать об этом не хотелось. Артем, подтягивая тело руками, двинулся к цели — белому прямоугольнику двери в конце коридора. Облупившаяся плитка царапала тело, гулявший по полу сквозняк холодил кожу. Медленно, с невероятным напряжением, Артем преодолевал расстояние в несколько метров. Вскоре по правую руку открылся небольшой закуток — пост медсестры со столом и шкафчиками, приколоченными к стене. В глубине темнело сумраком окно. Артем решил проверить, что находится снаружи больницы — вдруг там ждет новая опасность?

Убедившись, что коридор по-прежнему пуст, он подполз к подоконнику. Зацепившись за него руками, подтянулся и выглянул в окно. Перед ним в тусклых сумерках простирался больничный двор — поросшая неопрятными кустарниками и деревцами территория с потрескавшейся асфальтовой дорожкой, на краю которой скособочилась скамейка. Чуть поодаль притаились две машины «скорой помощи» с разбитыми окнами — и старый «уазик». Артем не сомневался, что это был тот самый автомобиль, который подрезал его на гравийке в тайге.

Окно находилось на уровне первого этажа, а это значило, что дверь в конце коридора наверняка служила выходом из больницы. Артем на секунду задумался о том, не выбить ли ему стекло? Но передумал: шум привлечет внимание живодеров, к тому же у него навряд ли хватит сил, чтобы ослабшими руками подтянуть тело на подоконник.

Артем отвернулся от окна и пополз дальше по коридору. До заветного белого прямоугольника оставалось метров восемь, когда он заметил свет, лившийся из приоткрытой двери слева. Она вела в палату, откуда доносились тихие звуки, напоминавшие лязг металлических инструментов. Щель в дверном проеме располагалась в нескольких сантиметрах от Артема, и любопытство овладело им: он хотел узнать, что происходит в мрачных застенках больницы.

Стараясь не шуметь, он осторожно подполз к двери и заглянул внутрь. По центру палаты высился стол, освещенный мощными лучами хирургического светильника. На столе распластался голый Жирдяй; глаза его были закрыты, а лицо будто превратилось в восковую маску. Возле него копошился врач, одетый в хирургический костюм и маску. Увлеченный своими манипуляциями, он не замечал Артема.

Отложив на столик пинцет и скальпель, доктор взял небольшую циркулярную пилу и поднес ее к Жирдяю. Раздался громкий механический визг, от которого у Артема похолодело внутрь: врач резал Жирдяя пилой! Повозившись некоторое время, он выключил инструмент и убрал его на столик.

Когда доктор отошел в сторону, словно оценивая результат работы, перед Артемом открылась чудовищная картина: толстая рука Жирдяя лежала на столе рядом с его телом, а из раны на плече сочилась алая кровь.

Ледяная волна ужаса окатила Артема, но осознать случившееся до конца он не успел: над головой раздался громкий голос медсестры:

— Пошпионить решил, голубчик?!

Артем судорожно дернулся в сторону, но толстуха, схватив его за волосы, поднесла к шее шприц и вонзила в нее иглу. Она надавила на поршень, и Артем почувствовал, как жидкость стремительным потоком вливается в кровоток, погружая сознание во тьму.

* * *

Артем распахнул глаза — их ослепило яркое сияние. Зажмурившись, он отвернул голову от беспощадного света хирургических ламп. Шею пронзила острая боль, будто кожу стянуло колючей проволокой. Полежав так немного, Артем с растущим беспокойством понял, что не чувствует рук, ног и всего остального тела.

Когда он снова открыл глаза, то увидел перед собой каталку, приставленную к столу, на котором он лежал. На ней распласталось бледное обнаженное тело. Артема охватил парализующий ужас, когда он заметил, что у трупа нет головы: вместо нее на шее зияла рана с темной, свернувшейся кровью. Взгляд скользнул дальше по обезглавленному телу. Артем заметил катетер на руке и ссадины на груди и плечах, смазанные йодом или прикрытые марлевыми повязками. Внутри заворочалось подозрение: тело на каталке казалось чужим и знакомым одновременно.

Артем отвернулся, скорчившись от боли в шее. Он сощурил глаза от яркого света, разглядывая собственное отражение внутри вогнутой хромированной поверхности хирургического светильника.

