Игорь не помнил, сколько просидел в душном зале придорожной забегаловки «У поста», но проведённого здесь времени оказалось достаточно, чтобы выкурить пачку сигарет, второй у него не оказалось. К счастью, щекастый армянин за барной стойкой, хозяин рыгаловки, достал из-под полы лоток с куревом. «Парламента» не было, пришлось взять пачку каких-то армянских папирос. На вид — полная дрянь, на вкус — тоже, хуже только мерзкий «Перекур», который приходилось стрелять у солдат во время командировки в Чечню.
Телевизор «Изумруд» вещал последние новости. В Буйнакске взрывы, десятки убитых, репортаж из центра событий. Игорю вспомнился стёртый с лица земли Грозный. На снятых им кадрах умирает подстреленный в живот солдатик. Пять секунд — и глаза вчерашнего школьника, ещё не утратившие юношеской искорки, превращаются в мутное стекло.
— Ара, переключи, по-братски, — крикнул Игорь хозяину, и тот незамедлительно исполнил. На MTV новая песня группы «Демо», что-то про солнце.
Из благодарности Игорь заказал второе пиво. Он приложил запотевшую бутылку к горячей щетине и вернулся за столик. Кроме него посетителей немного: парочка дальнобоев, да гаишники с поста неподалёку. Эти пьют сразу крепкое.
Над дверью звякнул колокольчик, и в кафе зашёл новый посетитель. Наконец-то. Игорь призывно махнул рукой, хотя он тут единственный, кто подходит под описание высокого брюнета в потёртых джинсах и рубахе дровосека. К нему спешил седой батюшка из местного монастыря. Хоть его дело и маленькое, но подспудно он чуял, что ввязался в нехорошую историю: то и дело косился на ментов. Те уходят, от них сильно пахнет потом и выпивкой. Подкравшись к Игорю, батюшка сунул ему записку с единственным словом «Где?». На обратной стороне бумаги Игорь черкнул адрес поганой квартирки, которую снял пару дней назад. Наконец то расследование подходит к концу.
С НТВ Игоря уволили в прошлом году, якобы по сокращению. Но на самом деле из-за интрижки с женой главреда. Дура проговорилась спьяну, и планы Игоря подсидеть начальника с треском провалились. Пришлось заняться сольной карьерой, благо кое-какие наработки имелись. С наступлением девяностых убийства разномастных ублюдков стали делом привычным, но то, что происходило в Рязанской области, выбивалось из общей картины. За пару лет несколько десятков трупов, и все убиты выстрелом в сердце одной точно пущенной пулей. Настоящее мастерство.
Местная молва сперва заговорила о таинственных вигилантах из «Белой стрелы», но со временем, когда стало понятно, что бороться с разгулом бандитизма родной власти неинтересно, слухи ушли в мистическое поле. Таинственные убийства связывали то с божьей карой, то с происками нечистой силы, и за глаза безымянного мстителя прозвали «Домовым». Всё потому, что чаще всего бандитов убивали в их же квартирах, да и любит народ верить в героев-одиночек. Местным следователям было наплевать: отстреливают бандиты друг друга — и ладно, среди убитых хороших людей не водилось. Чтобы не портить статистику, глухарей повесили на подвернувшихся под руку мелких сошек, а дела закрыли. Как говорится: готовь дырочку под медаль.
Но Игоря не устраивали простые ответы на сложные вопросы. Он давно вёл собственное расследование, и после увольнения, когда свободного времени стало больше, решился довести дело до конца. Пришлось, конечно, попотеть: то свидетели не хотели разговаривать, то некоторые милиционеры оказались принципиальными. На счастье, Игорь умел находить путь к людским сердцам, да и принципиальность пропадала при появлении грязных зелёных бумажек.
Однако вскоре расследование зашло в тупик. Следы убийцы терялись в полузаброшенном гаражном кооперативе, где он ремонтировал свою BMW. Казалось бы, местные мужики, что вечно торчат в гаражах, скрываясь от жён и домашних хлопот, должны знать друг друга в лицо. Но о таинственном автомеханике, ремонтировавшем машину Домового, вспомнили только то, что он недавно умер. Ни телефона, ни адреса нелюдимого молчальника, никто подсказать не смог.
