Я быстро прошёлся по основным аллеям кладбища — пусто, никого. Ура!

Вернувшись в сторожку, я поставил будильник и рухнул в койку, не раздеваясь. Я так вымотался за день, что не хотел ни ужинать, ни чая, ни книжек. Спаааать! Обход сделаю позже, ничего не случится.

И я уснул, как только моя голова коснулась подушки.

…Назойливый писк будильника бесцеремонно выдернул меня из объятий сна. Я долго сидел на кровати, зевал и не мог заставить себя встать. Да, я отдохнул и стал чувствовать себя лучше, но меня почему-то знобило. Кажется, я недолечился и слишком рано вышел на работу. Ну ничего, доработаю смену, а там посмотрим.

Пока я встал, умылся, оделся потеплее и попил чаю с мёдом, время уже перевалило за одиннадцать вечера. Нда… Заспался я, конечно.

Быстро сполоснув посуду, я собрался на тщательный обход. Я надел налобный фонарь, взял сумку с вещами и уже почти вышел на крыльцо, но в последний момент остановился и прихватил топор. Пригодится.

Погода к ночи испортилась. Недавно прошёл дождь, всюду были лужи, под сапогами чавкала грязь. Я поёжился от промозглой сырости. Да, сегодня звёздами не полюбуешься — небо заволокли хмурые облака, без фонарика шагу не ступишь.

Я обошёл уже два сектора кладбища, как вдруг раздался испуганный женский крик:

— Помогите!! Спасииите! Неееет!

Едрить твою налево!

Я бросился на звук. Как назло, он шёл из отдалённого сектора, где захоранивали неопознанные тела.

— АААААА!

Женщина кричала уже без слов. Это был животный вопль, полный невыносимого, разрывающего лёгкие ужаса. Так кричат, столкнувшись с чем-то по-настоящему кошмарным.

Меня самого затрясло от адреналина и, чего уж скрывать, страха.

Я выбежал на боковое ответвление от аллеи, и между могилами увидел её.

Совсем молодая девушка, наверное, старшеклассница. В короткой юбке, туфлях на каблуках, ярко накрашена, модная причёска-начёс.

Она шла, шатаясь из стороны в сторону, и кричала. Ноги девчонки подгибались, она едва не падала, но всякий раз каким-то чудом удерживалась. Так идёт очень пьяный человек. Или тот, кто несёт на спине что-то очень тяжёлое…

Или кого-то.

Покрутив головой по сторонам, я убедился, что рядом никого больше нет, и подбежал к девчонке.

Она остановилась, схватилась руками за какой-то памятник и чуть не повисла на нём. Она тяжело дышала, бледное лицо заливал пот.

Широко распахнутые глаза будто заволокло туманом; странно расфокусированный взгляд смотрел сквозь меня куда-то в ночную темень.

— Эй! Не бойся, я сторож. Ты меня слышишь?

Я потрогал девчонку за плечо. Она вздрогнула, как от удара током. Взгляд стал проясняться, она с недоумением посмотрела вокруг, на моё лицо, на топор… А потом вдруг задёргалась в корчах и завизжала мне в лицо так, что я, матерно выругавшись, отскочил назад.

— ААААААА!

Девчонка визжала всё громче. Я поморщился и отошёл ещё на пару шагов. Вдруг девчонка умолкла и, обмякнув всем телом, повисла на памятнике как тряпочка. Кажется, она потеряла сознание!

Я шагнул было к ней, но вдруг…

Над телом девчушки появился то ли дым, то ли туман. Тонкие струйки тянулись вверх от её спины, плеч, головы, сливались в одно шевелящееся облако.

Хотя нет, не в облако. В вихрь, в смерч.

Я стоял, застыв от удивления, и не верил своим глазам.

Я сплю?! Я сошёл с ума?!

Над телом девчонки со свистом крутилась вихревая воронка. Вот она слетела в сторону, на дорожку, и в один миг выросла в размерах.

Теперь прямо передо мной крутился смерч, высотой в два моих роста. В вихревые потоки захватывало листья с земли, мелкий мусор… Внутри, в центре смерча, что-то темнело.

А потом из глубины вихря раздался низкий, вибрирующий смех.

Негромкий, но невыносимо жуткий, потусторонний звук пробирал до костей.

Мои руки затряслись, дыхание перехватило. Меня прошиб холодный пот, и сердце застучало так бешено, что, казалось, вот-вот проломит изнутри грудную клетку.

Медленно, как во сне, я сделал шаг назад, а потом ещё один.

Вихрь двинулся ко мне. В тёмном центре что-то зашевелилось, по поверхности смерча прошли волны. И вдруг на верхушке стали проступать черты человеческого лица: полный бородатый старик, с презрительной улыбкой и злым взглядом.

Я узнал его.

Анатолий-Томай Суханов. Тот, кого хоронили в предыдущую мою смену.

И почему я почти не удивился?..

Вокруг меня вдруг поднялся ветер. Его порыв толкнул меня в спину так, что я чуть не упал. Я устоял на ногах, но с моей головы упал фонарик, и сверкнув звёздочкой, укатился куда-то в яму.