Артем с изумлением увидел на тощей, впалой груди татуировку в виде скорпиона, вскинувшего хвост. Затем его взгляд переместился к толстым, испещренным крупными родинками рукам, которые свежими шрамами соединялись с плечами. Ниже худосочного туловища со сморщенным пенисом тянулись волосатые ноги, изуродованные вздутыми варикозными венами.

Перед глазами все поплыло, горло сдавило от ужаса, но уже через мгновение чудовищное потрясение сменилось паникой. Артем закричал — дико, истошно, безумно. Хотелось спрыгнуть со стола и бежать прочь, но сделать этого он не мог: конечности Плешивого и Жирдяя, пришитые к туловищу Калеки, отказывались подчиняться. Артем лишь беспомощно вертел головой по сторонам, и каждое движение отзывалось острой болью в свежих швах на шее.

— Что орешь? — Лицо медсестры заслонило свет хирургической лампы.

Артем замолк, испуганно глядя на толстуху. Рядом с ней вырос врач, его узкое лицо наполовину закрывала маска. Он посветил фонариком в глаза Артему, а затем рукой в перчатке дотронулся до его подбородка и повернул голову набок. Перед взглядом Артема снова возникло его бывшее тело: обезглавленное и больше никому не нужное, оно лежало на каталке рядом с операционным столом.

— Теперь поверни голову обратно, — скомандовал врач.

Артем послушно выполнил приказ, скривившись от боли в шее. Врач довольно кивнул:

— Что ж, неплохо: по крайней мере этот образец способен вертеть головой. Посмотрим, как долго он протянет. — Доктор взглянул на медсестру. — Отвезите его к остальным подопытным на второй этаж.

Артем закрыл глаза. Теперь его мало что волновало. В голове, пришитой к чужому туловищу, стало темно и пусто: сознание вырвалось из нее вместе с истошным криком ужаса.

* * *

Спасибо, что прочитали) Приглашаю в группу ВК с моими рассказами: https://vk.com/anordibooks, подписывайтесь)

— Не видишь, что ли? — медсестра ухмыльнулась. — Катетер вставляю. Надоело мне простыни за тобой менять.

Артем скривился, ощущая, как толстая трубка распирает орган изнутри. Пока медсестра заканчивала манипуляции, Артем огляделся. Он находился в просторной палате, вид которой напоминал декорации к фильму ужасов. Стены с облупленной краской, обнажавшей потемневшую от больничных миазмов штукатурку. Высокий потолок в бурых пятнах протечек по углам. Мигающие люминесцентные лампы, от света которых слезились глаза, а от гула — трещало в голове. В мутное окно с почерневшими от грязи рамами заглядывал сумрак, скрывавший территорию больничного двора. Артем поморщился от запаха хлорки, старой мочи и прокисшей капусты.

Палата была шестиместной, но занятыми оказались только четыре койки. Слева от Артема две кровати пустовали, напротив же расположились три пациента. Медсестра-толстуха, возившаяся с катетером, мешала их рассмотреть, к тому же Артем не мог долго держать голову на вытянутой шее — мышцы затылка сводило от боли, и голова раскалывалась, словно внутри грохотали сотни отбойных молотков. Он прислушался к организму и ощутил тупое жжение в пояснице, будто позвоночник пилили ржавой ножовкой с затупленными зубьями.

Артем откинулся на подушку и попробовал пошевелиться. Руки едва двигались: казалось, мускулы и кости превратились в желе, и каждая попытка их приподнять заканчивалась ощущением невероятной усталости, разливавшейся по всему телу. С ногами дела обстояли хуже: Артем их не чувствовал. Его прошибло потом от ужаса.

— Что со мной? — сипло выдохнул он. — У меня травма? Перелом позвоночника?! Я парализован?!

Мысли в панике мельтешили в голове: один за другим мозг подкидывал диагнозы, о которых Артем когда-то слышал. Медсестра, кинув на него равнодушный взгляд, сухо ответила:

— Тебе нельзя волноваться, голубчик. Нужно соблюдать строгий постельный режим. Это предписание доктора.

Кто-то из соседей по палате фыркнул от смеха. Артем, облизав пересохшие губы, снова спросил:

— Я в реанимации?

