Наша семья во время 2-1 мировой жила в Лионе. Отец с матерью встретились и поженились в 1930. Естественно, в это время были ярыми антисоветчиками. Деда, Яворского Ивана Лавровича, профессора Новороссийского университета (лечил Бухарского эмира, был лекарем у Великого князя Константина, путешественник, специалист по Средней Азии –автор книги о Путешествии Русского посольства в Афганистан и Бухару – книга есть в Ленинке и у меня копия оттуда) – расстреляли большевики в 1919 –м. Отец (Яворский Сергей Иванович) был правой рукой Милюкова в Лионе. Мать папы дала ему капитальное образование. Он окончил химфак Лионского Университета (теоретическое образование) и Эколь де шеми (практические знания) под руководством Нобелевского лауреата по химии (Гриньяра – каждый химик - органик знает реакцию «синтез Гриньяра»). У меня диплом папы с рецензией Гриньяра «любимому ученику». Это позволило ему занять ведущее место в научно-исследовательской лаборатории крупнейшего во Франции концерна «Рон-Пуленк», получить патенты на сульфамиды, кровезаменители, французскую марку нейлона. Мама с папой были натурализованы в 1933г. (я уточнила эту информацию в библиотеке в Париже).
Все перевернул 1941 г. – враг напал на любимую Родину. Закончили войну коммунистами, участниками сопротивления (документы у меня есть). В 1946 г. под папиным руководством я пишу письмо Сталину «дорогой товарищ Сталин. Прошу очень разрешить нашей семье вернуться на Родину». В 1947 семья возвращается в Россию. Отец и здесь химик – дважды лауреат госпремии (за разработку твердого ракетного топлива).
В Лионе родилась и моя сестра (Яворская Наталья Сергеевна) в 1931г. (я в 1941). Она тоже сейчас москвичка. Слушали обе (я и она) Вашу передачу по ЭХО. Ее реакция «к сожалению ничего нового для себя там не услышала. Но что правда – что все, о чем автор рассказывал – правда». И потом еще в течение часа рассказывала мне о тех временах. В частности про Де Голля (это ее любимец), про его мудрость, скромность и честность, про то, что ближайшим его помощником в период правления был русский, про то, как удалось сбежать из Франции ему и его семье после захвата немцами Юга Франции, про его 60-ые годы, про детали ухода его из политики. Она с мамой видела Де Голля во время его приезда в Лион – с крыши торговой палатки на главной площади Лиона Бель Кур. У Натальи блестящая память и большой объем информации сидит у нее в головке. Много раз просила ее выплеснуть все на бумагу – не сложилось. Ее ответ – для меня русский чужой, я не способна на нем эмоционально выражаться – она закончила школу (лицей) в Лионе – а мой французский - мертвый – слишком давно это было.
По-моему она не права – прекрасно выражается по- русски. Насчет моего разговора с Вами сказала – с удовольствием прокомментирую информацию по Франции (тех времен), если надо будет, а главное, с удовольствием поговорю с Виталием по- французски.
Мама после войны работала переводчицей в миссии по репатриации советских военнопленных. Была близко знакома с руководителями Французской компартии. Есть предположение, что по этой причине нашу семью не упекли, как многих вернувшихся в Россию с нами.
Мои воспоминания более скудные – бомбили американцы – среди ночи тащили меня в подвал. И танцевала в присядку перед бежавшими русскими военнопленными – ночью мама выводила их в кухню-столовую из погреба, где они у нас жили при немцах. А еще я скрывалась с папой в водосточной трубе (благо во Франции они большие) – во время поездки на наш загородний огород за картошкой на велосипеде – над шоссе полетели бомбардировщики.
Вот, пожалуй, в основном и все (а еще много есть интересного про папиного брата, Георгия Ивановича Яворского - он остался у себя в Монако организовывать археологический музей – организовал, помогли добрые отношения с принцем). Но это отдельный разговор.
А в войну в своем саду во Вьерзоне установил пулемет – за что и оказался в концлагере в Компьене. Выжил. Освободили американцы.