Казалось, это конец. Скопленные деньги на исходе, а тоненькая ниточка, ведущая к убийце, порвалась. Оставалось додумать финал самому и выпустить расследование в виде детектива в мягкой обложке. Спасла Игоря случайность. Однажды, проверяя захламившийся почтовый ящик, среди спама он нашёл заветную листовку. Казалось бы, пожелтевшая, мятая бумажка с номером телефона и адресом — такие обычно берут у промоутера из вежливости или выгребают из-под дворников автомобиля. Но для Игоря этот обрывок информационного мусора, заполонившего страну после краха социализма, оказался дороже золота.
Трубку взяла мать скончавшегося механика. Оказалось, что его смерти предшествовал долгий, тяжёлый запой, а выпив, он любил излить душу о беспокоящих его переживаниях. Так сначала мать, а затем и Игорь узнали, что забирать машину из сервиса пришёл никто иной, как настоятель местного монастыря. Игумен, видно, и сам был потрясён от свалившейся на его голову благодати, но нескромный подарок принял, даже расписку показал. В благодарность за пожертвование он отрекомендовал загадочному дарителю уйти трудником в один из монастырей Владимирской области.
Конечно же бежал Домовой неспроста. Местные бандиты жаждали разыскать убийцу своих товарищей и даже не брезговали платить следователям областной прокуратуры за поиски. Но Игорь, пройдя по кровавому следу убийцы, был уверен, что таинственный киллер совершенно точно не боялся мести братков — в монастырское заточение его гнало что-то страшнее
Наконец убийца найден. Что делать дальше? Конечно, можно рассказать обо всём ментам и потом написать книгу. Скучно как-то — Игорь привык работать по-другому. Ради красивого кадра он не раз оказывался на волосок от смерти, а вариантов умереть в Чечне было множество. Настоящий драйв — хождение по краю ножа, кровь вскипает от адреналина, стоит немного расслабиться — и уже летишь в пропасть. Ты кожей ощущаешь поток времени: одна секунда, вторая, третья — ты всё ещё жив; четвёртая — справа взрыв, осколок пролетел рядом с виском — будешь ли ты жив ещё через мгновенье? Такого на гражданке нет. Прыгнуть с парашютом или гонять на мотоцикле по МКАДу — это всё детские игры.
Многие возвращались с войны дёргаными наркоманами — Игорь же туда наркоманом приехал. Чтобы чувствовать себя живым, ему необходим адреналин, и с каждым разом нужная доза росла. Во всяком случае именно жаждой драйва Игорь оправдывал своё поведение. Что касается страха смерти, то он уже и не помнил, когда в последний раз боялся по-настоящему. Выжженное поле, дымящиеся руины сгоревшего в огненном шторме прекрасного города — вот всё, что у него осталось в душе после жизни в адреналиновом угаре. Да и последние ниточки, удерживающие в мире живых, давно оборвались; так что в случае чего всё равно никто плакать не будет.
Через монахов Игорь передал Домовому послание. Хотя тот уже давно заметил, что за ним следят, мог легко убить, но не стал — видимо помешала данная перед Богом клятва и желание поведать миру о том, что он даже на исповеди не рассказывал. В приступе творческого безумия Игорь решил: книга закончится интервью с убийцей. Настоящая мечта гонзо-журналиста. Подстать идее было выбрано и место для интервью.
Временное жильё Игоря ничем не отличалось от соседних квартир, разве что пустые бутылки на полу не валялись. Спать приходилось, расположив спальный мешок на замызганном полу в углу, где почище. Ободранные обои, словно поры героинового наркомана, источали стойкое зловоние. Запах плесени и тухлого старья въелся в эти стены уже давно, в темноте слышалось скребыхание тараканов, грызущих остатки окаменевшего клейстера.
Случалось, конечно, жить в местах и получше. Перед сном всплывали картины Сочинской конференции в 92-м: развязные пьянки, сауна, водка рекой, казино и, конечно же, бывшие валютные проститутки, вдруг ставшие доступными простому рабочему человеку.
Пока сладкие грёзы о былой жизни не сменились горькими мыслями о настоящем, Игорь залпом выпивал мерзавчик коньяка и покрепче зажмуривал глаза. Этот ритуал он проделывал и у себя, в оставшейся после развода холостяцкой берлоге. Если повезёт, то сон придёт быстро, и его не накроют воспоминания о Вадике. Но сегодняшний день был исключением, сегодня нужна трезвая голова.
