Текст для тех, кто любит текстом (спасибо Алексею Водовозову за рецензирование):
Микробиологи и инфекционисты давно предупреждали: следующая Очередная Большая Беда будет зоонозом — инфекцией, которую мы получим от животных. И это будет новый вирус. Скорее всего, быстромутирующий РНК–вирус. Очень вероятно, из семейства коронавирусов. И вот он, получите–распишитесь.
Впрочем, люди всегда получали новые болячки от других животных. Множество патогенов живут в диких и домашних видах, и при удобном случае не упускают возможности перепрыгнуть в человека. Их можно понять. Люди хорошие хозяева: живут долго, кучно, практикуют ритуалы, как специально созданные для распространения инфекций, а главное, людей очень много. Так что найти подход к человеку это сорвать микробный джекпот. И они находят: каждый год больше двух миллионов людей умирают от зооинфекций. Кто там пишет у нас в комментах “Я не животное, я человек!” — да–да, скажите это вирусам и микробам.
Даже вроде бы чисто человеческие болезни когда–то пришли от животных. Корь это бывшая чума крупного рогатого скота, мутировавшая на заре скотоводства. Полиомиелит, натуральная оспа когда–то оторвались от диких корней и полностью перешли на человечину. В свое время они наделали шороху, но в итоге проиграли эту войну. Всех людей от тебя вылечили и привили, и всё, вся твоя популяция живет в холодильнике лаборатории Вектор.
Зоонозы действуют хитрее. У них есть секретный бункер — дикий вид–резервуар. В нем можно отсидеться, пока врачи уйдут, и выскочить снова. Такой вот Reservoir Dogs.
Часто человек оказывается для зоонозного патогена тупиком. Можно подцепить от голубя орнитоз, но нельзя передать его дальше. Если только не гадить людям на голову, хотя не проверяли. Болезнь этого типа может быть очень неприятной, но биг бада бум такой не устроишь.
Но бывает и по–другому. Вирус живет в диком животном–резервуаре. Иногда это наш родич обезьяна, но чаще всего какая–то мышь, обычная или летучая. Грызуны и рукокрылые — два самых многочисленных отряда млекопитающих. Они живут везде, большими колониями некоторые даже летают и иммунитет у них такой, что вирусы даже не вызывают болезней, а просто тихонько сидят внутри. Но могут передаться животному–посреднику или прыгнуть в человека напрямую.
И если это окажется достаточно подходящий вирус, дальше люди начнут заражать друг друга сами. И понеслась. Всего за последних полвека в уютный человеческий мирок таким образом ворвались больше десятка новых смертельно опасных вирусов
ВИЧ, убивший больше 30 миллионов, достался людям от шимпанзе. И не мирным путем через секс или инъекции, а через порез при разделке шимпанзиной туши. Гипотеза раненного охотника. Причем шимпанзе и сами болеют спидом, а значит, они как и мы тоже новый хозяин. И похоже, подцепили вирус, охотясь на истинный резервуар — зеленых мартышек. Гипотеза раненого охотника на раненого охотника.
От летучих мышей и через человекообразных обезьян пришли жуткие лихорадки Марбург и Эбола. Летальность до 90%, вспышки случаются до сих пор. В Африке на социальных плакатах не пишут “Берегите природу, наш общий дом”. Там пишут “Не ешьте горилл, от них кровавая диарея”.
Азиатские и австралийские крыланы насвинячили над свинофермой и лошадиными загонами — и передали нам убойные вирусы Нипах и Хендра.
Очень напугал эпидемиологов, но не развернулся в полную силу птичий грипп. На самом деле любой грипп изначально птичий, его природный резервуар водоплавающие птицы. Он может прорываться через птицефермы, но самый надежный путь в человека — через свинью. Эпидемия свиного гриппа 2009 года, “мексиканка”, вполне могла стать второй испанкой, самой катастрофической эпидемией в истории человечества.
Против бактерий есть антибиотики (пока), но против вирусов мы мало что придумали. Лучшее средство — вакцины, но грипп постоянно мутирует, реассортирует и сбивает прицел. Поэтому в прогнозах новой пандемии большинство ученых ставили на него. Но первым пришел коронавирус.
В 2002 в модификации SARS–CoV он прорвался к людям через летучих мышей и гималайских цивет на рынке дичи в Гуанжчоу и вызвал вспышку тяжелой атипичной пневмонии. В 2012 — MERS–CоV, эпидемия ближневосточного респираторного синдрома с 30% летальностью. Откуда? От верблюда!
В 2019, возможно, через странную идею есть панголинов, явился SARS–CоV–2.
И это еще что, говорят вирусологи. Вот если к патогенности ближневосточного вируса добавить вирулентность уханьского, да чью–нибудь устойчивость во внешней среде — вот это будет кавалер!
Опасные новые вирусы приходят к нам один за другим, и будут приходить еще. Это плохая новость. Хорошая — всё это не ужасные случайности, не “месть природы”, а закономерный и даже частично предсказуемый результат наших собственных действий. И мощный двигатель нашей эволюции. Про двигатель расскажу потом, а пока про причины всего этого великолепия. Причин как всегда много.