Сережа сначала перетянул меня работать в аналитическую лабораторию огромного химконцерна Rhone Poulenc (Рон Пуленк). Но мне там не понравилось и я стала работать переводчицей в фирме Кодак Патэ, где кроме работы переводчицы, изучила фото-дело (любительское).
Сперва жили в доме, в котором познакомилась с мужем и куда приехала сразу из Турции.
Но это было тяжело, т.к. отношения мои со свекровью Олимпиадой Владимировной Яворской не ладились. У нее был сильный и властный характер, а я не могла и не умела подчиняться. Кроме того, улица была очень шумная и беспокойная, квартира неважная.
Исходила я все окрестности и мое упорство было вознаграждено. Я нашла в 5-м арондисмане. на горе, среди садов и огородов зеленщиков, чудесную маленькую виллу, в глубине большого сада с виноградником.
Это счастливое место я опишу отдельно.
Тут надо прибавить, что когда я уходила от шелковых богачей, мне подарили отрез на платье крепдешин светло бежевого цвета. Портниха стоила дорого, платье получилось на славу и я в нем расписывалась в мэрии на брачной церемонии. Но шелк был гнилой и расползся лентами. Тогда я решила наказать эту полудохлую богачку и поехала с визитом к ней вместе с мужем. Сережа ничего не знал о моем замысле.
Тем более получилось эффектно! Во Франции инженер химик такого крупного концерна – это фигура. И вот я за чопорным чаем, (я сидела на диванчике) - расправила «ленты» своего платья!
Я вежливо напомнила хозяйке, что это ее подарок. Тут я была уже не мелкой медсестрой, а с хозяйкой на равных, с красивой визитной карточкой, поданной ей горничной!
Лярва эта засуетилась, обещала заменить материал, но я вежливо отказалась, сказав, что второй раз на такой эксперимент не соглашаюсь.
Интересно, как я поступала на работу в филиал международного концерна Кодак Патэ.
Никакой канители. Увидела объявление в витрине на улице Республики, что требуется переводчица машинистка, знающая английский язык. Принесла аттестат об окончании British School, и вид на жительство с правом работать. Директор дал мне несколько писем перевести с французского на англйский и обратно, технический словарь, засек время на перевод и отпечатать их на машинке. Сам ушел.
Я спокойно справилась с этим делом, т.к. письма были короткие – деловые. Позвонила директору, он пришел, проверил и тут же, исправив некоторые неточности расположения текста, принял меня на работу.
Жили мы очень скромно, т.к. брат мужа Георгий Иванович (на 6 лет моложе его) учился в университете и обхаживал мамочку и свою ненормальную сестру Таню, которая вскоре умерла в возрасте 27 лет. По диагнозу профессора Лепика она переболела менингитом в утробе матери, которая во время беременности болела пневмонией. Средний брат мужа, Константин, погиб в Болгарии от несчастного случая на заводе, где он работал. По словам мужа это был умный, чудесный парень.
Сережа был на 9 лет старше меня. Он был моим другом, мужем и моим университетом. Я очень огорчалась, что не могла получить высшее образование. Человеком он был исключительным во всем: по уму, по честности, по исключительной эрудиции, по доброте и нежности.
К сожалению, между нами стояла всегда моя свекровь, которая имела на сыновей огромное влияние и хорошо умела искажать факты.
Сереже приходилось содержать мать, брата и свою семью. Хотя я работала, но с перерывом после рождения Наташеньки, Лены и Вани.
Но я не придавала значения нашему скромному образу жизни, вещизмом тогда и теперь в нашей семье не болели.
Сперва мы купили маленькую подержанную машину, а позже получше. Каждый почти wееk end мы ездили в горы, занимались лыжным спортом, там Альпы близко и даже летом в горах снег.
Летом снимали дешевую дачу на реке Соне, возле острова I-le Roy ( Иль Руа).
Друзья помогали нам приводить все в порядок. На остров плавали, неся на голове одежду и обратно также. Ходил там электропоезд «Голубой» до Лиона и обратно.
Часто ездили и в другие места, которыми изобилует Франция.