Я остался почти в полной темноте. Сюда еле-еле доходил свет фонарей с основной аллеи.

Новый порыв ветра налетел в лицо, ударил по глазам. Я невольно зажмурился и отвернулся, вытирая рукавом выступившие слёзы.

А ветер рванул у меня топор с такой силой, что я двумя руками едва его удержал.

ТОПОР!

Вот я дебил, у меня же есть топор!

Если на Саню напало это же существо, то топора-то оно испугалось!

Подчиняясь вспышке озарения, я выгадал короткий миг тишины между порывами ветра. А потом рванулся вперёд, и, рубанув со всего маху, всадил топор в тёмный центр вихря.

В замах и удар я вложил всё движение тела, всю злость и страх за свою жизнь и жизнь девчонки.

Почему-то я думал, что топор пройдёт сквозь смерч. Но нет, он вошёл во что-то мягкое и податливое по самую бородку . В нос ударили вонь разлагающейся плоти и почему-то — запах горящей травы.

Вихревая воронка дёрнулась и задрожала мелкой дрожью. Раздался негодующий вой; этот жуткий звук бил по ушам и, казалось, ввинчивался в самый мозг. Но я выдернул топор, размахнулся, всадил его в вихрь ещё раз и с давлением повёл топор вниз, увеличивая рану.

Вихрь забился в агонии, как выброшенная на берег рыба, и вопил уже непрерывно. Я лихорадочно дёргал топор, чтобы вытащить его и добить тварь, но лезвие намертво увязло.

В вихре проявились искажённое яростью и страданием лицо старика и длинные руки. Скрюченные пальцы рванулись ко мне, и я не успел уклониться. Призрачные руки схватили меня за горло и стали душить.

Я задёргался и стал отдирать от горла чужие пальцы. Но проще было б согнуть стальную рельсу — потустороннее существо было куда сильней меня. Лёгкие горели огнём, глаза лезли из орбит.

Уже теряя сознание, я со всей силы ударил кулаком по топору, загоняя его ещё глубже в центр вихря.

Остатки воздуха вышли из груди. Сознание моё погасло.

…Не знаю, сколько я пребывал в беспамятстве и тьме. Первым из чувств вернулся слух. Я услышал, что рядом со мной кто-то горько плакал.

Потом подключилось зрение. Перед закрытыми веками заплясали цветные пятна.

А потом вернулось ощущение тела. Я понял, что мне холодно, я лежу на чём-то влажном и холодном, и мне очень неудобно.

Застонав, я сел, открыл глаза и огляделся. Так, я на кладбище, в дальнем секторе, на тропинке между могилами. Рядом со мной прямо на земле сидела девчонка и плакала навзрыд. В руках она держала мой налобный фонарик, и он светился. Чуть поодаль валялся топор.

ТОПОР?!

Я подскочил на месте. А где вихряное чудище с лицом Анатолия-Томая, чтоб ему пусто было?!

С кряхтением я встал. Девчонка перестала рыдать и уставилась на меня с надеждой и страхом. Но я молча взял у неё фонарик и заковылял к валяющемуся поодаль топору.

Он лежал в луже тёмной жидкости. Я коснулся её кончиком пальца и понюхал — кровь. Привычный запах крови, но с душком плесени. Кажется, я ранил или даже убил эту тварь… Если только мне не привиделось.

Я поднял топор. Надо его хорошенько помыть, с мылом.

— Что тут было? — спросил я у девчонки.

— Он п-п-пропал. В-в-вы его уб-били, — заикаясь, сказала она. — К-кровь из него текла.

— Вставай, пойдём в сторожку. Там согреемся, чайник поставим. Заодно всё и расскажешь. Тебя как зовут?

— Аня. А вас?

— Сергей. Можешь на “ты”, я ещё не такой старый. Ну, пошли?

Я помог Ане встать с земли, и вдвоём мы пошли к сторожке.

Там мы умылись, привели себя в порядок и попили чай с вкусными пирожками, которые принёс вчера добрый Равиль.

В тёплой и светлой сторожке девчонка окончательно успокоилась и стала рассказывать про себя. Я угадал: она была старшеклассницей. Она училась в 10 классе, и ей было 16 лет. Отец бросил семью, когда Аня была в первом классе, мать разрывалась между попытками заработать денег и устроить личную жизнь. Почти всё время Аня жила с бабушкой.

— И какого чёрта ты попёрлась ночью на кладбище?

— Поспорила с друзьями, — досадливо дёрнула плечами Аня. — Я до утра должна была на кладбище пробыть. Пролезла в дырку в заборе.

Я промолчал, но Аня и так поняла, что я думаю о таком поступке, и опустила глаза в пол.

— А эту тварь ты как встретила?

— Я просто ходила по аллеям. Даже и не очень страшно было. А потом слышу, как будто ветер шумит, и прямо за спиной. Поворачиваюсь, а сзади меня стоит старик. Жирный, бородатый, неприятный такой! Я закричала и побежала, он за мной, и прыгнул на спину, повис на мне и кричит: “Вези меня!”. А дальше я плохо помню, как во сне всё было. Очнулась — лежу на памятнике, а ты с этим смерчем дерёшься. И у смерча лицо старика этого! Ты в него топор всадил, он тебя стал душить, ты упал. А он подёргался и рассыпался на искорки, знаешь, как от костра. А потом ты очнулся.

