Но конкистадорам неслыханно повезло. Сам Кесада, который еще и книги впоследствии писал, рассказывает об этом так: «Когда христиане появились в той стране они были приняты всем народом с великим страхом. Среди туземцев распространился слух, что испанцы явились к ним как сыновья Солнца и Луны, чтобы покарать индейцев за грехи». Как это случалось и ранее, свою роль сыграли лошади – звери для индейцев незнакомые, а потому мистические. Что интересно, годом ранее солдат Мендосы конница не спасла – племена, жившие в Аргентине, просто переломали ноги лошадям с помощью «болеадорас» (веревка с каменными шарами на концах). А вот с чибча-муисками прокатило. Поэтому вы читаете эту историю, а не другую, про бесследно сгинувший в лесах Колумбии отряд конкистадоров из шести сотен человек.

Скульптуры муисков в Этнографическом музее Лейпцига

Нет, конечно, отдельные факты сопротивления имели место быть. И кто-то из конкистадоров сложил свою голову в этой долине. Но в целом, союз племен был разгромлен, храмы разграблены, а добычей отряда Кесады стали, в частности, тонна золота и две тысячи грубо обработанных изумрудов.

Но аппетит приходит во время еды. Пленные индейцы рассказывали, что в глубине их земель, на берегах священного озера Гуатавита (неподалеку от современной Боготы, а это еще почти 400 км на юг от последнего лагеря испанцев) живет некий правитель, который настолько богат, что утром его одежду богато украшают золотом и даже кожу пудрят золотым порошком, а вечером все выбрасывается в озеро (пудра смывается). Чтобы назавтра все повторить. Испанцы перевели его титул как Эль Дорадо (Золотой). Знакомое название?

Пока Кесада планировал рейд к озеру, ему повезло еще раз. Тамошний правитель, прослышав про «сыновей Солнца и Луны», явился лично, чтобы засвидетельствовать им свое почтение. Кесада радостно приветствовал визитера и поинтересовался, что там насчет омовений в золоте каждый вечер. Правитель подтвердил, что есть такая традиция, но не каждый день, а раз в жизни.

Священное озеро Гуатавита

Во время коронации жрецы обмазывают нового правителя смолой, потом обдувают золотой пудрой, а после он на глазах подданных ныряет в озеро. И если воды пудру смывают, значит – боги на стороне правителя. Жаль никто не подсказал такую живописную идею составителям протокола коронации Карла III, это бы ее определенно оживило.

Понятно, что конкистадоров терзала мысль о том, как добыть скопившееся на дне озера золото. Прозвучала даже идея осушения водоема. Учитывая, что речь шла о священном для местных водоеме диаметром в полтора километра силами полутора сотен солдат, даже оптимист Кесада отбросил идею как волюнтаристскую. Кстати, в прошлом веке этот проект осуществили, но золота не добыли, его скрывал толстый слой ила, удаление которого вышло бы дороже ожидаемой добычи.

А тогда к 1538 году Кесада закончил покорение чибча-муисков, объявил эти земли владениеми испанской короны под названием Новая Гранада, со столицей в Боготе. Боготу, к слову, тоже основал он и ее полной название было - Санта-Фе-де-Богота, но, как и с Буэнос-Айресом со временем оно сократилось до последней составляющей.

Тут напомню про тогдашние нормы международного права (европейского понятно) – чтобы территория была признана принадлежащей какой-то европейской державе, она должна была соответствовать следующим условиям: эта земля ранее не была признана частью другой державы, она худо-бедно, но нанесена на карты и ее население признало себя подданными данного государства. Кстати, знаменитые экспедиции в Сибирь и на Дальний Восток в первой половине XVIII века преследовали ту же цель – нанести на карты береговую линию и сухопутные территории и привести к присяге сибирские народы, чтобы закрепить эти земли в составе России как раз с позиций международных норм.

Ну а у Кесады приключения не кончились. Объявить эти земли Новой Гранадой он успел, и город основал, но оформить все в виде доставленного донесения еще не удалось. А тут, с другой стороны Кордильер перевалил отряд конкистадоров под командованием немецкого наемника Николауса Федермана, у которого под началом было больше двухсот человек. Действуя в интересах аугсбургских банкиров Вельзеров, Федерман был на основании соглашения с испанской короной направлен на освоение Венесуэлы. И, увидев богатую населением и ресурсами долину, Федерман тут же объявил, что эти земли лежат в границах дарованных ему владений. В условиях, когда не то, что реестра, а даже и карт этих земель практически не было (у Кесады был лишь примерный план маршрута его похода), все решало «право сильного».

Строительство кораблей индейцами под руководством испанцев. Рисунок из манускрипта Диего Дурана

Федерман был сильнее. Кесада был опытным переговорщиком. Напоминаю, незадолго до этого он уболтал доведенных до ручки солдат еще несколько месяцев побродить по негостеприимной сельве, где уже осталась добрая половина их товарищей. С помощью сотни изумрудов, порции золотого песка и кучи хитрых слов, он практически убедил Федермана отложить решение спора о принадлежности этой земли до возвращения к цивилизации.