Игорь курил и время от времени поглядывал на часы. Минуло одиннадцать, улица за треснувшим стеклом погрузилась во мрак и затихла. Даже собаки не смели нарушать благопристойную тишину провинциального городка. После захода солнца жизнь здесь кипела на загаженных кухнях общежитий, стонала многоголосым чудовищем за хилыми стенками, орала пьяными голосами в рюмочных, стыдливо упрятанных в подвалы немногочисленных многоэтажек. В соседней квартире кто-то громко матерился и бил посуду. Казалось, что пьяной мерзости, скотству, разврату и грязи стало тесно в его логове — сейчас оно пробьёт стену и хлынет сюда, к Игорю, накроет его с головой.
Впрочем, Игорь всю жизнь только тем и занимался, что глубже и глубже погружался в дерьмо. Попытки вынырнуть были, остатки инстинкта самосохранения не уничтожимы, но за шажочком к свету следовал прыжок обратно во тьму. Жаль лишь Василису. Она слишком поздно поняла, что спасать Игоря себе дороже, поэтому штамп о расторжении несчастливого брака с пусть и любимым человеком оказался лишь авансом за горький жизненный урок. Потом заплатить пришлось куда больше.
В свете единственного на всю улицу фонаря один за другим замелькали мелкие капельки дождя. Потихоньку морось расходилась, и вскоре по окнам забарабанил ливень. Игорь выбросил в окно недокуренную сигарету и поплотнее захлопнул форточку. Нет, его не беспокоила судьба видавшего виды линолеума, вспучивающегося пузырями от капли воды, просто звук дождя действовал на нервы. Когда Вадика везла скорая тоже шёл ливень.
Наконец в дверь постучали. Коренастый мужик в чёрном спортивном костюме хмуро глядел исподлобья. Ну и страшный же. Лысый, сморщенный, как чернослив, хотя вроде как ровесник Игорю. Взгляд затравленный и злой, ещё и ковыляет едва-едва, как старик. Бровей и ресниц нет — выщипывает, что ли?
Его морщинистая, пожелтевшая культя сжала протянутую в приветствии руку Игоря. Слабовато рукопожатие, ногтей же нет. Неужели месть братков? Точно нет, этого урода многие хотели найти, но получилось только у Игоря.
— Значится, вот кто меня откопал, — ухмыльнулся лысый, располагаясь за столом, — пересекались, кстати.
— Да неужто, — удивился Игорь.
— В Грозном. Вспоминай давай, я на руинах больницы Шевчука лабал на гитаре.
— А-а-а, вспомнил, — на самом деле Игорь не помнил, — «Не стреляй» играл, да?
— Виктор Евгеньевич Писаренко, 1968 года рождения, — отрапортовал по-военному Виктор, — родился в посёлке Гусь Касимовского района. Тебя я знаю, можешь не представляться.
— А в Рязани тебя прозвали Домовым, — с усмешкой протянул Игорь, — за то, что в дома ловко проникаешь.
— Дебильная кликуха, — осклабился Виктор, — могли и поинтереснее выдумать.
Тяжёлый дым растёкся по низкому потолку дрянной квартирки. Тут и там на побелке виднелись метки от затушенных бычков, видимо оставшиеся от прошлых постояльцев. От них же перешли ветхий раскладной стол и пара табуреток — единственная мебель в комнате. В голове у Игоря мелькнуло, что его холостяцкая берлога стремительно становилась похожей на это логово алкоголика. Те же пожелтевшие от сигаретного дыма стены, обшарпанный пол, разве что мебели побольше и плесенью не воняет. Снова упасть в бездну самокопания Игорю не дал лающий кашель Виктора.
— Сто лет не курил, прости Господи, строго у монахов с этим.
— Забудь. Курение — наименьший из моих грехов.
Виктор, как и все курильщики в завязке, сделал жадную затяжку и, чуть не выкурив сигарету сразу до фильтра, удовлетворённо выпустил плотное облако дыма.
Игорь неосознанно прикоснулся к приклеенному скотчем к обратной стороне столешницы диктофону. Домовой насквозь что-ли видит?
— Положи диктофон на стол, так звук будет лучше. Можешь хоть тетрадку достать и законспектировать, мне плевать, я и так уже мертвец. Но о моей истории должны узнать все. Усёк?
— Конечно. Я ведь здесь для этого, — Игорь кашлянул, — хорошо, когда человек готов открыться.
— А ты смелый мужик, я бы сказал без башки, раз решил меня отыскать. Не страшно?