— Ясно. Первый раз в жизни сталкиваюсь с какой-то чертовщиной.

— Правда?! — округлила глаза Аня — Но ты же на кладбище работаешь!

— И что? — усмехнулся я. — Ничего мистического тут нет. Точнее, не было… Ладно, утро вечера мудренее. Надеюсь, это чудище больше не сунется.

Я едва дождался утра. Снова поднялась температура, меня знобило и лихорадило, накрыла сильная слабость, веки будто свинцом налились. На ногах я держался исключительно силой воли.

Рано утром я поймал попутку, сунул водиле пару купюр и строго наказал ему довезти девчонку в целости и сохранности, демонстративно записав номер машины. Водитель, с опаской косясь на ворота кладбища и бледного меня, заверил, что сделает всё в лучшем виде. Аня тепло попрощалась со мной и обещала позвонить из дома, как приедет.

Понимая, что если я лягу в кровать, то уже не встану, я бесцельно бродил около сторожки, дожидаясь конца смены. Вот зазвонил телефон — Аня! Сообщила, что доехала без проблем и что бабушка даже не заметила её отсутствия дома. Девушка поблагодарила меня и пожелала хорошего дня. Я попрощался, и от сердца отлегло — всё с дурындой хорошо. Теперь бы и мне домой поехать…

Через пару часов пришли рабочие из камнерезной мастерской, потом сменщик, и я отправился домой.

А дома я измерил температуру — 39,5 градусов! Сердобольный сосед вызвал скорую, и меня увезли в больницу.

***

Высокая температура держалась долго. Дни и ночи для меня слились в один бесконечный период, наполненный слабостью и пребыванием на грани сна и яви. Смутно помню я капельницы, уколы, врачей и громко храпящих соседей по палате.

Провалялся я в больнице больше двух недель. Лечащий врач долго втолковывал, какой у меня диагноз — то ли гайморит, то ли менингит, то ли что-то подобное, я не запомнил.

Под самую выписку меня навестил Равиль. Я уже чувствовал себя хорошо, оставалась только слабость, и мы с разрешения медсестры спустились погулять в больничный двор.

День был тёплый, солнечный. Я с удовольствием подставлял лицо уже осенним, нежарким лучам и слушал напарника. Равиль рассказывал, как они всей семьёй покупали тёще новую стиральную машину. Потом он перешёл к новостям с работы. Закурив, он спросил:

— Помнишь такого — Анатолий Суханов? Двадцать первого года рождения, а хоронили его в одну из твоих смен.

— Ага, помню, — и меня всего передёрнуло.

Подул ветер, и я поплотнее запахнул куртку.

— Я вчера дежурил, и приехали дочь и сын этого Суханова, с разрешением на перезахоронение. Хоронили-то отца соседи, а дети живут чёрт знает где, на севере, приехать смогли только сейчас. И теперь дети, значит, хотели всё как надо сделать. Разрыли могилу, стали гроб доставать. А тут сын говорит: “Надо крышку открыть”. Ну, мы заспорили, зачем. А они, брат с сестрой, давай меня и копщиков убеждать, что очень надо. Типа, они соседям не доверяют и хотят убедиться, действительно ли там их отец.

— Понятное желание. А вы что?

— Ну мы открыли. И прикинь, свинтили крышку, сняли…

Равиль сделал драматическую паузу и затянулся сигаретным дымом.

— Ну, не тяни! Что там?

— А там покойничек лежит как живой! Его ж месяц назад зарыли, а он тлением почти не тронут, усох только немного. Даже щёки румяные. И знаешь, будто усмехается злорадно. Серёга, я такое первый раз вижу. Прям не по себе стало.

— Знакомое ощущение, — сказал я, вспомнив вихрь с человеческим лицом. Меня всего передёрнуло. — А дальше что?

— Ты только никому, лады?

— Конечно.

— А потом дети Суханова дали всем денег и попросили мертвеца перевернуть в гробу на живот! Ну, мы перевернули. Мало ли у кого какие обычаи и причуды, а мёртвому уже всё равно.

— И всё?

— Нет, не всё.

— Да говори ты толком! — разозлился я. — Чего кота за хвост тянешь?

— Нервный ты какой-то, — обиделся Равиль. — Я и рассказываю по порядку.

— Ладно, извини. Перевернули покойника на живот, а потом?

— И тут сын его достаёт молоток и колышек деревянный. И кааак с размаху вобьёт его папане в спину! До упора, чтобы полностью вошёл. А дочь в это время что-то тихонько под нос себе шептала.

— Ничего себе! Как в фильмах про Дракулу что ль?