Но тут к Боготе подошел третий отряд конкистадоров под командованием Себастьяна Белькасара, которого сюда отправил известный всем Писарро, победитель инков. До него тоже дошли слухи о правителе, который каждый день топит в священном озере кучу золота, и конкистадор не смог устоять. Атмосфера накалилась еще больше.

Белькасар подбивал Федермана объединиться и выгнать Кесаду. Впрочем, это была, скорее, многоходовочка. Сначала избавиться от того, кто пришел первым и мог упирать не это. А потом расправиться с немцем, который для испанской власти был чужаком-наемником. Но Кесада оказался убедительнее и добился-таки того, чтобы вопрос вынесли на третейский суд. И это при том, что у него был самый слабый отряд. Мораль – не вступайте в дискуссии о земельных правах с юристами.

В 1539 году они прибыли в Испанию и там конфликт был разрешен. Первым из списка претендентов выпал Белькасар, который получил в управление другую провинцию, а его главной целью была даже не Новая Гранада (где, как он уже знал не было никакого «золотого озера»), а самостоятельность от Писарро. Федермана на берегу встретили старые кредиторы и он оказался в долговой тюрьме, где вскоре и умер, вероятно, проклиная тот день, когда позволил Кесаде уболтать себя. Но и Кесада не получил приз, по крайней мере тогда. Нашлись желающие оттеснить его среди тех, кто не спешил ехать с первыми отрядами конкистадоров, предпочитая делить уже покоренные территории. Кесаду обвинили в преступлениях против короны и заключили в тюрьму. Там, включив свои навыки юриста и семейные связи он вступил в борьбу. Вскоре вышел на свободу, но на то, чтобы отстоять свои права на управление Новой Гранадой от чиновников Совета по делам Индий у него ушло восемь лет. В качестве бонуса к посту губернатора он получил и неофициальный титул «рыцаря Эльдорадо».

Портрет Кесады работы неизвестного художника. Национальный музей Боготы, Колумбия

В своей провинции он не только исполнял обязанности главы исполнительной власти и верховного судьи, но и занялся написанием книг, исторических трудов. А потом в старости уже – вновь решил взяться за старое – поиски Эльдорадо и, получив от короля разрешение, в 1569 году отправился в новый поход. Занял денег, набрал отряд в пятьсот конкистадоров и полторы тысячи индейцев и двинулся в земли муисков, расположенные на территории современной Венесуэлы. Подталкивали его записки другого конкистадора, Диего де Ордаса, сделанные еще в 1532 году о существовании там богатой индейской страны Мета. Но его отряд вместо золота ждали уже привычные жара, болезни, недоедания и другие лишения, косившие людей десятками.

Когда из полутысячи испанцев в живых осталось чуть более полусотни, они взбунтовались. Кесада успокоил бунт тем, что отправил двадцать наиболее ярых противников похода домой, а с остальными двинулся дальше. Может, с возрастом здравомыслие ему и изменило, но красноречие осталось прежним. И только дойдя до реки Ориноко понял, что в этот раз – ошибся и ничего не найдет.

Пришлось возвращаться к кредиторам. Лишившись поста губернатора и практически всего состояния (за долги), не имевший семьи Кесада поселился в небольшом городке Суэска, севернее Боготы, где он правил почти два десятилетия. Там он практически нищенствовал, пока его не свела в могилу проказа. В эти годы, к слову, куда-то пропали рукописи его исторических трудов, так что мы знаем лишь, что он их писал, но прочесть уже не сможем. А сама его судьба стала ярким свидетельством того, как важно вовремя останавливаться, даже самым везучим, упорным и красноречивым.

И в 1535 году, в возрасте 26 лет он записывается в ряды экспедиции дона Педро де Луго, подписавшего с королем Испании контракт на освоение «Провинции Санта-Марта» (часть Южной Америки, ныне территория севера Венесуэлы и Колумбии, от озера Маракайбо на востоке до Панамского перешейка на западе, южная граница провинции была не определена, по принципу «отсюда и до горизонта»). Собственно, определение южных границ и было одной из главных задач экспедиции. А сам де Луга получил титул губернатора провинции.

Центром провинции именовался «город Санта-Марта», основанный лет за десять до этого. Он и сейчас есть, находится в Колумбии и считается важным портовым городом и столицей одного из департаментов с населением почти в полмиллиона человек. Но тогда прибывших испанцев встретили два десятка лачуг и маленькая деревянная церковь. Совсем не то, что ожидали люди де Луго. Прибытие тысячного отряда стало для Санта-Марты настоящей гуманитарной катастрофой. Во-первых, еды было крайне мало и до них, а когда число едоков выросло в десять раз, начался натуральный голод. Во-вторых, жить было практически негде, скученность вкупе с авитаминозом после долгого плавания вызвали всплеск болезней, косивших голодных испанцев не хуже вражеской шрапнели. Дошло до того, что губернатор запретил бить в колокола на похоронах, поскольку их постоянный звон только увеличивал панику.

Собственно план Санты-Марты по состоянию на первую половину 16 века

Вскоре сын губернатора сделал «ход конем» - сбежал на одном из кораблей обратно в Старый Свет, прихватив отцовские ценности. Известие об этом чуть не стало поводом для бунта (пошли слухи, что отец сам отправил сына домой, поскольку всем скоро наступит кирдык). Требовалось что-то срочно предпринимать и де Луга объявляет об отправке отряда вглубь провинции, в поисках еды и индейских сокровищ, которые должны обогатить всех участников похода. Понятно, что большая часть участников экспедиции записывается в его ряды. Командовать ими губернатор и назначает нашего экс-юриста Кесаду.