— Здесь нет реанимации. — Медсестра поморщилась, поправляя катетер с таким выражением лица, будто вид мужского органа вызывал у нее рвотный рефлекс.

— Где я? — не унимался Артем. — Что это за больница?

Медсестра повесила мешок для сбора мочи на ржавую проволоку, приделанную к койке, и с безразличием посмотрела на Артема.

— Голубчик, тебя нашли без сознания в разбитой машине на гравийке в тайге. Привезли в больницу. Полдня ты провалялся в отключке.

Воспоминания бурным потоком хлынули в мозг, и Артем судорожно вздохнул: ребра от глубокого вдоха отозвались резкой болью. Он скосил взгляд на оголенную грудь и заметил на ней множество глубоких ссадин, обмазанных йодом. Некоторые раны покрывали марлевые повязки, зафиксированные лейкопластырем.

— Я хочу поговорить с врачом! — потребовал он. — Позовите доктора!

— Обход врача будет утром, — отрезала медсестра. — А сейчас тебе нужно отдохнуть, голубчик.

Взяв шприц, резким движением она вогнала иглу в катетер на руке Артема и впрыснула лекарство.

— Что вы мне вкололи? — испугался Артем, наблюдая, как медсестра убирает шприц в эмалированный лоток.

— Обезболивающее. — Кривая ухмылка разрезала толстое лицо. — Чтобы голова не трещала. Тебе надо ее беречь, голубчик.

Накинув тяжелое, вонявшее застарелой мочой одеяло на Артема, медсестра взяла лоток с использованным шприцем и направилась к выходу из палаты. Удаляясь, она виляла жирной задницей, обтянутой мятым, заношенным халатом в засохших бурых пятнах, при виде которых Артема передернуло.

Когда медсестра вышла, захлопнув рассохшуюся дверь с облупившейся краской, Артем перевел взгляд на соседей по палате. На койке напротив, прислонившись к стене, сидел тощий, словно мумия, мужчина лет шестидесяти. На его оголенной впалой груди синела татуировка со скорпионом, вскинувшим жало. Худое, изможденное лицо с глубоко запавшими глазами покрывала многодневная щетина; на заостренном черепе топорщились засаленные волосы. Вначале Артему показалось, что мужчина сидит на коленях, заведя руки за спину, но, присмотревшись, он понял, что перед ним был калека-ампутант: его конечности представляли собой короткие обрубки культей с безобразными шрамами. Артем вспомнил, что у его дядьки, воевавшего в Чечне, на груди тоже красовалась татуировка в виде скорпиона — символ бойцов, служивших на Северном Кавказе. Уж не там ли потерял руки и ноги калека напротив?

Левее от инвалида располагалась койка, на которой лежала груда жира — других слов для второго соседа по палате Артем найти не мог. Тучный мужчина, откинув лысую голову на подушку с пожелтевшей наволочкой, похрапывал во сне. Из уголка его мясистых, обмякших губ подтекала струйка слюны; толстые, в крупных родинках руки покоились на одеяле, наполовину укрывавшем его массивное тело.

Артем перевел взгляд. Левее спящего толстяка, на койке возле раковины расположился третий сосед по палате. Плешивый, низкорослый, на вид лет сорока, он сидел на кровати в заношенной майке и семейных трусах, доходивших чуть ли не до середины его волосатых ног со вздутыми варикозными венами. Уставившись в одну точку, он что-то тихо бормотал себе под нос, будто вслух вел беседу с внутренним «я».

— Давно вы здесь, мужики? — спросил Артем, чтобы хоть как-то начать разговор. — Ну и больничка, да?

Жирдяй в кровати и плешивый возле раковины никак не отреагировали на слова Артема — казалось, они даже его не услышали. А вот калека на койке напротив оживился: он заелозил спиной по стене, стараясь сесть поудобнее. Впившись в Артема острыми глазами, сверкавшими во впалых глазницах, он осклабился щербатым ртом с пожелтевшими от никотина зубами. Артем ждал, что он скажет, но реплики не прозвучало. Тогда он заговорил первым:

— Меня зовут Артем. А вас?

Плешивый проигнорировал вопрос, жирдяй продолжал похрапывать, а калека ответил сиплым голосом, будто уже давно ни с кем не разговаривал:

— Какая разница? Ты лучше скажи, голубчик, сигареты у тебя есть?