— Ага. Потом ещё денег дали, и мы могилу обратно зарыли и памятник другой поставили, какой дети заказывали. Я их провожал до ворот, спросил, зачем на живот и кол вбивать. А они рассказали, что по марийскому поверью после смерти душа злого человека, особенно если он умер плохой, неестественной смертью, превращается в вувера. А папашка у них тот ещё гад был, плюс и помер от пьянки, они и забеспокоились.

— В кого превращается?!

— Вувер. Злой дух такой. Летает огоньком или хвостатой звездой, может превращаться во всякое. Но чаще является в виде смерча или человека, как выглядел при жизни. Нет ему покоя, он по ночам пристаёт к живым, пакостит, принуждает носить его на себе, душит и болезни насылает. К кому он приноснётся, тот сразу заболеет. А живёт вувер в своём же мёртвом теле, оно поэтому и не гниёт. И вот чтобы вувера угомонить, надо труп на живот перевернуть и вбить рябиновый колышек в спину, чтобы не вставал.

— Бррр. Звучит мерзко.

— Ага. Ну что мне рассказали, то я тебе говорю. А если, значит, этого вувера ночью встретишь, то его можно надолго угомонить, если топором в самую серединку вихря ранишь. Он вообще железа и стали боится вроде как. И света немного тоже.

— Чудеса… — пробормотал я. — Вувер, значит.

Я вспомнил, как услышал ночью крики и увидел девушку Аню, как дрался с вихрем, в котором мелькало лицо умершего старика Суханова, как меня душили призрачные руки. Всё это было таким далёким и нереальным…

Может, это мне всё почудилось? Запросто. Ведь я тогда заболел, была температура под сорок, и всё это могло мне привидеться в горячечном бреду или во сне.

А может, правда?! Всё совпадает, рассказ Равиля и то, что было со мной. Тогда Саня и тот парень, похожий на Дольфа Лундгрена, никакие не наркоманы, на них напал вувер! Он в самом деле катался на них по кладбищу, от Сани его шуганул я, а второго парня он успел убить.

От волнения я прикусил губу. Эх, жаль, что нет надёжных доказательств! Мало ли почему труп не гниёт. Бывают случаи, когда тело само собой мумифицируется.

Аня! Она же видела то же самое, что и я, даже больше!

Выйду из больницы, разыщу её и спрошу, что она помнит.

Был вувер на самом деле, нападал он на нас или нет?..

Ладно, в любом случае дети папашу-вувера обезвредили.

— Эй, ты чего? — помахал ладонью перед моим лицом Равиль.

— А? Да ничего, задумался просто.

…Через несколько дней меня выписали, и я вернулся к работе. С содроганием и страхом ждал я наступления ночи и до рези в глазах вглядывался в темноту: не летит ли где смерч?.. Но нет, всё было тихо.

Утром сходил я на могилу Анатолия-Томая Суханова. Дети установили на могилу тяжёлую мраморную плиту. Я хмыкнул: захочешь выбраться — изнутри не сдвинешь. А вместо таблички стоял теперь простой и строгий памятник с надписью без фотографии.

Я постоял, поглядел на него да и пошёл своей дорогой. Молодцы всё-таки дети этого Суханова! Интересно, а “вуверство” передаётся по наследству? Не грозит ли им потом папашина участь?

Потом я пытался найти Аню, чтобы поговорить с ней. Но увы, девушку я не нашёл. Фотографии её у меня не было, номер телефона я не взял, только дал свой рабочий номер. Домашний адрес она называла, но я его забыл, пока валялся в больнице. Не говорила она и свою фамилию и номер школы. Да что там — кроме меня, её на кладбище никто не видел! Я ведь отправил её домой ещё до прихода рабочих.

Оставался только номер попутной машины, которая везла Аню домой. Я нашёл того водилу, и он припомнил, что вроде вёз месяц назад ранним утром какую-то девицу с кладбища. А может, не месяц назад, а больше, а может, и меньше… А может, и не девочка это была, а взрослая тётка. Кого и куда привёз, он толком уже не помнил.

Словом, Аню я так и не нашёл.

А вувер… Я до сих пор не знаю, что сказать. Драка, удары топором, то, как меня душили — всё было очень реальным. Но голос разума говорит, что я тогда уже болел, и всё это могло привидеться мне в горячке. А остальное — суеверия и просто совпадения. Не знаю, какая версия правильней, честно.

Больше никакой мистики на кладбище не случалось. Все проблемы были исключительно земные: кладбищенские воры, наркоманы, бомжи, сектанты и прочая хорошо нам знакомая публика.

Я проработал сторожем на кладбище ещё полгода, а потом уволился и устроился на речной флот матросом. Но это уже совсем другая история…

Если кто-то захочет поддержать меня донатом или следить за моим творчеством в других соцсетях, буду очень рада. Присоединяйтесь!

1) "Авторы сегодня": https://author.today/u/diatra_raido

2) Группа в ВК: https://vk.com/my_strange_stories

3) Литмаркет: https://litmarket.ru/mariya-krasina-p402409

4) Литсовет: https://litsovet.ru/user/108891

Было это в конце девяностых. Я работал сторожем на кладбище одного довольно большого города в Поволжье. Работа мне в общем-то нравилась: график сутки через трое, двухкомнатная тёплая избушка-сторожка, где есть электричество — можно и чайник вскипятить, и телевизор посмотреть. Зарплата небольшая, но можно всегда подзаработать на копании ям и других делах, которых на кладбище с избытком.