Гонсало составляет план похода: двигаться будут к истоку реки Магдалена (в сторону Перу), часть (двести человек) пойдет по самой реке на шести судах и повезет с собой значительную долю снаряжения, остальные - 600 пехотинцев и 70 всадников – по суше, обойдя болотистые берега реки с востока. В условленном месте, на границе более или менее известной испанцам территории, оба отряда должны были встретиться.

Гладко, как известно, бывает только на бумаге. Сухопутный отряд ждало четыре месяца тяжелого пути, когда каждый шаг приходилось прорубать (там не то, что дорог, лугов-то особо не было, в основном – заросли), ночевать в болотах, обходиться без нормальной воды и жестоко страдать от атак местных насекомых и змей. До места встречи добралось на двести человек меньше. Но главное было не это – кораблей с провиантом и снаряжением там не оказалось.

А так выглядел конкистадор (конный) в боевом снаряжении

Неделя шла за неделей, провизии практически не осталось, надежды тоже. Наконец, спустя еще два месяца корабли приплыли. Оказалось, что в самом начале пути они попали в шторм и четыре судна затонули, даже не доплыв до реки. Губернатору пришлось снаряжать новые корабли, собирая по сусекам хоть какие-то припасы. Так что, отряд Кесады оставался «на голодном пайке». Но отступать он не собирался. И конкистадоры пошли вперед. Индейцы-носильщики к тому времени или умерли, или сбежали, поэтому все свое голодные и задолбаные солдаты тащили на себе.

Атмосферу похода передает хронист Педро де Агуадо: «И царил средь испанцев такой страшный голод, что принуждал многих уподобиться свирепым ягуарам и кайманам: мало того, что люди употребляли в пищу шкуры и разные прочие непотребные части умиравших лошадей, но находились и такие, кто ради сохранения жизни не брезговал человечиной…». Справедливости ради, это описание подходило не к одному походу конкистадоров.

Еще несколько месяцев такого марша по сельве и испанцы вышли к индейскому поселению Тора (ныне колумбийский город Барранкабермеха, по автотрассе 567 км от СантаМарты, но тогда это был не самый прямой путь по тропическим джунглям, пешком). На этот момент их оставалось не более трехсот, то есть меньше половины от первоначального состава.

В индейском селении они разжились провизией и, став лагерем, провели разведку местности. Итоги разведки убедили Кесаду, что идти дальше прежним курсом подобно самоубийству и он решает сменить направление своих изысканий.

В выборе помогли трофеи, изъятые у местных индейцев – бруски соли и выделанные ткани. По словам местных – эти товары привозили торговцы откуда-то из Восточных Кордильер, где расположен некий большой и богатый город. Но когда Кесада объявил о новом плане, в отряде вспыхнул бунт: подчиненные требовали бросить все и возвращаться в родную гавань. В этот день Кесада сдал главный экзамен по риторике, которой тогда обучали всех юристов. И сдал на «отлично», убедив три сотни оголодавших, отчаявшихся и вооруженных мужчин последовать за собой в местность, которой и на карте-то не было, опираясь лишь на слова жителей индейской деревни где-то на краю известного испанцам мира.

На Дальнем Востоке постоянные климатические вызовы порождали жестокий голод, болезни и засухи. На волне народного недовольства старая династия Юань была свержена. Воцарилась империя Мин, которая не стремилась, подобно предшественницам, наращивать торговлю. Морское коммерческое судоходство было запрещено. Но не сказать, чтобы они совсем перестали ходить по морям. В историю вошли знаменитые демонстрационные походы адмирала Чжэн Хэ. Адмирал был мусульманин, что отражало тенденцию ислама на расширение во время расширяющихся горизонтов и перспектив. Расширил свой кругозор и Бабур-завоеватель, первый Великий Могол. На новом месте ему не понравилось. Он писал:

Индия - место, в котором мало очарования. В её народе нет красоты, нет изящества в общении, нет поэтического таланта или понимания, нет этикета, благородства или мужественности. В искусстве нет гармонии или симметрии. Здесь нет хороших лошадей, мяса, винограда, дынь или других фруктов. На рынках нет льда, холодной воды, хорошей еды или хлеба. Здесь нет ни бань, ни медресе. Здесь нет свечей, факелов или подсвечников.

Климат конца четырнадцатого – начала пятнадцатого столетий был «подозрительно» тих. Ход истории в Европе, Азии и Африке, зализывавших раны после пандемии, был тоже относительно спокоен. В тихоокеанском регионе, однако, прошли серьёзные перемены. На Тонга состоялась централизация власти, что принесло серьёзные культурные изменения в регионе. Гавайский архипелаг оказался изолированным от остального мира и оставался таким до конца восемнадцатого века, когда к ним заявился Джеймс Кук.

