Безграничная власть государства над обществом плюс безграничная власть вождя над государством — так бы я определил "фашизм".
Господствующая идеология — дело уже не столь существенное, чем эти два качества; достаточно, чтобы она на них работала. Тут я не соглашусь с Умберто Эко, который в число признаков фашизма включил культ архаики. По Эко, прогрессистский советский режим фашистским не был, в отличие от режимов Муссолини и Франко — что, по-моему, отражает не существо дела, а левый уклон итальянского писателя. Фашизм может быть окормлен как национал-консервативной идеологией, так и интернационал-прогрессистской, это, повторюсь, уже детали. Возможна и каша из этих двух ингредиентов, как оно было при Сталине, начиная с 1943 года — тоже вполне работало.
От идейной четкости и шибкой учености фашизм скорее проигрывает в привлекательности для масс; это все лишне. Сила фашизма — в простоте, в простых лозунгах национального величия, славы страны и ее вождя, военных песнях и парадах, в культе войны и жертвы за родину и фюрера. Сила фашизма — в раздутом всей мощью тотального государства фантоме простого смысла жизни как отдаче всего себя партии, отечеству, народу, великому кормчему. Наиболее полно такая отдача реализуется на войне, потому она и нужна. Религиозные институты в фашистском государстве имеют главной задачей именно эту, каковы бы ни были их древние писания и предания.
Хотя корни фашизма уходят во время оно, наибольшей выразительности он достигает с пришествием нигилизма, когда старые традиционные рамки перестают стеснять безграничную власть государства и тирана. Эти рамки либо с негодованием отбрасываются, как у Ленина и раннего Сталина, либо приспосабливаются под нужды режима, как у Гитлера, позднего Сталина и некоего пожилого человека.
АЛЬТЕРНАТИВА ГРАЖДАНСКОЙ СВОБОДЕ
— тоталитарность. Эти понятия образуют полюса одной шкалы. А поскольку свобода многолика — религиозная, философская, экономическая, политическая, артистическая, свобода слова, передвижения, союзов разного рода итд — то столь же многоликой оказывается тоталитарность.
Отношение человека к свободе противоречиво: он ее желает и боится одновременно. Почему желает — вроде бы понятно: не мешайте мне жить так, как я хочу, во всяком случае пока я не чиню насилий, а действую в рамках добровольных договоров и никого не обманываю. Но человек свободы все же боится, и не только для других, что понятно, но и для себя, что достойно удивления. Человек, по выражению Эриха Фромма, склонен бежать от свободы — именно своей. Тоталитарность рождается не только из страха перед свободой другого, но и перед свободой собственной. Но почему, откуда идет этот странный страх?
Хочу еще раз подчеркнуть отличие страха свободы другого от страха перед своей свободой. Первое связано с проблематикой взаимных прав и обязанностей граждан и обеспечения этих балансов судебной системой, а второе порождает тоталитарную власть, снимающую бремя ответственности за свою жизнь.
Перед свободным человеком во весь рост встает проблема смысла жизни, которую может решить лишь он сам. Перед свободным человеком встает угроза пустоты, жизни, прожитой ни к чему, будь то по собственной вине, собственной слепоте и дури, или по причине всеобщей безысходной бессмысленности всего. Не каждый готов к такому испытанию, к такому бремени ответственности. Не каждый готов на свой страх и риск, на свою полную ответственность делать ставку в казино Паскаля, и потом честно, до конца дней, пожинать плоды. Неготовых много, и они это казино обходят за версту, лишь бы не попалось оно на глаза.
Вот тут и возникает запрос на тоталитарность: как бы было хорошо, если бы это чертово казино напрочь закрыли, чтобы с нас это бремя ответственности кто-то по-отечески снял, наобещал бы всего хорошего, все взял в свои крепкие руки, развлек дружными песнями и плясками, военными парадами, демонстрацией своей и нашей силы, а заодно накормил и обогрел. Чтобы мы были как дети у мудрых заботливых родителей, все за нас решающих. От таких чудесных отцов-матерей примем всё, примем и самое сильное средство освобождения нас от свободы, великое средство нашего братского единения — войну с врагами нашего прекрасного народа.
Покажите, где они. Мы готовы.