Правда, нервы на такой работе нужны крепкие. Например, часто приходилось общаться с криминалом, от мелкой шушеры, тырящей оградки, до серьёзных бандитов, заметающих следы своих разборок.

Насмотрелся я и на всяких “колдунов шестого разряда”, которые норовили то земли с могилы накопать, то фотографию чью-нибудь зарыть. Какими проклятиями осыпали меня эти граждане, когда я их с погоста выводил!.. Раз двадцать я уж должен был помереть в страшных муках, но ничего, жив-здоров и вполне счастлив.

Сектанты, бомжи, алкоголики, любители экзотических веществ с интересным эффектом, странные подростки, местные психи… Всю эту публику почему-то тянет на кладбище.

Один из постоянных клиентов психдиспансера однажды что учудил: он срезал трубки с уличных телефонов-автоматов и ночью приходил на кладбище, чтобы эти трубки зарыть в могилы. Зачем? А он слышал голоса, которые ему говорили так сделать. Мол, через эти трубки мертвецы смогут разговаривать с живыми родственниками. Причём, как сам псих рассказывал, голоса были все разные, и они между собой ругались, кому первому трубка достанется.

Дело было громкое, так как посрезал псих трубки с почти всех новеньких, только что установленных телефонов. Помню, даже с телевидения приезжали на кладбище, снимали большой сюжет для новостей. Да, ваш покорный слуга в телеке мелькнул на полминуты! Но я отвлёкся, простите. Итак, про ту очень странную историю.…Была середина августа, самый обычный день. Я пришёл утром, принял дела у сменщика и приступил к работе. Сторож на кладбище не только ночью обходит территорию, у него и днём много дел. Например, он заполняет похоронные документы и следит за ходом погребения, чтобы ничего не перепутали, чтобы все пришли на нужный участок.

День выдался суматошный. Последним, перед самым закрытием, хоронили старика. Гроб у него был самый дешёвый, и провожали его в последний путь только двое — мужчина и женщина лет пятидесяти. И они вовсе не выглядели скорбящими родственниками.

— Это сосед наш, — сказала женщина. — Мы смотрим, у него свет не горит, во двор никто не выходит. Заглянули с мужем в окно — а он уже и готов… От пьянки помер.

— Что сразу “от пьянки”? — возразил муж. — Может, сердце! Хотя выпить он любил, это правда.

Пока суть да дело, словоохотливые супруги рассказали, что старик жил в пригородном посёлке в частном доме. Был он был человеком скандальным, завистливым и жадным. Он постоянно ругался с соседями и после ссор ходил счастливый, а другие люди чувствовали себя разбитыми, будто вагоны разгружали. Старик любил выпить, иногда срывался в запои, и тогда становился особенно невыносим. Более-менее нормальные отношения у него сохранились только с одними соседями. Они-то теперь и провожали его в вечность.

Жена его умерла давно, выросшие дети жили далеко и общаться с папаней не рвались. Впрочем, как и он с ними. Когда соседи позвонили детям, те устраивать похороны отца не поехали, сославшись на неотложные дела. Но немного денег добрым соседям выслали, попросили устроить всё по мере сил и пообещали приехать позже.

…Вот наша маленькая процессия достигла нужного участка. Гроб опустили в могилу, забросали землёй и воткнули столбик с простенькой табличкой “Анатолий Васильевич Суханов, 1921-1997”. На табличке была и фотография. На ней полный седой мужчина с клочковатой бородой презрительно кривил губы и смотрел неприятным, цепким взглядом. Казалось, глаза на фото двигались и неотрывно следили за тобой.

Даже мне, привыкшему ко всякому, на мгновение стало не по себе.

— Ну и фотографию вы выбрали! — сказал я. — Жуткая она какая-то.

— Какую нашли, — отозвался сосед. — Наследники захотят, поменяют.

Он вздохнул, присел и коснулся пальцами могильной земли.

— Прощай, Томай. Спи спокойно.

На мой вопросительный взгляд мужчина ответил:

— Он мариец наполовину был. Мать его была марийкой, а отец — русский. Отец его Толькой звал, а мать — Томай, на своём языке. В документах-то как Анатолий записан, а ему нравилось, чтобы на материн манер Томаем звали.

— Ясно. Ну что, земля ему пухом.

Я проводил последних посетителей до ворот кладбища и запер ворота. Потом я обошёл территорию и заглянул в камнерезную мастерскую. Там ребята доделывали срочный заказ — пафосный памятник какому-то бизнесмену, и я посидел с ними, поболтал о том о сём.

Вот и они ушли. Я остался на кладбище один.

Солнце село. Вдалеке ещё догорал закат, раскрашивая край неба в золотые, алые и лимонные оттенки, но уже во весь рост вставала ночь, накрывая мир звёздным покрывалом.

Над городом висело зарево света. А над кладбищем, которое находилось чуть в стороне от города, небо было чёрным. Иногда по нему пробегали серые лоскуты облачков и быстро исчезали.