Но, пожалуй, случай с Гавайями был исключением из общих трендов на интеграцию и консолидацию. Начало пятнадцатого века было временем строительства государства ацтеков в Центральной Америке. Они строили свой мир на контроле водных ресурсов, что выражалось в плотной сети каналов и расположении их столицы Теночтитлана на острове посреди озера. Вода была ядром идентичности народов этой растущей империи. Слишком часто в процессе развития случались катастрофические засухи и прочие события. Интенсивный подъём сельского хозяйства был очевидным и логическим ответом на прошлые бедствия.

В Южной Америке природные катастрофы вызывали стремление задобрить злых богов человеческими жертвоприношениями. Это было принято, например, в государстве Чиму в тринадцатом-пятнадцатом веках. В 1450 году после продолжительных дождей и наводнений индейцы пожертвовали 140 детьми и 200 ламами. Наибольшего успеха в имперском строительстве достигли инки. Они смогли его добиться путём создания выгодных альянсов (подкрепляемых обильными возлияниями чичи), угрозами и избирательным применением силы, превзойдя самих чиму к 1470 году. Им помогла и тёплая погода, позволившая вести аграрное хозяйство в условиях гор. Инки построили региональные сети обмена, через которые транслировались их идеи, культура и политическое господство. Самым значительной и долговечной чертой их правления стала внушительная программа дорожного строительства на основе трудовой повинности. 30 тысяч километров в условиях, когда не знали колеса – это не шутка. Эти дороги хорошо послужили местному населению и после прихода испанцев. Даже сегодня города в непосредственной близости к королевской дороге отличаются более высоким уровнем развития. Чем не Великий Шёлковый путь?

Путь к Мачу-Пичу

Автор называет XIV-XV века временем перехода. Некоторые культуры стёрлись с лица Земли из-за внутренних противоречий, та же Кахокия или цивилизация юга Бразилии. Кого-то завоевали пришельцы. В этой связи первым вспоминается достойный наследник тюрко-монголов Тимур, объединивший под своим началом широкие просторы Азии.

В результате процессов экспансии перспективы драматически расширились. Если взглянуть на портрет работы ван Эйка, можно увидеть масштаб торговых сетей и стремление к обладанию ценными предметами, которое в свою очередь является предпосылкой для роста.

Портрет четы Арнольфини

Расширение сетей служило не столько межрегиональной торговле, сколько для снабжения центра иссякающими ресурсами и поиска сбыта для собственной продукции. Всё чаще экспедиции снаряжались не монархами, но купцами, посредниками и судовладельцами. Это были семена того, что некоторые историки называют «капиталистической мировой экономикой». За триста лет, начиная с 1500 года, глобальная торговля выросла в 33 раза! Вот что творит импульс приобретения, демонстрации и подчёркивания статуса. Спрос рождает предложение, но он же создаёт давление на экосистемы. Шестнадцатый век стал временем истощения лесов Германии, так что их пришлось защищать от вырубки. Древесины не хватало ни в Италии, ни в Англии. А что за флот без леса?

В первых рядах расширителей горизонта шагали португальцы, пускавшиеся в свои путешествия вдоль африканского берега. Их Генрих Мореплаватель был координатором интересов финансистов, купцов, капитанов и картографов, которые были движущей силой создания сахарных плантаций Мадейры и использования рабского труда сначала мусульман, а потом и негров. В 1475 году был пересечён экватор, к концу столетия удалось обогнуть Африку с юга. Экспедиции приносили короне, снимавшей с прибыльного груза живого товара, продовольствия и золота налог в 20%. Главным же стремлением было завладеть торговлей пряностями, украшениями и лекарственным сырьём, проходившей на тот момент через Красное море.

Нельзя не упомянуть в этой связи и Колумба, мечтавшего на полученные от торговли средства отвоевать Святую Землю у мусульман. Убедившись в плодородности новых земель, он с гордостью докладывал об этом своим покровителям Изабелле и Фердинанду. Достигнув берегов Канады, находящийся на службе у английской короны венецианец Джованни Кабото тоже нашёл многочисленные природные богатства, в том числе неисчислимые косяки трески.

Если первая волна, которых мы называем конкистадорами, заботилась прежде всего о грабеже как способе быстро отбить расходы, то впоследствии Америка стала источником обогащения за счёт трансформации и эксплуатации её ландшафтов. В Африке было труднее: европейцам было трудно зайти вглубь континента, где свирепствовали малярия и жёлтая лихорадка, к которым у местных был какой-никакой, но иммунитет. В Новом Свете они были, напротив, в плюсах: там местное население страдало и от болезней, принесённых из Европы, и от новых животных. Автор отмечает, что главное – что политические системы западной Африки были развиты достаточно высоко, чтобы успешно сопротивляться попыткам колонизации. Пришлось довольствоваться живым товаром. Таким образом, работорговля была признаком не слабости, но силы Африки. Главным движущим мотивом колонизации Америк была, конечно, жажда наживы.