— Не курю, — отрезал Артем, а сам подумал: что ж, если его соседи по палате не хотят представляться, то он будет называть их Калекой, Плешивым и Жирдяем. Не дождавшись реакции от собеседника, он снова спросил: — Что это за больница? Мы в Калынгоне?

— Какая разница? — ощерился Калека. — Как будто это что-то изменит.

Странные ответы инвалида раздражали Артема. Сдерживая растущее недовольство, он как можно мягче проговорил:

— Послушайте, я хочу связаться с родней. Нужно сообщить им, где я нахожусь.

— Завтра придет врач — у него и спросишь.

Калека повалился на койку и, елозя как червяк, отвернулся к стене, словно давая понять, что разговор окончен.

— Спокойной ночи, голубчик, — прохрипел он.

* * *

Когда сумрак за окном сгустился, по коридору протопали шаги, и щелкнул выключатель: люминесцентные лампы на потолке погасли, и палата погрузилась в полумрак.

Соседи Артема давно спали. Жирдяй даже не просыпался, Калека захрапел сразу же после разговора с Артемом, а Плешивый, посидев некоторое время на койке, так же молча повалился в постель и засопел. Казалось, пациенты странной больницы пребывали в сомнамбулическом трансе с редкими эпизодами просветления сознания. Артем с растущим беспокойством подумал, ждет ли его та же участь?

Он по-прежнему не чувствовал ног, а вот руки с трудом шевелились, хотя поднять их все равно не получалось. Наковальня в голове и жжение в пояснице немного утихли — должно быть, подействовало обезболивающее. Артем, проваливаясь в вязкую полудрему, перебирал в памяти события, которые привели к аварии на гравийке.

Два месяца назад он развелся с Катей. Инициатором расставания была жена, и для Артема стало шоком ее признание: она его не любила, а их брак — «ранний и необдуманный», как она выразилась — превратился для нее в пытку. Тоска после расставания с Катей с каждым днем все глубже засасывала Артема в черную дыру отчаяния и депрессии. Однажды утром, проклиная очередное похмелье, он понял, что дальше так продолжаться не может: он либо сойдет с ума, либо выберется из этой ямы. Выход нашелся быстро. В гараже ждала старая отцовская «нива», на которой Артем решил совершить марш-бросок по любимым местам детства — таежным речкам и озерам, куда он каждое лето ездил с родителями и сестрой. Правда, последний раз Артем был в этих глухих краях в старших классах. Плохое знание маршрута его не остановило: в наши дни это не проблема, когда есть навигатор.

Не сказав родне ни слова о своем плане (ему надоело выслушивать постоянные упреки), Артем отправился в путь. С каждым километром ему становилось легче: боль от расставания с Катей утихала, оставалась в прошлом, как исчезала позади «нивы» ухабистая лента дороги. Он ехал по сибирскому бездорожью, по гравийкам, которые разбегались по бескрайней тайге, проезжал забытые всеми городки и мертвые поселки. Впереди была цель — тихий затон у притока реки Туй, где в детстве он провел самые счастливые дни. Рыбалка, природа, ночи у костра под звездным небом — Артем уже предвкушал, как забудет обо всех проблемах, растворившись в безмятежности и покое.

Навигатор сломался, когда Артем решил сократить путь до затона по гравийной дороге, что вела через поселок Калынгон. Он смутно припоминал, как отец, чертыхаясь на каждом ухабе, вел «ниву» по затерянной в тайге гравийке, поэтому решил, что справится без помощи навигатора. И все было хорошо, пока в ста километрах от поселка его не подрезал неизвестно откуда появившийся старый «уазик». Артем резко выкрутил руль, не вписался в поворот — и вылетел на обочину, врезавшись в дерево. Чудовищный скрежет металла и взрыв в голове — последнее, что отпечаталось в памяти до того, как он очнулся в больнице. И вот теперь он лежал неизвестно где в пропахшей мочой койке, оторванный от родни — они остались в Омске, понятия не имея о местонахождении Артема.

Мысли о его нынешнем состоянии не давали покоя, метались в распухшей голове, вызывая тревогу и страх. Почему он не может пошевелиться? Что, если позвоночник действительно сломан, и теперь он на всю жизнь останется инвалидом, прикованным к кровати? Почему не пришел врач? Что это за жуткая больница? И где она расположена?