Почти каждый год я ездила с Наташенькой на Лазурный Берег Средиземного моря. Там останавливались у итальянского крестьянина Грило, который принимал нас, как родных, и почти ничего не брал за постой. Да еще весь его огород и фрукты были к нашим услугам.
Сердечные были люди, неграмотные, но большой души! Торговали овощами и фруктами, а курорты Cannes. a особенно Yuan-les Pins и Antibes только что развивались. Трудились они от зари до зари с одной помощницей –работницей, построили двух этажный дом с гаражом, который сдавали, а сами жили в халупе и под сводами виноградной лозы.
А потом стали снимать регулярно комнату у Мими Монти (Noemie Monti) рядом поближе к пляжу.
Мими до сих пор дружна с нами, мои всегда у нее бывают во Франции. Да и я гостила у нее в 1979 г. в феврале.
Я никогда не выигрывала в лотерею и денег имела в обрез, но на хороших людей мне всю жизнь везло и сейчас везет. Даже просто в трамвае или автобусе или в магазине. Просто удивительно, сколько хороших людей.
Мамочка очень любила цветы и всегда возилась в садике, а я в огороде имела свою фасоль, помидоры, салат, тыквы, огурцы, горошек, лук порей, черную и красную смородину, малину, абрикос, грушу. Т.к. наш дом находился в большом саду хозяина, а он жил в городе далеко и не интересовался своим садом, то можно было пользоваться его плодами. Домик наш был построен на старом фундаменте и по закону его нельзя было сдавать дороже, чем в 1914 году, поэтому мы платили за него гроши.
«Ищите и обрящите», так сказано в Евангелии. И это был дар Божий!
Домик этот построил для себя и жены художник – витражист. поэтому во всех окнах и двери в кухне–столовой были витражи
В столовой – фрукты, в спальной на огромном окне летели голуби, в маминой и Наташиной комнате воздушные шарики.
Но самый прекрасный был пейзаж в маленькой гостиной комнате.
В красивой дубовой раме слева цветы бульденежа, а справа ирисы. Посредине озеро, вдали остров, на нем скамеечка под апельсиновым деревом. Сделано было так, что вода в озере переливалась, как под бликами солнца.
Был чудный сводчатый погреб, большой чистый чердак для сушки белья зимой.
Очень интересно был устроен туалет. Перед домом было 3 сообщающиеся цистерны, (сверху конечно цемент, ничего не заметно) туда посадили какой-то особый грибок, который разлагал фекальные массы так, что в третьем резервуаре была на вид чистейшая как слеза вода. Она содержала все удобрения. Над ней была колонка с ручным насосом для полива цветников и огорода.
Чудеса!
Старики недолго пользовались чудо-домиком; скоро умерли, и все поместье купил мясник, чтобы просто вложить деньги в недвижимое имущество.
Он был очень рад, что нашел хороших квартирантов.
У меня всегда были куры и кролики.
Вторую машину мы тоже купили по случаю. И вместе с собакой, которая приблудилась к гаражу.
Так появился еще один член семьи – Гамэн - Мальчишка. Он ездил с нами всюду в машине. Я имела права и водила машину наравне с Сережей. Гамэн был чудный спаньель – верный друг и сторож. Были разные кошки, и коты, и котята!
Плохо было то, что пока Наташенька не пошла в школу, не с кем ей было играть.
Ведь Лена родилась на 10 лет позже.
Моя дорогая мамочка взяла себе заботу об учебе Наташеньки.
Где-то в 35 году Олимпиада Владимировна и Горушка переехали в Париж. Там жили ее родная сестра Марсенька, безобидное, доброе, но и безличное создание.
Ее муж князь Цулукидзе после блестящей жизни в Одессе жил на помощь племянника Сережи и на благотворительность.
В 1937 г., кажется, Марсенька умерла, и Горушка решил просватать его за американку миллионершу М-с Emitta Benett (73 года), которая имела все, кроме титула. Она была умна, имела талант скульптора, дворец с огромным садом в Monte-Carlo.