— Я же знаю, у кого беру интервью, — Игорь стряхнул сигаретный пепел в банку из-под кофе «Пеле», — если бы ты хотел меня убить, то уже убил бы.
Виктор ничего не ответил, только молча оскалился улыбкой хищника. Игоря покоробило, но не от вида почерневших пеньков, выглядывавших из-за дёсен, а от холодной уверенности его собеседника в своём умении убивать. Казалось, даже утратившее былую мощь тело не помешает Виктору в любую секунду кинуться и разорвать сидящего перед ним журналиста. Однако Игорь был всё ещё жив. Что это? Домовой продолжает свою жестокую игру с неизвестными целями или вправду хочет исповедаться? В любом случае в кобуре под рубашкой Игоря покоился заранее смазанный и заряженный «Макаров».
— В Чечне по контракту служил? — нарушил молчание Игорь.
— Деньги, конечно, всегда нужны, но шкурой рисковать?
— Здорово рассуждаешь, — хрипло рассмеялся Виктор. — Узнаю НТВ. А нашему брату что тогда, что сейчас только два пути: в бандиты или на войну, тут как карта ляжет. Сам-то ты как в Чечню загремел?
— Как сказать, — Игорь задумчиво почесал затылок. — Журналистский долг.
— Брешешь. Сочиняешь на ходу.
— Вы, Виктор, проницательный человек, от вас ничего не утаишь, — усмехнулся Игорь.
— Повидал я таких, как ты, — голос Виктора звучал глухо, будто из-под земли. — Самоуверенные, самодовольные, вечно ищете, бежите куда-то. Думаете, всё вокруг фальшивое, скучное, а настоящая жизнь вон там, надо только поднапрячься немного и поймаешь эту, как её, птицу счастья-то. Гоняетесь так всю жизнь, пока не сдохнете в канаве или мозги по стене не разбросает. Как наркоманы, ей Богу.
— Знаешь, спорить не буду, только и сам ты в погоне за длинным рублём в ад угодил.
— А вот тут ты не угадал, журналистишка, — Виктор задумчиво крутил в руках тлеющую сигарету. — Во всём не угадал. В ад я до Чечни угодил, а длинный рубль мне не просто так понадобился.
Игорь отвернулся от насупившегося Виктора, по-стариковски медлительно мявшего бычок. В свете единственной на всю комнату лампочки Ильича глубокие морщины на лице Домового казались похожими на траншеи, вырытые в жёлтой, безжизненной почве. Если бы не пара тёмных, как точки, блестящих глаз, то Виктора можно было принять за хитрую аниматронику. Да и запах от него шёл неживой, как от сырой могильной ямы, даже вонь дешёвого табака не могла это скрыть.
За окном бушевал ливень. Крупные капли дождя, увлекаемые порывами ветра, остервенело барабанили по жестяной крыше дома, ржавым подоконникам, окнам. На опустевшей улице виднелась лишь парочка припозднившихся подростков с чёрными дипломатами в руках, от буйства стихии они спрятались под козырьком подъезда.
Трухлявые деревянные рамы не справлялись с капризами погоды, в многочисленных трещинах выл ветер, собиралась влага. Тоненькой струйкой дождевая вода стекала прямиком на пол, раздражая Игоря звуком противной капели.
От сквозившего по комнате ветра лампочка моталась из стороны в сторону, то потухая, то вновь разгораясь, в тщетных попытках развеять полумрак квартиры. Метавшаяся, как маятник, лампочка и звук падающих в лужу капель превращали комнату в пыточную камеру для Игоря.
— Перед тем как начнём, я тебе, журналист, хочу вопрос один задать, — пробормотал Виктор и кинул смятый бычок в пепельницу. — Ты в чудо веришь? Только честно скажи.
Игорь прищурился и, как следует затянувшись, выдохнул плотную струю дыма. Лёгкие внезапно кольнуло, и он едва не закашлялся, хотя давно курил по пачке в день.
— Нет, не верю, — сказал он прищурившись.
— Я тоже не верил, пока с Маринкой беда не приключилась. В Чечне для неё хотел денег заработать.
— Получается и не болела, хотя это только потом выяснилось, — горько усмехнулся Виктор, чиркнув спичкой.
В свете взвившегося над спичкой пламени лицо Виктора приобрело дьявольские черты кровожадного языческого идола, настойчиво требующего всё новых и новых человеческих подношений. Дрожащий огонёк медленно пожирал тонкое тельце спички, оставляя за собой лишь обугленный скелет и запах гари. Огонь быстро докатился до кожистых пальцев Виктора и чуть коснувшись их тут же потух.