Размышления Артема прервал грохот из коридора — похоже, по нему катили что-то металлическое и дребезжащее. Дверь в палату распахнулась, пропуская полосу желтого света из коридора. Медсестра-толстуха вкатила громыхающую по полу каталку и остановила ее возле койки Калеки.

— Просыпайся, — приказала она. — Пора.

Калека, спросонья хлопая глазами, как червяк заерзал в койке, пытаясь пододвинуться поближе к каталке. Медсестра, устав наблюдать за его мучениями, с недовольным вздохом схватила Калеку за бока и бросила на каталку — грубо и бесцеремонно, будто то был не живой человек, а кожаный мешок с костями и мясом.

— Куда вы его везете? — Артем приподнялся на локтях, но тут же повалился назад — руки его по-прежнему не держали.

— На операцию, — буркнула медсестра.

Накрыв инвалида простыней, она толкнула каталку к двери. Артем зацепился взглядом с Калекой прежде, чем он исчез в коридоре. В его глазах читалась странная, пугающая смесь из страха, обреченности и неожиданной эйфории, будто то, чего он так долго ждал, наконец-то сбывалось.

Вытолкнув каталку в коридор, медсестра захлопнула дверь, погрузив палату в полумрак; вскоре грохот колес о выщербленный пол утих. Несмотря на дикий шум, нарушивший ночной покой, соседи Артема — Плешивый и Жирдяй — даже не шелохнулись, продолжая похрапывать в койках.

Артем закрыл глаза, пытаясь уснуть. Он мало знал о больничных порядках, но один вопрос занозой саднил в голове: разве операции делают по ночам? Он слышал, что хирурги в любое время суток экстренно оперируют пациентов, жизни которых висят на волоске, но Калека не походил на такого больного: несмотря на отсутствие конечностей (он явно лишился их много лет назад), мужик выглядел вполне нормально. Откуда же такая спешка? Почему его забрали на операцию посреди ночи?

Погруженный в тревожные мысли, Артем не заметил, как провалился в черную пучину забытья. Ему снилось, как его тело, зажатое в покореженной от удара «ниве», раздирали на части голодные звери, а над тайгой разносились вопли Калеки вперемешку с истошным визгом свиней.

* * *

Он проснулся, когда в палате раздался громкий мужской голос:

— Операция прошла успешно!

Артем разлепил глаза и, моргая от серого света, лившегося из окна, сфокусировал зрение. Возле койки инвалида, повернувшись спиной к Артему, стоял высокий мужчина в белом халате. Он разговаривал с Калекой, который комочком лежал в постели, накрытый простыней. Артем удивился: он провалился в такой глубокий сон, что даже не заметил, как инвалида вернули в палату после операции.

— Свою часть уговора я выполнил, — слабым голосом просипел Калека. — Теперь ваша очередь, доктор.

— Как мы и договаривались, ваша дочь получит деньги сегодня же, — с холодным безразличием ответил врач.

— Спасибо, доктор, — дрожащим голосом протянул Калека, словно собирался расплакаться. — На себе я давно поставил крест, но я рад, что у Леночки будет новая жизнь.

— У вас теперь тоже новая жизнь, — сказал врач, и Артему почудилась усмешка в его словах. — Отдыхайте.

Доктор отвернулся от Калеки и подошел к Артему, давая возможность себя рассмотреть. У него было морщинистое, вытянутое лицо, и длинные, чуть согнутые в локтях руки, делавшие его похожими на богомола. Маленькие, широко расставленные глаза прятались за стеклами очков в толстой оправе. На подбородке топорщилась жидкая бородка, а голову серебрили седые волосы, зачесанные назад.

— Как самочувствие? — поинтересовался врач таким тоном, будто спрашивал о погоде за окном. — Голова не болит?

— Я хочу знать, что со мной случилось, — отчеканил Артем, давая понять, что не собирается терпеть идиотские расспросы доктора.

Врач, проигнорировав слова Артема, вытащил из кармана молоточек, каким неврологи проверяют рефлексы у больных, и поднес его к глазам Артема.

— Следите за молотком, — велел он, проведя инструментом по воздуху вначале влево, а затем вправо.