Через год Датико Цулукидзе умер от роскошной жизни, и Эмита сделала своего красивого новоиспеченного племянника своим секретарем и возила его с матерью вместе по шикарным курортам. Потом она решила продать свой дворец в Monte-Carlo и поручила это дело Горушке! Вобщем он молодец! Она подарила ему двухэтажную виллу привратника и разрешила взять туда все, что ему хотелось!
Горушка удачно провел продажу и аукцион.
Дворец стоял на мысе Cap Martin, напротив Monte-Carlo, “а Pavillon Villa”.
К сожалению, Эмита имела дочь, замужем за маркизом, которая жила около Парижа. Этой дочери очень не понравился Горушка, т.к. он лечил ее мать от диабета, а ей хотелось, чтобы она скорее умерла. Эта особа детей не имела, но брала детей из сиротских приютов, а когда им исполнялось 12, 13 лет избавлялась от них, т.к. не хотела казаться старой, выдавая их за своих детей.
Чудовище!

Когда немцы заняли Париж, Горушка спасался с матерью, бежал к нам в Лион, а затем на юг в свою виллу. Эмиту он спасти не мог, а дочь перестала вводить матери инсулин и Эмита вскоре умерла одинокой! Ужасно!
Теперь, когда мы ездим во Францию, то гостим у него. Место прекрасное. Он не женился, т.к. мать всегда его отговаривала. Умерла она в 1958 г., несмотря на все заботы Горушки.
И он без семьи, живет с «приемной» дочерью Nicole, внебрачной дочерью Jeanne, его bonne amie. Жанна тоже часто бывает в их доме. Она и Николь купили себе кооперативную чудную квартиру в Ницце, на горе.
Горушка ведет себя барином, очень умен и эрудирован, окончил 3 факультета и поработал много для создания палеонтологического музея в Монако.
Теперь 1982 г., он недавно имел 5-ый инсульт, но мечтает приехать в Россию этим летом и побывать в своей любимой Одессе.
Он очень успешно лечит сам себя вопреки всем назначениям врачей. Пока он жив, то мои дети смогут ездить во Францию, но на Николь нет никакой надежды, хотя она и носит его , т.е. нашу фамилию. Mademoiselle Minard Javorskaya.

Постепенно старшие кончали школу и поступали учиться дальше на медсестер или на секретарей –стенографисток.
И я поступила ученицей при английском госпитале вместе с другими девчатами моего выпуска. Этот госпиталь прекрасно решал проблему кадров младшего медперсонала. При госпитале имеется школа - интернат для медсестер. С первого дня ученицы работают в палатах. И, конечно, учатся. В течение шести первых месяцев исполняют все работы нянечек, правда при наличии санитаров, помогающих в тяжелых работах. Очень строгий делается отбор. За это время ученица может решить – сможет ли она быть медсестрой или нет, т.к. требования очень высокие. После шести месяцев производятся в младшие медсестры в торжественной обстановке. Полагается форма и обувь, очень хорошее питание, огромный клуб, где отдыхают после работы. О работе запрещено говорить.
Только зажигается имя на табло, если нужна срочно какая-нибудь из сестер.
Кроме нас, русских, учились там гречанки, армянки, несколько турчанок и две негритянки.
Причем, негроидные черты лица и курчавые волосы имела белокожая, а чисто европейские черты и гладкие волосы – были у чернокожей.
Уроки велись английскими и американскими врачами.
И была одна турчанка новой формации, эмансипированная, но очень вредная.
Мне кажется, что она была ярой националисткой.
Преподавала она гигиену, следила за аккуратной наружностью и прочее.
Жили мы вчетвером в каждой комнате, метров 35. Между смежной комнатой ванная, душ и санузел. Уходить вечером можно было только по увольнительной, а иначе все должны были возвращаться к 9 часам вечера. Выходили по скользящему графику. Работать мне было легко и радостно, а учиться тем более. К сожалению, одна новая ученица из British School Нина Миронова, которая единственная из всех не отличалась строгим нравом, сыграла в моей жизни гадкую роль.
На моем дежурстве, когда я уже была в конце второго года учебы, а она была ‘preliminary’, т.е. начинающей, она достала из шкафчика с медикаментами бутылку с надписью «BRANDY» (коньяк) и отхлебнула хорошо. Но оказалось это было очень сильное лекарство для лечения алкоголика, хотя ничем помечена не была, и шкаф открыт был.