— Она на рынке женской одеждой торговала, — тихо начал своей рассказ Виктор, прикуривая новую сигарету. — Сначала думал, что застудилась. Сам знаешь, на рынке ветер будь здоров гуляет, да и людей много, раз плюнуть подхватить какую заразу. Тем более Маринке, она маленькая была, как Дюймовочка, худенькая такая, бледная. Пришла со смены, кашляет. Лечилась сперва сама: мёд, постельный режим, всё такое. Храбрилась, конечно, только видел я что ей только хуже становится.
Как-то раз ночью проснулся воды попить, дома тишина, Марина лежит тихо. Только вдруг так неспокойно стало на душе, будто почувствовал что-то. Свет включил и вижу: Маринка посиневшая лежит, вздохнуть не может, чудом до больницы довёз, ещё бы чуть-чуть — и не откачали бы. Две недели её в лазарете держали. Днём кровью кашляет, ночью задыхается, стонет, плачет от боли. Врачи руками разводили: по анализам всё хорошо, диагноз поставить не можем. Посоветовали клинику в Москве, мол хорошо там лечат, но задорого. А я же тогда только-только с военной академии выпустился денег нема, вот и пришлось в Чечню уехать по контракту, за длинным рублём.
— Слушай, я же знаю, сколько вам за контракт платили, на такие деньги хорошую клинику не найдёшь, — тихо проговорил Игорь.
— А и я не дурак только на зарплату жить, — ответил Виктор. — Знаешь, война дело такое, есть где разгуляться. Тут в первую очередь бабки зарабатываются. Тогда стволы всем были нужны, вот и приторговывал помаленьку. Старался, конечно, чтобы товар подальше от зоны уходил, да всякое бывало. Продашь пацанам из Ставрополя «муху», а потом из неё твою же колонну расстреляют. Кроме того, ещё бизнес был: духам уши отрезали и засушивали. Их потом какие-то извращенцы из Германии покупали. Говорили мол хотим удостовериться, что убитые к гуриям не попадут. Дескать если мусульманин без ушей остался, то в Рай его уже не возьмут. Больные люди в общем. Не подумай, что горжусь, нет. Мерзко, конечно, что так наживался, по сути, ничем не лучше тех, кто в кабинетах сидит.
— Грязные… Ты когда-нибудь терял близкого человека? Жена, дети у тебя есть? – тут же выпалил Виктор. На его лице читалось раздражение от бестактного комментария.
— Эх. Нет, и никогда не было, — сказал Игорь, стараясь звучать увереннее. — Вечный холостяк.
— Тогда не понять тебе. Когда родному человеку плохо, ты хоть в ад будешь готов спуститься, чтобы ему полегчало. Я и Марина детдомовские, родни не осталось. Лекарства, деньги, врачи — всё сами искали. Только бестолку. Чем только Марину не обследовали чем только не пичкали, а с каждым разом приступы всё дольше и дальше продолжались. Когда совсем худо стало, я подумал, она сама начала крышей ехать. После каждого приступа лежит и шепчет: «Любочка приходила, мучала меня опять». Я Маринку всю жизнь знаю, никаких Любочек у неё среди знакомых не было. Если бы и были, то я после таких выкрутасов на горячую голову приехал бы и спросил как следует.
К тому времени меня комиссовали по ранению. Наш отряд в засаду попал, а я единственный, кто в БТРе не сгорел, чудом просто. Соответственно, и деньги брать стало неоткуда, так что в клинике начали намекать на выписку. Мы даже спорить не стали, да и Маринка просилась, чтобы её домой отвезли. Не хотела в больнице умирать, сдалась она. А я нет. Теперь вот думаю, зря не успокоился. Марина дома одна умирала, пока я маялся.
Виктор замолчал. Сигарета в его пальцах дотлела до фильтра.
— Я хорошо запомнил тот день, когда Любочка и мне показалась, — голос Виктора становился всё тише и тише, пока не перешёл в шёпот. — Ей видимо поглумиться захотелось.
Игорь молча нахмурился и поскрёб щетину.