Сообщение двух миров вызвало полномасштабную экологическую революцию. Появились глобальные империи с центрами в Европе. Спрос на сырьё и драгоценные металлы трансформировал ландшафты, превращая леса и равнины в поля и плантации. Сахар, хлопок, кофе, какао, каучук и другие колониальные товары следовали столбовой дорогой экспансии. Сначала отнималась земля. Затем на плантации завозилась рабсила. Транспортировку живого и прочего товара обеспечивала транспортная инфраструктура. Растущие аппетиты и покупательная способность рынков приводили в движение всю эту систему. И хотя колонизация включала в себя продвижение идей о религии, расе, интерпретации прошлого и даже научные изыскания, мотором экспансии всегда была… да, нажива. Мы уже знаем. По иронии судьбы, порабощение, грабёж и убийства «там» сопровождались улучшением правовой ситуации «здесь». Работорговец был против того, чтобы монарший произвол отжирал прибыль. Особенно преуспели в этом процессе страны севера Европы. Это привело к тому, что экономисты называют «малым отклонением», в результате чего эти страны продвинулись дальше в политическом плане.

Колонизаторы сразу начали с порабощения туземных жителей. До миллиона индейцев было обращено в рабство и привлечено к принудительному труду на плантациях, несмотря на то, что королева Изабелла, ужаснувшись этого, приказала всех немедленно освободить и обращаться с ними впредь достойно. Не сильно помогли ни напоминание Де лас Касаса о том, что Господь создал всех людей равными по природе, ни папские буллы, ни королевские законы. Теория – одно, практика – другое.

Конкистадоры навезли с собой массу скота для собственного пропитания, прежде всего свиней. Это имело драматические последствия для местных видов. Некоторые историки называют эту биологическую революцию «экологическим империализмом». Ещё одним ударом для жителей Америк были патогены: оспа, корь, сальмонелла. Они начали буквально выкашивать туземных жителей миллионами. Испанские территории Центральной Америки потеряли 80% населения только в одной лишь эпидемии 1540-х годов. Сменилось поколение – и следующая волна выкосила 45% из того, что осталось. К болезням добавились принудительный труд, рабство, переселения и недостаток питания. А тут ещё похолодание климата вследствие череды извержений 1586, 1592, 1595 и 1600 годов. Бедствия следовали одно за другим, так что даже сами испанцы стали задаваться вопросом, стоит ли, например, оставаться во Флориде. Стоит ли удивляться, что спустя сотню лет после прихода европейцев в регионе осталось лишь порядка 5% прежнего населения.

Потеря населения имела большие последствия для Америк, Европы и Африки. Она стала ключевым фактором ранней трансатлантической торговли, начиная с сахара и табака (которому придавали поначалу поистине магические свойства). Чтобы произвести колониальные товары, требовалась рабочая сила. Её брали главным образом в Африке. Излишне говорить, при каких обстоятельствах это происходило. Также завлекали в Новый Свет для работы по контракту европейцев. В Старом Свете нашлось достаточно рабочих рук, которые стали лишними в результате роста производительности труда на селе. Но всё же гораздо более желанными для плантаторов были африканские работники. Они часто были опытнее, сильнее и выносливее остальных. Они стоили вдвое дороже, чем связанные договором европейцы. Испанцы говорили , что один негр работает за четверых индейцев. Ведь при всей его физической силе он и работает не с восьми до шести, а с четырёх до одиннадцати.

В конце семнадцатого века на Карибы влезли англичане, и это подстегнуло трансатлантическую работорговлю. Частью объяснения были эпидемии жёлтой лихорадки, а также малярии, которые тоже завезли из Африки и для которых в Америке нашлась прекрасная среда обитания. За сотню лет Королевская Африканская компания (RAC) подняла число ежегодно ввозимых рабов с 2700 до 80000. В 1680 году рабы составляли половину европейской торговли с Африкой, столетием позже – 90%. Расходы на живой товар отбивались за полтора года. Суда становились всё больше, лучше, быстрее.

Устройство невольничьего судна

Лидерами на рынке были англичане, которые перевезли 2,5 миллиона рабов в восемнадцатом веке. 40% - солидная доля. Сформировался так называемый торговый треугольник: ткани и прочие промтовары отправлялись из Европы в Африку, где их обменивали на живой товар, который везли потом на запад через Атлантику. Из Америки в Европу суда шли гружёными сахаром, табаком и хлопком. Благодаря этой системе на ноги встал рынок страхования, который в свою очередь опирался на точную оценку риска. Несомненным показателем эффективности системы служила цена рабсилы, которая неуклонно падала, разжигая соответствующий спрос.

Треугольная торговля

Совесть колонизаторов не мучила. Они заблаговременно успокоили её рассуждениями о том, что места с суровым климатом порождают народы, достойные повелевать лентяями из тёплых стран. Африка представлялась местом опасным, варварским и жестоким. Некоторые даже погружались в фантазии, представляя себе благостные картины безмятежного труда невольников на тёплом юге. Сами же порабощённые африканцы не питали иллюзий на этот счёт:

В англичанине сидит дьявол. Он заставляет работать негра, он заставляет работать лошадь, осла, дерево, воду и ветер.

Для европейских контрактников их предприятие тоже не сулило особых перспектив. В начале восемнадцатого века RAC теряла каждого второго своего командированного в течение первого года. Лишь каждый десятый возвращался домой. Главной причиной столь высокой смертности были болезни. Белым не хватало врождённого иммунитета африканцев, многие из которых имеют, например, серповидноклеточную анемию, при которой появляется устойчивость к малярии. По этой причине плантаторы имели явное предпочтение к приобретению рабов именно из малярийных местностей Африки. Линия Мэйсона-Диксона не только отделяла американский Север от Юга, она же служила границей распространения плазмодия.