Нина сильно отравилась и чуть не умерла. Но я как бы отвечала за нее; еще решили, что я ей как бы поблажку дала, т.к. она была моей «подругой» из British School.
Из школы меня исключили, и это было большим для меня горем.
После выздоровления Нину отправили в Севастополь, где нашли ее мать.
Через Международный Красный Крест разыскивали родителей, потерявших своих детей, и многие вернулись на Родину.
Для мальчиков такая же школа находилась на Азиатском берегу в г. Эренкее. Ребят учили столярничать, слесарничать, фотографии, сапожному делу.
Прекрасно был реализован спорт, особенно футбол.
Вернулась я к маме, где в Эренкее было уже 2 отделения British School.
И для мальчиков и для девочек. Но оставалось их уже мало. Мне помогли окончить курсы массажа у шведского специалиста, и я скоро начала работать в г. Кадикёй, в чудесной английской семье Whitall.
Глава семьи м-р Reginald Whitall страдал сильнейшим радикулитом.
Был он крупным busyness. man по торговле углем. Ему нужна была секретарь – машинистка для деловой переписки дома, т.к. он редко мог бывать в своей конторе.
И кроме того, массаж каждый день и электро-процедуры.
Мне отвели большую голубую комнату, и я жила в этой семье как ее член. Отношение было сердечное, они хорошо знали мою биографию и жалели, что я потеряла Родину.
Моей маме сняли хорошую комнату по соседству, питание ей отправляли на дом из кухни Whitall, и мы с мамой были опять счастливы. Была у меня хорошая подруга miss Gane Oruen, она была гувернанткой у внука м-ра Reggy. Зарабатывала я очень хорошо, т.к. в английской колонии много было дам, желающих обновиться и похорошеть.
Mrs Whitall поэтому половину моей зарплаты откладывала мне про черный день. Жила в доме в клетке мартышка, ужасная проказница и старый пес Percy, на котором обезьянка любила кататься. Около двух лет я проработала у этих хороших людей. Но вот м-ра Reggy отправили лечиться в Швейцарию и надолго. До своего отъезда они решили устроить мою судьбу и просватали меня за собственника радио-магазина, который якобы «процветал».
Мне этот человек был сугубо безразличен, но ведь я опять осталась без определенного места с матерью–инвалидом. Да и сам Анатолий Юрьевич Лупекин не пылал ко мне любовью. Нужна была энергичная помощница, ну и как бы витрина! Этот брак мой, несмотря на пышную свадьбу, устроенную Whitall –ами, оказался “браком”.
Месяцев через шесть Лупекин обанкротился и бежал во Францию, оставив меня на съедение кредиторов. Несмотря на отсутствие м-ра Reggy, его семья продолжала обо мне заботиться.
Тут я по-настоящему влюбилась в лучшего друга Лупекина. Он был заместителем министра легкой промышленности, но т.к. таковая в Турции только зарождалась, то времени у него свободного было много.
Его отец был известным врачом. Очень я старичку полюбилась, и он очень хотел, чтобы Сейфи Джекоб-бей устроил мне развод и женился бы на мне. Да, мы любили друг друга. Редко встретишь в жизни такого истого джентльмена!
И вот однажды он повез меня к своим родственникам в район. Как увидела я их быт, нравы; все чуждое и непонятное. Испугалась я, но маме ничего не сказала, т.к. Сейфи-бей очень ей нравился. Тем более и развод быстро оформил. Потихоньку от них я попросила моих старых друзей еще по British School – Галич прислать мне вызов во Францию, где они уже тогда жили.
Когда визы и билеты на пароход были у меня на руках, только тогда я объявила обоим о моем решении бежать от любви, которая из-за различия национальности и культуры, не сулила мне счастья.
Хотя Сейфи-бей кончил юридический факультет в Берлине и ничем от европейца не отличался, он был турком и я считаю, что поступила правильно.
Whitall снарядили меня в новую жизнь с богатыми подарками и сэкономленные деньги ой как пригодились!