Мокрые рынки. Вспышки новых зоонозов обычно случаются в «горячих точках» биоразнообразия. Чаще всего это африканские и азиатские тропические леса. Точнее, города около них. Еще точнее, wet markets, мокрые рынки, где смешались в кучу куры, люди, змеи, крыланы, антилопы, циветты, свиньи, панголины... В Африке это от бедности, в Китае наоборот, они обслуживают престижные рестораны “дикого вкуса”. Но суть одна: мокрые рынки создают идеальный шторм для вирусов, склонных попытать счастья с новым хозяином. Где еще летучая мышь обменяется жидкостями с черепахой и кроликом? ¿Qué piensa usted de la infección interespecífica? И где–то в цепочке новых хозяев вируса оказывается и человек. Кстати, испанка тоже появилась не в Испании, а в Индокитае.
Нет, я не говорю “Берегите природу, ешьте китайцев”. Вот, уже не сказала. Хочется верить, что Китай и сам опомнится. Например, с февраля китайское правительство закрыло все мокрые рынки и запретило использовать в пищу диких животных. А в Шэньчжэне теперь нельзя есть даже собак и котиков! Но в то же время Китай официально разрешил лечить коронавирусных медвежьей желчью. И пока не собирается запрещать мировое браконьерство под видом народной китайской медицины.
Или все–таки попробовать есть китайцев?..
Сокращение экосистем и снижение биоразнообразия. Чем больше компонентов в экосистеме, тем она устойчивей. У каждого вида здесь свое место, своя роль: каждый кого–то кормит, кого–то ест, кому–то помогает, кому–то мешает, и все это очень важно для общего баланса. Природный биоценоз — система сдержек и противовесов, без которых, впрочем, любое сообщество деградирует.
Причем. В богатых экосистемах у всех есть дублеры, а в бедных каждый участник незаменим. И если что–то с ним случится, все сыпется к черту. Даже кролик, попав в Австралию, становится бичом Австралии — именно из–за изначальной бедности ее видового состава. И сейчас весь мир немного Австралия.
Человек играет с природой в дженга: берет ее ресурсы до каких только может дотянуться — и использует в своих целях. Башня все выше, но никто не знает, какая соломинка ее обрушит. Кстати, эту игру придумал парень из Танзании. С исторической родины человечества. Возможно, они там еще помнят, как все это работает.
Мы захватывает среду обитания диких животных, и одни виды вымирают, а другие приспосабливаются жить с нами — вместе со своими патогенными пассажирами.
Может, на всякий уничтожать всех животных рядом с человеком? Технически это так же просто, как съесть всех китайцев. Но главное, что не решит проблему, а переведет ее на совсем уж неконтролируемый уровень.
В каждой деградирующей экосистеме появляется вид–победитель. Его новые условия как раз очень устраивают. Исчезли враги, вымерли конкуренты, хорошо–то как, Господи! На фоне общей депрессии он плодится, размножается и наращивает численность. И в один прекрасный момент становится джек–потом для такого же удачливого патогена. Вот мы и встретились, дружок.
Иногда вид–гегемон становятся носителем. Например, любительница газонов американская малиновка расплодилась так, что ее уже больше 300 миллионов. И теперь она, к радости всех американцев, переносит вирус лихорадки Западного Нила. Или, например, откуда у нас вдруг столько боррелиозных клещей? Не было же раньше никакого боррелиоза, один энцефалит, нормально же жили. Так от боррелиозных грызунов, которых расплодились в наших сегментированных и утративших хищников лесах.
Но самое интересное начинается, когда вирус начинает убивать своих хозяев.Вспышка численности непарного шелкопряда это большая беда для леса, как пожар. Но всегда заканчивается хэппи эндом: эпидемией ядерного полиэдроза в исполнении страшного (для насекомых) бакуловируса. Пара недель — и миллиарды жующих гусениц сдохли.
Но не все. Выжили отдельные особо иммунные и те, кто во время большой жратвы держался подальше или хорошо прятался. Кроткие наследуют землю.
А теперь важное. Да–да, графики это скучно, но только не сейчас.
Вот так выглядела серия вспышек непарного шелкопряда в США
Вот это — график пандемии ковид–19
А вот так на планете растет число людей.
Мы доросли до миллиарда только к 19 веку. Но уже через 120 лет нас стало 2 миллиарда. Через 30 лет, в 1960 — 3 млрд. Когда я родилась, людей было 4 миллиарда. И прошло всего ничего, а их уже в два раза больше! Мы сами — вспышка.
Пока нас было не так много, пандемий не существовало как жанра. Но сейчас наша численность взлетела по экспоненте, и на нас действуют общие экологические механизмы регуляции. Да, мы победили своих хищников, но если тебя некому есть снаружи — будут есть изнутри. Все мы скованы одной цепью. Трофической цепью. И свои едоки найдутся на любую еду, даже на ту, которая невесть что о себе возомнила.
Но тут есть такой нюанс. Вирус не может ходить от человека к человеку, это мы ходим за него. Или не ходим. Например, вспышки кори практически невозможны там, где живет меньше 400.000 человек. Эпидемии затухают сами собой, когда хозяев остается мало.
Чем, собственно, мы заняты в самоизоляции? Мы делаем вид, что нас очень мало. Что наша популяция разреженная, незначительная и есть тут нечего. То есть, ведем себя как те самые гусеницы, которые во время эпидемии ядерного полиэдроза решили выжить.
Но чтобы доказать, что в отличие от гусениц мы и правда можем что–то решать, нам стоит сделать кое–что еще:
— умерить потребительские аппетиты
— сократить вторжение в дикую природу
— перестать так уж плодиться — и об этом мы как раз поговорим в следующем выпуске со смотрите, кем (здесь придется смотреть видео).
Ну и научиться получать от всего этого удовольствие. Ведь если вам что–то жизненно необходимо сделать, лучше это любить, чем не любить.
