Снилось мне, будто я попал в день, сшитый наизнанку. Лето было, а с неба, вопреки всякой географической пристойности, моросил мелкий дождик, словно некто сверху перетирал лазуритовые бусины в пыль. Я стоял с моей супругой, Беатрисой Подсомневой, под её огромной синей шляпой, которая, как мне было доподлинно известно, уже третий год томится в шкафу отеля «Афродита» на острове Кипр, заколдованная и не желающая возвращаться.
Губы её сияли алым цветом нестираемой помады «Поцелуй Хризолита», и она, по своему обыкновению, проверяла её стойкость, оставляя отпечатки на моём носовом платке, который от этого становился всё больше похож на карту архипелага Нежных Чувств. «Удачи на работе, мой милый, — пропела она, — только смотри, не растеряй по дороге свои здравые мысли!»
И тут я осознал, что моей машины нет. А вернее, была — но у меня в жилетном кармане, точная копия, будто игрушечная. «Вот так штуковина! — обрадовался я. — Именно о такой я и мечтал, когда соседские экипажи запружали двор, словно стадо упрямых броненосцев! Достану её — и она вырастет!» Но вместо того чтобы последовать голосу разума, ноги мои, будто договорившись с невидимым дирижёром, сами понесли меня в незнакомый переулок, носивший гордое название Забвенный.
Там, за забором из гнутых в истерике железных прутьев, зиял провал, ведущий в Подземные Узилища Потерянных Намерений. Я терпеть не могу подземелий, даже в компьютерных играх стараюсь избегаю их, но ноги мои, видимо, состояли в каком-то своём, весьма авантюрном, клубе и помчались вниз по скользким ступеням.
Было темно, лишь сквозь щели в сводах, сложенных из старого-престарого красного кирпича (который от сырости и скуки крошился прямо на глазах), пробивались тусклые лучики света, похожие на бледных червей. Я двигался вглубь, и мне попадались то стены, испещрённые таинственными надписями, то решётки, с которых свисала ржавчина, как старая кора с Древа Безысходности. Но где-то там, сверху, доносились привычные звуки города — трамвайный перезвон и крики чаек, — что внушало мне ложное, но очень уверенное чувство, будто я просто зашёл в не очень опрятную гостиную.
Продравшись через завалы из осыпавшихся намерений и полуразрушенных планов, я наткнулся на рюкзак. Чёрный и на редкость пустой. Чуть дальше зиял лаз, а за ним простиралась целая Пещера Забытых Поклаж, где рюкзаки, чемоданы и саквояжи всех мастей и размеров лежали в живописном беспорядке.
«Скажите, а ручную кладь здесь полагается оставлять?» — осмелился я спросить у воздуха. Но ответа не последовало, ибо за всей массой этих неотвеченных вопросов я увидел спасительный лаз наверх, за которым ослепительно сияло солнце.
Я поднялся и испытал изрядный шок. Вместо привычных питерских дворов-колодцев передо мной раскинулась пыльная площадь, обшарпанные дома смотрели на меня выцветшими глазами-окнами, а вокруг толпилась молодёжь в растянутых футболках с принтами столь загадочными, что их мог бы разгадывать целый совет мудрецов.
«Позвольте поинтересоваться, где сие располагается?» — громко воззвал я.
«Молдавия, — усмехнулся парень с серебряной змейкой в брови, — а ежели точнее, то её философское представление».
«А год-то, год нынешний какой?» — не унимался я, не успев оправиться от первого изумления.
«Год как Избрали Трампа Второго, — буркнул кто-то из толпы. — Или первого, но в другом измерении. Мы и сами путаемся».
По моей спине пробежала струйка ледяного мандражного ужаса. Выходит, я в будущем! В две тысячи двадцать шестом!
Я посмотрел на телефон в своей руке. Он подмигивал мне укоризненно и трепетно. Я попытался тыкать в него пальцем, но половина функций оказалась заблокирована за неуплату здравого смысла. «Что ж, — с облегчением подумал я, — хоть тут всё стабильно. Не работает и не работает».
«Смени симку, — прошелестела рядом девушка с волосами цвета Мальвиолины (это такой оттенок, который бывает только во сне). — У меня как раз завалялась одна лишняя, с безлимитом на невысказанные мысли». Она мной повела.
Я шёл за ней, а в голове моей вертелся навязчивый диалог: «Как же так? Ведь у меня сегодня, четвертое ноября, запись на замену Времени в механизме! Как я объясню мастеру Хроносу, что не явился, ежели застрял в философском представлении Молдавии две тысячи двадцать шестого года?»
Сегодня я проснулся с ощущением, будто провалился сквозь сито времён. В левой ладони я сжимал не воображаемую машинку, а небольшой прибор для нормализации циркадных ритмов, подаренный Беатрисой. И да — на замену колес я и впрямь записан. Что, как мне кажется, и является главной мудростью: какие бы лабиринты времени тебе ни подкидывала Вселенная, о завтрашнем дне и исправной работе механизмов позаботиться всё же стоит. Ибо даже в самой безумной стране чудес должен быть кто-то, кто знает, куда нужно ехать.