Артем выполнил указания врача, ощущая, как внутри вспухает пеной недовольство. Доктор, приподняв поочередно руки Артема, постучал молотком по локтям. Они слабо дернулись, и врач, удовлетворенно кивнув, сказал:

— Все хорошо. Вам нужно соблюдать постельный режим.

— Хорошо?! — возмутился Артем. — А что с моими ногами? Они же не двигаются!

Врач скривился, будто от негодования пациента у него случилась изжога.

— Диагноз требует уточнения, — ответил он, поворачиваясь к выходу.

— Постойте! — Артем крикнул в спину доктора, и тот, замерев на месте, обернулся с недовольным видом. — Вы связались с моими родственниками? Они знают, где я?

— Конечно. — Врач, не моргая, смотрел на Артема, и в его взгляде сквозило холодное равнодушие вперемешку с раздражением.

— Вы говорили с моим отцом? Он приедет?

— Да. Ваш отец уже в пути. — Врач натянуто улыбнулся. — Все будет хорошо. Вам нужно больше отдыхать.

Артем не выдержал. Он оперся на локти, и с трудом приподнявшись, закричал:

— Вранье! Никому вы не звонили! Мой отец уже пять лет как мертв! Где я?! Что это за больница, мать вашу?! Кто вы такие?!

Он выплевывал вопросы один за другим, но врач, смерив его безразличным взглядом, тихо процедил:

— Вам нельзя нервничать. Это вредно для головы. Отдыхайте.

Он развернулся и вышел, оставив Артема в ярости, растерянности и в компании странных соседей по палате. Жирдяй все так же похрапывал на койке — казалось, за всю ночь и утро он ни разу не пошевелился. Плешивый, свесив волосатые, исчерченные венами ноги с кровати, смотрел в одну точку и что-то тихо бубнил под нос. Калека, накрытый простыней, лежал в постели, уставившись в потолок. Не поворачивая голову в сторону Артема, он с усмешкой просипел:

— Расслабься, голубчик. Ты у них на крючке. Но скоро все закончится.

Артем, чувствуя, как трясутся от напряжения согнутые в локтях руки, оставил попытки выпрямиться в постели и обессиленно упал на подушку. Впрочем, он отметил небольшой прогресс: вчера вечером он едва ли мог поднять ладони.

— Кто они такие? — прорычал Артем, задыхаясь от злости на собственную немощность. — Что они с вами сделали ночью?

— Теперь это не важно. — Голос Калеки стал тише.

Артем собирался задать уточняющий вопрос, но его оглушил неприятный звук, похожий на треск разорвавшейся ткани: Плешивый выпустил газы, нисколько не изменившись в лице.

— Что здесь, черт подери, происходит?! — взорвался Артем, когда ядовитые испарения из кишечника Плешивого распространились в затхлом воздухе палаты. — Какого хрена жирный все время спит, а этот пердун постоянно таращится в одну точку? Что с ними не так?

— Им уже нечего терять, кроме себя, — медленно, еле ворочая языком проговорил Калека, по-прежнему глядя в потолок. Казалось, он едва ли мог шевелить шеей, и Артем в очередной раз задался вопросом, что же сделали с инвалидом во время ночной операции?

Он хотел спросить об этом, но Калека, закрыв глаза, с тихим храпом провалился в сон. Артем же углубился в размышления. Он проклинал себя за то, что отправился в эту идиотскую поездку. Какого черта его понесло в тайгу? Теперь он лежит в больнице в какой-то Богом забытой дыре, и шансы, что его найдут, стремятся к нулю: ни мать, ни сестра понятия не имеют о его путешествии, а когда спохватятся, то навряд ли смогут его отыскать.

Артем вспомнил о загадочных случаях исчезновения людей, о которых рассказывали по телевизору и писали в интернете: кто-то вышел из дома — и больше не вернулся.

От мысли о том, что такая же участь теперь ждет его, Артем содрогнулся и тихо заскулил. Голова вновь разрывалась от боли, а поясницу, казалось, разъедала кислота, разливавшаяся от спины к животу, груди, рукам и шее. Ног он по-прежнему не чувствовал.

Продолжение здесь

Приглашаю в группу ВК с моими рассказами: https://vk.com/anordibooks , подписывайтесь)