— Сначала я услыхал, как Марина захрипела, тут же метнулся за мешком амбу и уколами, всего-то в соседнюю комнату, вернулся через минуту и вижу, что на груди у неё сидит кто-то и тонким голоском шепчет, а Маринка объясняет что-то чуть не плача. В темноте не видать, свет ещё выключили, как назло. Тихо, чтобы не спугнуть, я чиркнул спичкой. Пламя задрожало на сквозняке и тут же потухло, но я успел увидеть. Маленькая девочка, годика четыре-пять где-то. Пухленькая такая, светленькая, волосики кудрявые, вроде обычный ребёнок. Спичка потухла, я зажёг сразу несколько и смог рассмотреть получше. В полумраке эта тварь выглядела ещё отвратительнее. Кожа склизкая, бледная, аж вены просвечиваются, рот красный, как кровавый порез. Сидит, ногами болтает, смеётся, весело ей, а глаза стеклянные, как у мертвеца, и смотрят с такой ненавистью, что живые и не умеют так ненавидеть. Встала она вдруг на Маринку и как рассмеётся, как крикнет: «Задушила меня мамка в утробе, вот я теперь у неё дыхалку-то и заберу». Не успел я спохватиться, тварь спичку задула и убежала, только и слышно было топот в темноте.
— Знаешь, я же раньше верил только в то, что гнуснее человека на Земле нет никакой твари. Но вот оказалось, что нечистая сила такого же мнения о нашем брате.
За окном сверкнула молния. Её отсветы замелькали в уставших от жизни глазах Виктора, от сокрушившего дом грохота грома он даже не дрогнул. Стихия и не думала униматься, ветер настырно штурмовал тонкие стены дома, так и норовя проникнуть внутрь.
Игорь поёжился то ли от гулявшего по полу сквозняка, то ли от рассказа про мавку. Что если все дети, умершие не своей смертью, становятся нечистью? А Вадик? К Игорю он не приходил, но что насчёт Василисы? Вдруг это она страдает от ночных приступов удушья, а Игорь не знает. От тяжёлых мыслей он невольно скривился.
— Оказалось, что чудо искать бесполезно, потому что оно сама тебя находит, — продолжал Виктор. — Только чудо это не хорошее, злое. Знаешь, ведь если что-то плохое и невероятное тебе на голову само сваливается, это ведь тоже чудо, да? Вот такая сволочь на меня и свалилась. На следующее утро я проснулся от телефонного звонка. Звонила какая-то старуха — я сперва думал, что номером ошиблась, пока она не сказала про Маринкины приступы. Веришь, нет, банки от телевизора никогда не заряжал. Но тут слушал и только мог челюсть поддерживать, чтобы не отвалилась. Рассказала мне всю подноготную: где родился, как в детский дом попал, как первый раз с Маринкой поцеловались, как переспали, даже, сука, про её аборт по малолетству сказала. Я уж думал: «Всё, хватит, верю, прекращай», а она не останавливается. Шептала, пока не вывалила обо мне и о Марине всю грязь. Что аборт я её уговорил сделать, что плакала она в тайне, потому что злился я на её слёзы.
Потянулся было за стволом, подумал: раз эта сука всё знает, значит, она и натравила Любочку. Уже прокручивал в голове, как назначу встречу, как приеду, как буду этой суке делать очень-очень больно, пока она Маринку не вылечит. Да только старуха будто прочитала мои мысли. Посмеялась только и сказала: «Пуля там единственная, и то для тебя, если не будешь слушаться. К жене твоей мавка привязалась, так что времени у неё мало. Если будешь слушаться, то мавку изгоню, и Маринка твоя будет лучше прежней». Я после разговора пистолет осмотрел — и правда, магазин пустой, единственная пуля в стволе.
— Волшебница получается, — невольно усмехнулся Игорь.
— Смеёшься, а мне не до шуток было. Маринка только лежать могла, дышала и то с кислородным баллоном. Кормил её с ложечки, в туалет и то на руках носить приходилось. Говорила мне: «Умираю я, а страдаешь ты, потому что жалеешь. Только не надо мне твоей жалости, за свои грехи ведь страдаю. Отпусти меня с миром и живи дальше, на мне свет клином не сошёлся». Но ни хрена подобного, сдаваться я не умею.
— И ты послушал старуху? — спросил Игорь, едва подавляя нервный смешок.
— К тому моменту мы уже всё перепробовали: молились, в церковь ходили каждый день, только Бог не помог. Не он же ту колдунью подослал. Решил я тогда, что грехов и так у меня на душе много, пусть будет ещё, зато Марина поживёт.