Линия Мэйсона-Диксона

Работорговля была столь выгодным занятием, что она была одним из ключевых пунктов борьбы за господство в Европе. Достаточно вспомнить Семилетнюю войну в ходе которой англичане собирались разменять захваченную у французов Гваделупу на Канаду. В конце концов французы отвоевали назад первую, но потеряли вторую.

Экономические последствия системы впечатляют. Потребление сахара на душу населения в Англии за какую-то сотню лет выросло в 20 раз. Выросло калорийное довольствие английского рабочего. Сладкие чай, кофе и какао пришлись всем по душе, что вызвало взрывной рост спроса и на эти товары. Появились чайные плантации в Индии и кофейные – в Индонезии, на Карибах и в Южной Америке. Чтобы платить за чай, англичане стали производить опиум в Бенгалии и сбывать его в Китае. Также пережило взлёт производства хлопка, импорт которого в Британию в последнее десятилетие восемнадцатого века вырос в 93 раза. Прошло ещё два десятилетия – и он вырос ещё в семь раз. Спрос на каучук привёл к «захвату» гевеей бассейна Амазонки и последующему распространению этой культуры в Юго-Восточную Азию.

Весь этот прогресс дорого обошёлся природе: эрозия почв на Карибах была не редкостью, как и дефорестация. Не стало лесов – усилились и ураганы. Климатическая уязвимость и по сей день остаётся чертой этого региона. Мода на бобровый мех поставила популяции бобров в Европе на грань исчезновения, в результате на поток был поставлен импорт из Северной Америки. В 1700-70 годах один только реэкспорт из Англии превысил 20 миллионов шкурок. Тяжко пришлось и африканским слонам, и атлантическим китам.

Подобное развитие послужило осуществлению Европейского чуда, при котором Запад догнал, обошёл и стал доминировать над остальным миром. За фасадом Просвещения и прогресса скрывались холодные реалии эксплуатации ресурсов, создания цепей снабжения и закрывания глаза на всяческие злоупотребления. Лишних вопросов старались не задавать. Не то, что сегодня. Выяснено, что до двадцатых годов прошлого века свыше 1700 членов американского Конгресса были рабовладельцами. Степень важности работорговли для благосостояния, однако, осознавалась всегда. Автор «Робинзона Крузо» рассуждал логически:

Не будет африканской торговли – не будет негров. Не будет сахара, имбиря, индиго и т.д. Не будет сахара – не будет островов. Не будет островов – не будет континента. Не будет континента – не будет торговли.

Не было бы ни империй, ни возвышения Запада. В то время, как Африка получила рынки рабов и оружия, разрыв связей и падение доверия между общинами, а также полигамию, Европа устами философа Джона Локка провозгласила труд основой частной собственности. Не возделываешь свою землю – освободи для белого господина. Новые технологии неизменно приводили всё к тому же: эксплуатации, неравенству и истощению ресурсов. Вопрос был лишь в том, кто окажется на «правильной» стороне прогресса.

Гобелен, изображающий Карла V и его свиту. Согласно сюжету - это смотр войск в 1535 году, так что Медоса уже уплыл в поисках своего Эльдорадо.

Это, кстати, было не единственным отличием Мендосы. Если большинство его коллег по Конкисте были мелкопоместными идальго чуть богаче Дон Кихота и видели в освоении Нового Света для себя шанс резко повысить свой статус и состояние, то про Мендосу этого не скажешь. Дон Педро был к тому времени богатым и влиятельным вельможей из хорошего рода. А значит, мог делать дальнейшую карьеру при дворе или просто жить в свое удовольствие. Откуда же взялась столь необъяснимая тяга к перемене мест?

Эта тайна в его биографии давно раскрыта. Дон Педро подхватил сифилис, который лечить тогда не умели и к 1534 году болезнь зашла довольно далеко. Настолько, что сам он пролежал в постели большую часть времени, отведенного на подготовку экспедиции. Сифилис считался постыдной болезнью и Мендосе совсем не хотелось завершить свою жизнь таким образом. А вот если бы он закончил свои дни в заокеанском походе, присоединяя к владениям испанской короны новые богатые земли, то о срамных обстоятельствах кончины никто бы и не вспомнил. Вот такая была у него мотивация. Может и не самая романтичная, но с другой стороны – человек понимал, что до сорока вряд ли дотянет, и, если не мог продлить жизнь, собирался выжать максимум из отпущенного ему времени.

Изначально его экспедиция направилась в Ла-Плату – залив на юго-восточном побережье Южной Америки, образованный слиянием двух рек – Уругвай и Парана (такие заливы еще называют эстуариями). Впервые отряд испанцев под командованием Хуана де Солиса там высадился почти двадцать лет назад, но почти полностью был перебит местными индейцами. С того времени за Ла-Платой у испанцев закрепилась дурная репутация.