Я запрокинул голову, разглядывая звёзды. Вот ковш Большой Медведицы, а вот рядом Малая. А если посмотреть вправо, то увидишь Кассиопею — созвездие, похожее на латинскую букву “W”.

А вот низко над горизонтом пронеслась ярким росчерком и исчезла золотистая звёздочка с небольшим дымным хвостом. Комета?..

Какая ж красота!

Никогда не устану любоваться звёздным небом. Дух захватывает от величия вселенной, от её красоты и от осознания её невероятных масштабов. А ведь всё человечество, все страны и народы, люди всех культур, религий и языков, мчатся сквозь холодный космос на одной своей маленькой планетке…

Я бы стоял ещё долго, любуясь на звёзды и размышляя, но по-осеннему холодный ветер быстро убедил меня идти в сторожку.

Там я заполнил кое-какие бумаги, прибрался и стал готовить ужин. А после ужина я собирался на тщательный обход территории.

Многие спрашивали, страшно ли одному ночью на кладбище? Скажу так: сначала было страшно, но потом я успокоился и привык. Во-первых, в сторожке есть хороший, наточенный топор и ружьё-двустволка. В лихие девяностые это было совсем не лишним.

Во-вторых, главный враг сторожа — воображение. Тишина и темнота действуют на нервы и невольно придумываешь невесть что. Если сумеешь отключить воображение и чем-то себя занять, то всё будет хорошо. Мои сменщики смотрели телевизор или разгадывали кроссворды, а я чаще читал книги и слушал радио.

Вот и сейчас я подпевал группе Любэ: “Там за туманами, вечными, пьяными…” и разогревал суп в кастрюльке. На второй конфорке дачной электроплитки дожаривались котлеты.

Вдруг за стенами сторожки раздался какой-то звук.

Я прекратил петь, убавил радио и прислушался. Листва, ветер, шум автомобиля вдалеке… Вот оно!

Шаги — редкие, тяжёлые и совсем близко.

Я выключил плиту, поднял глаза к окну и обомлел. Волосы сами собой зашевелились на голове, по позвоночнику пробежал холод.

С той стороны к стеклу прижималась человеческая ладонь.

Она была так близко, что я мог разглядеть каждую мозоль, каждую линию на коже. Даже видел, что ногти на пальцах нестриженные.

Я схватил топор. Вслед за ладонью в окне появилось мужское лицо. Прижавшись к стеклу, неизвестный разглядывал меня. Его губы шевелились, он что-то говорил, но так тихо, что ничего не было слышно.

— Ты кто? Пошёл вон! — рявкнул я.

Взгляд нежданного гостя стал умоляющим, он стал делать какие-то жесты, показывая в сторону.

— Иди к двери! — приказал я.

Не снимая цепочки, я приоткрыл дверь сторожки.

Неизвестный подошёл к крыльцу, и теперь я мог его разглядеть. Парень лет двадцати, одет в новые и довольно дорогие вещи, но одежда мятая и в грязи, будто человек хорошо так повалялся на земле.

Волосы всклокочены, взгляд испуганный, затуманенный, зрачки расширены. По лицу градом стекал пот. И стоял парень в такой позе, будто на плечах лежит что-то тяжёлое: ноги широко расставлены и согнуты в коленях, руки шарят в воздухе, пытаясь это что-то придержать.

Ну всё понятно: очередной наркоман. Сколько мы их тут повидали!..

— Ты кто? Что надо? — громко спросил я и для убедительности показал в приоткрытую дверь топор. Сталь тускло блеснула в свете фонаря.

Увидел топор, парень отшатнулся, что-то забормотал и затрясся. Но вдруг он распрямился, будто скинул груз, и взгляд его стал осмысленным.

Он непонимающе осмотрелся вокруг и со страхом уставился на меня.

— Парень, ты кто? Чего шляешься тут по ночам?

— С-с-саня. Я заблудился, я не знаю, как сюда попал! — в голосе появились истерические нотки.

— Ты, Саня, на кладбище, а я — сторож местный, — пояснил я через приоткрытую дверь.

— НА КЛАДБИЩЕ??!! Я… умер?!

Глаза Сани округлились, ноги подкосились, и он сел прямо на землю.

Вздохнув, я открыл дверь и вышел на крыльцо. Кажется, парень не в себе, но не опасен. Впрочем, топор я держал в руке — на всякий случай.

— Ну, Саня, рассказывай. Кто такой, зачем на кладбище потащился.

— Да я не помню… Мы у Лысого сидели. Трёхэтажку розовую на Барбюса знаешь? Вот там.

Я кивнул. Этот дом, да и весь райончик имели весьма дурную славу.

— Мы сидели у Лысого на хате, пили… Боцман ещё самогона принёс. А потом плохо помню. Шли мы куда-то, девки смеялись… Потом лезли через забор, я штаниной зацепился. А потом иду по темноте, вижу, вдалеке огонёк горит. Я пошёл на свет, а мимо смерч летит.

— Какой ещё смерч?