Трудно было расставаться, и вот я стою на палубе большого лайнера, машу платочком, заливаюсь слезами, но уверенная в правоте своих действий.
. . .
Тут перевернулась новая страница моей жизни 26 сентября 1928 года.
Мы приехали в Марсель, а оттуда в Лион к дорогим моим Людмиле Григорьевне и Евгению Ивановичу Галич и к моей самой любимой подружке Милочке.
Документы нам выдали без права работать. Нужен был 6- месячный контракт работодателя. Но как-то легко я все принимала тогда. Работа сама меня нашла. А ведь это был разгар кризиса в 1928 году!
Не прошло и месяца, как я устроилась работать медсестрой в частной хирургической клинике профессора Tusseau (Тюсо) рядом с домом Галич. Он сам кончал в (Оксфорде) Oxford’e, и молодая медсестра в форме английской nurse (медсестры), свободно говорившей по английски, очень ему подходила. Эксплуатировал он меня безбожно, но я протерпела, а потом гуд-бай!
Пошла работать в частную ambulance (скорую помощь), которая снабжала больных медсестрами.
Платили гораздо лучше, т.к. я уже имела вид на жительство с правом работать!
И опять мне повезло. Благодаря моим манерам и блестящему воспитанию, меня посылали только к приличным пациентам.
Первый раз я попала в семью протестантского пастора маркиза de la Faye (де ла Фэй) в его имение около Puy (Пюи). Это были славные, простые в обращении, люди, что указывало на их высокое происхождение. Болела маркиза – молодая мать. Болела токсической ангиной, т.к. местный врач был также и фармацевтом, то зная достаток семьи, запихивал в нее самые дорогие патентованные лекарства. Довел почти до летального исхода, и больную решили отвезти в Лион, в гомеопатическую клинику доктора Лату (Latoux), который недели за две вернул здоровье умиравшей женщине!
Это было чудесно!
К этому времени мы уже снимали комнату на Croix Rousse, где позже в клинике 1-го класса родилась моя горячо любимая Наташенька в 1931 г. 27 мая.
Но не буду забегать вперед.
Вторым моим местом работы был дом богатого торговца шелком, которым так всегда славился Лион. Там было сразу двое больных; старик хозяин болел брюшнм тифом (у него была своя медсестра), а в соседней комнате лежала со сложным переломом бедра его старая жена.
И смех и грех! Эта 80 летняя красавица была страшной кокеткой–сердцеедкой. По ее просьбе ей нашли красивого молодого санитара, а медсестра - чтобы была с хорошими манерами и из хорошей семьи.
Опять повезло.
Дочь стариков, какое-то безличное, малокровное создание, приняла меня после тщательного экзамена моим знаниям и манерам, т.к. я еще должна была читать вслух старухе, глухой, как пень, чувствительные романы.
Чтобы не утомлять голоса, я только губами шевелила, а греха не было, т.к. моя пациентка все равно ни слова не слыхала! Зато вы бы только слышали, какими комплиментами она осыпала молодого санитара и какие реплики он отпускал! Мне приходилось прятаться за ширму и там хохотать. Умываться она никак не хотела, только ваткой протирала лицо и накладывала густой слой косметики, подмигивая и жеманясь Жюлю, который держал зеркало.
Зато вечером нас всех собирала в просторной кухне старая кухарка Клодина, и на столе появлялся царский ужин.
Больные сидели на диете, а их дочь могла только есть протертое и пресное.
Клодина (Claudine) не пропускала ни одного спектакля в театре, ни одной хорошей картины в кино.
Она и была культурным нашим организатором и агитатором.
Скажу теперь главное: в доме, в котором на 3-ем этаже жили Галич, на втором этаже жила семья моего настоящего мужа Сергея Ивановича Яворского. В этом доме я и нашла свою судьбу. Приехала в 1929 г., в 1930 г. вышла замуж и в 1931 году родилась наша на 100% русская дочечка Наташа.
Сережа сначала перетянул меня работать в аналитическую лабораторию огромного химконцерна Rhone Poulenc (Рон Пул