Но репутация репутацией, а место казалось удобным и в 1526 году европейцы предпринимают вторую попытку закрепиться в этих местах. Пишу европейцы потому что, хоть экспедиция отправилась из испанской Севильи, и снарядили ее по поручению того же Карла V, возглавил ее венецианский мореплаватель Себастьян Кабот и костяк отряда составили его земляки. Отряд Кабота успешно высадился в заливе, освободил из индейского плена последнего живого участника предыдущей экспедиции и основал в устье реки Парана (близ слияния) форт Санкти-Эспириту («Святой дух» по-нашему) с гарнизоном в 80 человек. А сам отправился дальше, в поисках богатств (о чем еще вспомним дальше).

Сегодня залив Ла-Плата выглядит так. Во времена Кабота и Медосы - это была малонаселенная и сложная для колонизации местность

Поначалу индейцы мирно уживались с гарнизоном и те ослабили бдительность, за что и поплатились. Не знаю, что стало поводом, есть версия, что конкистадоры сами напросились, но в 1529 году индейцы вновь вырезали большую часть обитателей форта и сожгли его.

Вот к этому неспокойному месту и направил свои корабли Мендоса. Возможно, им двигала мысль, что, преуспев там, где не справились де Солис и Кабот, он точно впишет свое имя в историю в нужном свете. Но скорее всего главным мотивом стали истории про некоего Белого короля, которыми ранее вдохновлялся Кабот. А точнее – те самые сокровища, в поисках которых венецианский путешественник и приплыл к этим берегам.

Слухи о том, что где-то здесь существует Серебряное царство под управлением Белого короля будоражили фантазии испанцев уже много лет. Собственно, этим слухам Аргентина и обязана своим названием (производное от латинского слова argentum - серебро). Первым о Белом короле рассказал некто Франциско дель Пуэрто, тот самый последний уцелевший член отряда де Солиса, который провел в индейском плену почти десять лет. Мы можем только гадать о его мотивах, но история эта пошла от него и с каждым пересказом размер богатства серебряных рудников одноименного царства только рос.

Проникнувшись ею, Мендоса договорился с Карлом на очень выгодные (как ему казалось) условия: тот даровал ему право владения на 200 лиг побережья от Ла-Платы до Магелланова пролива. Иначе говоря, в случае успеха Мендоса становился владельцем фактически всего южного конуса материка, и его наследники могли бы контролировать важнейший торговый путь в Тихий океан. В числе других бонусов были графский титул и должность губернатора в новых владениях испанской короны.

Правда, в других аспектах подготовки экспедиции Мендоса показал себя не столь сведущим и прагматичным. Корабли везли солдат, порох, конницу, но не взяли с собой ни семян, ни скота для основания хозяйства на новых землях. Видимо такие «приземленные» тонкости ему в голову не пришли и позже испанцам это аукнулось.

Португальская карта XVI века, на которой изображен Магелланов пролив и район вокруг него

Впрочем, проблемы начались еще во время плавания. Сам Мендоса по причине болезни каюту покидал редко и контактировал со своим экспедиционным отрядом через личного слугу Айоласа. А тот в первые же дни умудрился рассориться с непосредственным командиром экспедиционного военного отряда Хуаном Осорио. Айолас не нашел ничего лучше, чем убеждать Мендосу в том, что Осорио готовит мятеж, желая сам стать владельцем серебряных рудников и губернатором тамошних мест. Усугубляло ситуацию то, что Осорио плыл на разных кораблях с Мендосой и оправдаться не имел возможности, да и не подозревал, что его уже назначили «заговорщиком». Айолас же за несколько месяцев плавания настолько накрутил Мендосу, что тот подписал тайный приказ с требованием при первой возможности умертвить «негодяя и бунтовщика Осорио».

В итоге, когда корабли впервые причалили к южноамериканским берегам в заливе Рио-де-Жанейро и Осорио явился выразить почтение своему командиру Мендосе, он был схвачен и казнен. К слову, такая казнь без суда и следствия была нарушением законов того времени, но дон Педро усугубил впечатление от своего решения еще и тем, что запретил хоронить Осорио, оставив его тело на прибрежном песке. Все это сильно подорвало дух большинства участников экспедиции, хотя Айолас ликовал.

Тем временем экспедиция двинулась дальше, благополучно вошла в залив Ла-Плата и 22 января 1536 года Мендоса основал здесь город, ныне известный нам как Буэнос-Айрес, столица Аргентины. Широкое распространение получила легенда от Руя Диаса де Гусмана, автора хроники «Аргентина», что название города происходит от возгласа Мендосы о том, какой хороший в этом месте был воздух («буэнос айрес» с испанского буквально так и переводится). Но на самом деле это всего лишь легенда для туристов. Тем более воздух в заливе был ничуть не лучше морского, которым Мендоса дышал последние полтора года.

Мендоса был не чужд пафоса и город велел назвать «Порт Владычицы нашей Святой Марии добрых ветров», которую испанские моряки считали своей покровительницей. На испанском название звучит как Puerto de Nuestra Señora Santa María del Buen Ayre. Причем два последних слова являются частью имени Девы Марии. А потом, понятно мало кто готов был каждый раз произносить столь длинное название и в обиходе его сократили как раз до этих самых слов - Buen Ayre. Отсюда и пошло.