— Ну, вихрь такой, воронкой. Как в фильмах американских, только маленький. А в нём — человеческое лицо!

— Смерч. С лицом. Хорошо, бывает. А чьё лицо?

— А хрен знает! Смерч остановился и превратился в жирного старика с бородой. Стоит он, смотрит, а взгляд такой жуткий!.. Я аж замер.

Тут я невольно вспомнил фото Анатолия-Томая, которого сегодня хоронили. У него тоже взгляд был очень неприятный.

— Ну, а потом что было?

— А потом он засмеялся и кааак прыгнет мне на плечи! Уселся и говорит: “Вези меня домой”. И стал меня гонять, как лошадь. Тяжёлый, падла! И хохочет страшно так. И с каждым шагом тяжелее становится. Всё, думаю, сейчас упаду и сдохну. А он меня за уши дёргает, типа направляет!

— Надо же, — иронично сказал я.

— Да я не вру! Он увидел, что окна в сторожке светятся, погнал меня и говорит: “Там ещё один! Щас повеселимся!”. А ты вышел, он топор увидел и всё, исчез.

Саня явно верил в ту чушь, что нёс. А я улыбался и думал, что надо записывать интересные рассказы наркоманов и сумасшедших, которые я слышал за время работы сторожем. Книгу потом на пенсии напишу.

— Так, Саня, — сказал я. — Ты очухался?

Парень прислушался к себе и неуверенно кивнул.

— Ну тогда вставай, отряхивайся. Пить хочешь?

— Ага! А у тебя пожрать чего-нибудь есть?

— Я тебе не ночной ресторан! Ладно, подожди, придумаю что-нибудь.

Я захлопнул дверь. Нашёл в сторожке на полке одноразовый стаканчик, налил воды. Потом положил на кусок хлеба котлету и вынес всё Сане.

Жадно чавкая, он съел бутерброд, запил его и спросил:

— Как мне теперь домой попасть?

— Как-как, ножками. Пошли, я тебя с кладбища на трассу выведу. А там жди утреннего транспорта, а лучше иди пешком до города, так не замёрзнешь. По дороге и по указателям не заблудишься.

— А может, я тут у тебя переночую?

— Имей совесть! — разозлился я. — Я не нянька, с каждым торчком цацкаться. Сейчас вызову охрану, приедут дяди с дубинками, им про злого старика в смерче расскажи.

— Ладно, — сник Саня. — Показывай, где выход.

Я оделся потеплее, взял фонарик и ещё кое-какие вещи, вышел из сторожки и зашагал к главным воротам. Саня семенил за мной. Всю дорогу оглядывался по сторонам и очень боялся отстать.

— Ну всё! — я отпер ворота и посторонился, выпуская парня. — Вот трасса, вон остановка. Город там. Иди всё время прямо. Или попутку поймай, тут машины в промзону из города и обратно ездят.

— Спасибо! — Саня крепко пожал мне руку.

— Ага, бывай!

Пару минут я постоял у ворот и убедился, что он действительно пошёл в сторону города. Ну наконец-то!..

Возвращаться в сторожку уже не было смысла, и я начал вечерний обход. Территория нашего кладбища была большая; она делилась на четыре неравные части, мы почему-то называли их секторами. Самый большой сектор отводился для обыкновенных могил, северный сектор считался мусульманским кладбищем, а соседний с ним участок — для почётных граждан города и особо уважаемых людей. Самый дальний и неприглядный сектор отвели для захоронения неопознанных тел и медицинских “отходов” (например, конечностей после ампутации).

Все сектора я должен был обходить несколько раз за ночь и смотреть, всё ли в порядке. Прошёл я и мимо могилы Анатолия Суханова. Старик с фото всё так же глядел неприятным взглядом. То ли так действовал лунный свет, то ли разыгралось воображение, подогретое байками Сани, но казалось, что теперь мертвец на фото стал улыбаться шире, а взгляд стал ещё и злорадный.

— Это ты что ли шляешься, залётных торчков пугаешь? Смотри, не балуй, — и я в шутку показал фотографии топор.

Разумеется, ничего не произошло, и мне стало стыдно за идиотскую выходку. И я поспешил дальше.

Остаток ночи прошёл спокойно и даже скучно. Утром я сдал сменщику дела и отправился на выходные.

***

Я простыл, затемпературил и пару дней отлёживался дома, так что на работу я вышел не через три дня, как полагалось, а через пять.

Утром, едва войдя в ворота кладбища, я увидел толпу людей. Милиционеры в форме, криминалисты, наши рабочие (то ли свидетели, то ли понятые) стояли около лежащего на земле длинного чёрного мешка. В такие обычно упаковывают трупы.

В стороне стоял хмурый Равиль, мой сменщик, и курил. Я подошёл к нему, поздоровался и спросил:

— Что случилось?

— Да торчок какой-то ночью скопытился, — сплюнул Равиль. — Что им тут, мёдом намазано? Лезут и лезут. Часа в три ночи слышу странный шум. Взял ружьё, вышел — какой-то парень ходит между могил, орёт, руками машет. Я его шуганул, он вроде убежал. Утром я пошёл на обход, а он уже готовый. Представляешь, он аж по колено в яме под могилу застрял!

— Да ну?

— Честно, по колено в землю ушёл, а вылезти почему-то не смог. Ну, я сразу ментам звонить… Вот.

— Понятно. А что этот парень кричал?

— Да хрень. Что-то вроде: “Помогите! Скиньте его! Он тяжёлый!”. И шёл, знаешь, подгибая ноги, весь согнулся, как будто мешок цемента на своём горбу тащит. Убедительно так! Шатался прямо. Я сначала подумал, что он оградку чугунную стырил и тащит. Но нет — нёс он только чушь.

Равиль весело рассмеялся своей шутке, и я тоже улыбнулся.

— Интересное совпадение, — задумчиво сказал я. — В прошлую мою смену тут тип странный шатался. Он к сторожке пришёл, глаза очумелые, сам грязный. Говорил, будто вихрь превратился в старика, который ему на плечи уселся и ездил на нём, как на лошади. А когда я вышел с топором, старик якобы испугался и исчез. Он тоже стоял, будто что-то тяжёлое держит. У двух торчков приходы совпали?

— Да кто их знает, — пожал плечами Равиль. — Наверное, какая-нибудь новая дурь появилась. Помнишь, в том году куча нарков поумирала, когда дилер сменился?

— Ага, об этом много говорили.

— Сколько от дряни всякой народу мрёт… Да вот хоть этот парняга, — сменщик показал на пакет с трупом. — Молодой совсем, крепкий, видно, что спортсмен, одет хорошо. А упоролся чем-то, и привет.

— Тот, что в мою смену шатался, тоже на прожжёного торчка не похож.

— Ну, мало ли. Может, семья заботилась и лечила, а может, только начал торчать, не успел ещё оскотиниться. А этот, в мешке, уже и не успеет… Курить будешь?

Я взял у Равиля сигарету. Мы молча курили и смотрели, как мимо несут в мешке тело несчастного парня.

Вдруг молния разошлась, и труп стал вываливаться. Его подхватили, засунули обратно и застегнули замок. Но я успел увидеть его лицо: красивое, мужественное, с прямым носом и рельефными скулами. Светлые волосы подстрижены “площадкой”. Погибший напоминал актёра Дольфа Лундгрена. И на этом красивом лице застыло страдальческое, испуганное выражение.

Да, жаль парня. Жаль, что так вышло…

Окончание истории тут: Вувер (финал)

Если кто-то захочет поддержать меня донатом или следить за моим творчеством в других соцсетях, буду очень рада. Присоединяйтесь!

1) "Авторы сегодня": https://author.today/u/diatra_raido

2) Группа в ВК: https://vk.com/my_strange_stories

3) Литмаркет: https://litmarket.ru/mariya-krasina-p402409

4) Литсовет: https://litsovet.ru/user/108891

Родился и живу в Екатеринбурге. По национальности мариец) Наконец то таки удалось сходить в Екатеринбурге, спустя 6 лет, на марийский концерт, известного в республике Башкирия и Марий Эл артиста. Раньше в школе стыдился своей нации, сейчас в итоге не стыжусь) Увы и ах были такие времена

Буду краток...в разных регионах язычество мари толкует основы зарождения жизни по разному...Урал мари признают как более сохраненой древней религией ,культурно-традиционными обычиями народа. И так, что говорят там ? Белая утка прилетев из клюва выплеснув сотворила землю, воду и небо в семинебесье. Сотворила природу и природных богов. После родила или сотворила сыновей , скажем белого Юмала и черного Йын, вселив в них души богов. И от них и пошли люди.
И так, имеем пантеон богов и Ош куго йумо и Керемет. Замечу, Ош Куго Йумо, и другие божества не имеют превосходсьва. Ош куго Йумо и Йын (Керемет) они ведут жизнеопределение людей на земле , скажем ведают жизню людской.
Утка, белая...охотники ни когда не поднимали стрелы на утку для забавы. Вообще охота для забавы, такое и не приходило в голову. Украшения уточки, лапки утиные, солнечный круг, одежда женская традиционная с нагрудным украшением ,Яга,, головной убор в виде утиного клюва, традиционный марийский танец подражания утке...все это говорит о преклонении перед прородительницей. Это и других народностей касаемо в угоро-финских народностях. Я не говорю про белые наряды женщин. Именно те наряды уральского региона, где традиционно одежда и наряды более углубленно подчеркивают духовное родство прородительницы мира и человека.
Закрепление...войны со славянами ,,,точнее скаать не война народа, а война именно православия и чзычества.воевали за веру,которая определяла сущность и быт людей. На Урале оказались те, кто не смог предать древнюю веру и после многолетних войн ушел с исконных земель с одной целью, ,, сохранить веру предков,
Исключаю православие и другую веру. Смеюсь над синкретичностью мари, клоунов скорее. Отвергаю духовность предавших язычество в угоду православия, предавших предков, которые берегли свою веру.... Верю в своих богов истинных мари которые мне дарили мир, природу, жизнь и самое ценное людское -душу. Я язычник