Пока часть отряда возводила стены будущего города, других Мендоса отправил обследовать окрестные земли. Результат был неутешителен – на многие километры вокруг тянулась голая степь, населенная племенами враждебно настроенных индейцев, имевших уже успешный опыт уничтожения европейских колонистов. Припасы кончались и вот тут-то Мендоса явно спохватился на тему, что скот и зерно оказались бы весьма к месту. Но было поздно.

Пытались прожить охотой и рыбалкой, но отряды охотников подвергались нападениям индейцев, а рыба всем быстро приелась, да и было ее не так много, чтобы накормить досыта тысячу с лишним человек. Мендоса дважды отправлял крупные отряды на поиски более богатых продовольствием мест, ну и легендарных серебряных рудников (в идеале, считал он было бы найти и захватить столицу Белого царя, где явно хватало и еды, и серебра). Но единственное чего удалось добиться – это сократить число едоков.

Гравюра, изображающая стычку испанцев и индейцев, примерно также действовали и солдаты Мендосы

Тем временем индейцы созрели до кардинального решения проблемы с чужаками на своей земле и привели к стенам Порта Святой Марии несколько тысяч воинов. Испанцы смогли выставить всего лишь четыре сотни солдат, но, учитывая, что у них были конница и некоторое количество огнестрельного оружия – считали этого вполне достаточным для победы. По крайней мере, раньше в битвах конкистадоров с индейцами чаще всего решающий успех приносили кавалерийские атаки (индейцы поначалу лошадей в принципе побаивались и считали всадников чуть ли не сверхъестественными существами).

Но не в этот раз. В этом сражении, которое состоялось 15 июня 1536 года у индейцев было свое «чудо-оружие», впоследствии названное испанцами «болеадорас»: веревка с каменными шарами на концах. Инки знали его и раньше, используя для захвата противника в плен (бросали в ноги, веревка запутывалась и валили человека с ног). В этот раз они столь же успешно применили его против конницы – за несколько минут испанцы просто лишились своего главного преимущества.

В дальнейшем болеадорас стали распространенным снаряжением южноамериканских пастухов

После этого пехота была вынуждена отступить за стены и началась осада города. Она продлилась месяц, но, по свидетельствам выживших, из-за голода и отсутствия надежды на помощь со стороны этот месяц показался им годом. «В городе не осталось ни мышей, ни змей, мы дошли то того, что ели свои кожаные сапоги», - писал один из них. Дон Педро, потерявший в той кавалерийской атаке родственников повредился рассудком (может, был в этом вклад и сифилиса) и считал происходящее местью призрака Осорио. Он натурально с ним разговаривал, добавляя жути подчиненным.

Спасло испанцев то, что индейцы не имели опыта осады крепостей и вскоре тоже стали страдать от голода. После чего собрались и ушли обратно в пампасы, пообещав вернуться и доделать начатое. Тут самое время вспомнить про Айоласа, как человек он, может и был говно, но администратор оказался неплохой. Он возглавлял один из отрядов, отправленных на поиски более богатых едой мест и именно ему улыбнулась удача. Вскоре после снятия осады он вернулся с провизией и вестью о том, что ему удалось наладить хорошие отношения с другими племенами индейцев, живущими на берегах Параны. Он даже основал там еще один город, который Мендоса назвал Буэнос-Эсперанс или «Добрые надежды» по-русски (все-таки конкистадоры в душе были те еще романтики). Он перевел туда значительную часть гарнизона, а Айоласа как человека везучего и исполнительного отправил на новые поиски Белого короля и его Серебряного царства.

Но в этот раз удача Айоласу изменила (или до него добрался дух Осорио) – его отряд был полностью перебит индейцами, а сам он подвергнут жестоким пыткам и казнен. Впрочем, об этом узнали намного позже. А тогда Мендоса, прождав его несколько месяцев, решил, что хватит с него американских приключений и лучше ему будет вернуться на родину. К тому времени в Буэнос-Айресе оставалось едва ли три сотни человек плюс еще сколько-то в Буэнос-Эсперансе, в целом – менее половины отряда, отплывшего в 1534 году. Взяв с собой примерно половину, наиболее больных и слабых, Мендоса отправился на одном из кораблей обратно в Испанию, пообещав оставшимся, что пришлет им помощь. Но до дома он так и не доплыл, болезнь взяла свое и дон Педро был похоронен в море. Может, оно и к лучшему, поскольку на родине его ждали большие проблемы от родни казненного Осорио (не дождавшись Мендосы, они затеяли тяжбу с его наследниками и отсудили у них довольно большую компенсацию). А так Мендоса вошел в историю как основатель Буэнос-Айреса и один из южноамериканских первопроходцев.

Не дождавшись помощи, жители Буэнос-Айреса перебрались в основанный другими переселенцами город Асуньон, который потом стал столицей еще одного южноамериканского государства – Парагвая. А будущая столица Аргентины почти сорок лет стояла заброшенной, пока ее не возродил другой конкистадор Хуан Гарай.

А Серебряное царство в Южной Америке все-таки нашли, но на территории Боливии, в 1545 году в окрестностях горы Потоси было обнаружено огромное месторождение, откуда за следующие полвека испанцы вывезли почти 7000 тонн серебра. И это, на минуточку, вдвое больше общего количества серебра, имевшегося в Европе до плавания Колумба.