Ответ на пост «Тульповодство. Правила обращения с тульпой и табу.»
Чем кормить тульпу?
Чем кормить тульпу?
Итак, совсем недавно я познакомилась с тульпами и тульпаводством. Я просмотрела много информации, но тем не менее, я запуталась. •-•
1) У меня почти постоянно, особенно по ночам возникают панические атаки, так-же, когда я одна или ночью возникает ощущение, что за мной кто-то следит, или кто-то ещё нахолится в одной комнате со мной, хотя я никого не вижу и прекрасно осознаю, что это лишь моя фантазия. Тем не менее, благодаря успокоительному что панические атаки, что это странное ощущение уходят. Стоит ли мне заводить тульпу в таком случае? Травмирует ли она мою психику только больше, или наоборот поможет избавиться от этого расстройства? Будет-ли успокоительное (Тенотен) как-то влиять на тульпу?
2) Действительно-ли тульпа может перехватить контроль над создателем, и например приказать ему навредить себе/окружающим?
Заранее благодарю.🙏
Говорят, у многих детей есть воображаемые друзья. Они появляются из ниоткуда и исчезают в никуда. Самый известный известный случай такой дружбы был описан в книжке про Карлсона, который улетел, но обещал вернуться.
Так вот, иногда они действительно возвращаются. Например, моего воображаемого друга зовут Вася. Ему под сорок, у него лишний вес и много свободного времени, которое он проводит в интернете, а потом приходит со мной поговорить.
Вот вчера, например. Еду спокойно в электричке, читаю книжку по сценаристике, никого не трогаю. И тут заявляется он.
- Ну, как тебе дворец? - спрашивает меня мой воображаемый друг Вася.
Какой еще дворец? - отвечаю.
- Ты еще не в курсе? Совсем интернет не смотришь?
- В курсе, но интернет не смотрю, тут ты прав.
- А почему не смотришь? Неужели не интересно?
- Дело не в интересе. Просто я давно понял, что просмотр такого контента совершенно точно не делает мою жизнь лучше, однако тратит уйму времени и нервов. Я лучше почитаю книжку, это гораздо интереснее.
- Людей травят, сажают в тюрьмы, а он спокойненько книжки читает!
- Именно так. Иди откуда пришел, не мешай! - пытаюсь я спровадить моего друга, но он не уходит.
- А 23-го гулять пойдешь?
- Гулять пойду. Я люблю гулять. Особенно в парке возле дома. Хорошо, свежий воздух, лыжники катаются, бабуси с палочками ходят, собачка красивая что-то вынюхивает под кустом.
- Понятно. Поддерживать гражданскую инициативу, стало быть, не пойдешь?
- Поддерживать в чем?
- Как это в чем? В борьбе!
- В борьбе с чем?
- С коррупцией!
- А как это поможет в борьбе с коррупцией? - перехожу я к вопросам по-существу.
Воображаемый друг Вася молчит.
- Вот смотри, - говорю я, - каждое лето я на даче борюсь с мышами, которые поедают наш урожай в огороде. В разных местах участка я втыкаю в землю обрезки арматуры, на которые надеваю пивные банки. Ветер дует, банки гремят, мыши сваливают. Это моя борьба. Но если я вместо этого буду снимать на видео мышиные норы, показывать погрызанную репку и просить денег у сочувствующих, то это совершенно точно не поможет мне в борьбе с вредителями.
- Родина ждет героев, а кругом сплошь обыватели, думающие только о своем огороде.
- Кстати, о героях. Я тут читаю книжку по сценаристике. Как ты думаешь, что делает героя героем?
Вася задумывается.
- Героем человека делают его героические поступки!
- Согласен. Но у каждого поступка есть цель. Какую цель преследует герой, за которого ты топишь и пытаешься мной манипулировать на чувствах вины и жалости?
- Известно какую! Он много лет героически борется с коррупцией!
- Насколько успешна эта борьба? Есть ли какие-то метрики или показатели, что его деятельность успешна.
- Его ролик про дворец посмотрели уже сорок миллионов!
- Как эти просмотры приближают героя к победе над коррупцией? Рабыню Изауру смотрели еще больше миллионов, однако рабство не только не исчезло, но и приобрело новые формы.
- А ты что предлагаешь?
- В смысле?
- Что делать для борьбы с коррупцией?
- Для начала не давать взяток.
- Так я и думал. Для того чтобы зло торжествовало достаточно, чтобы хорошие люди просто ничего не делали!
- В чем проявляется торжество зла?
- Ты что, не читаешь интернет?
- Я уже говорил об этом.
- По стране фабрикуется масса политических уголовных дел!
- Если читать сайты, которые занимаются освещением исключительно подобных тем, то торжество зла начнется в твоей голове.
- Ты не понял, людей сажают за их мысли и идеи.
- Не припомню таких формулировок. Мне кажется, что любое преступление нужно рассматривать по-существу вопроса и вне зависимости от политических взглядов обвиняемого. Серийными убийцами, например, определенно движут какие-то мысли и идеи. Однако, никому кроме психиатров не приходит в голову исследовать подобные мотивации.
- Хорошо. Что ты предлагаешь?
- Я предлагаю думать собственной головой и отключать эмоции в вопросах политической повестки. Поэтому, уходи откуда пришел.
Мой воображаемый друг исчезает. А я решил написать этот пост.
Привет. Можешь звать меня Буба, а можешь Маня, как тебе будет удобнее. Я решила создать свою маленькую неко-лолю, или же тульпу. Как я пришла к такой мысли? Не знаю. Может потому, что сейчас в моей жизни всё не слишком хорошо и я могу наделать глупостей, может не вижу смысла существовать? Возможно это так. Мне не хватает общения, я чувствую себя одинокой. В моей голове резко вспомнился термин «тульпа». Из неоткуда. Я вспомнила про существование воображаемых друзей, которые всегда с тобой не смотря на весь пиздец твоей жизни. Перейдем к главному. Сейчас третий день форсинга моей тульпы.
Её зовут Канна, ей 13 лет и она кошко-девочка. Её характер напоминает цундере и она упрямая. У неё белые длинные волосы и яркие красные глаза. Ростом она совсем не высокая, всего 161 сантиметр. В основном, она одета в чёрное платье до колен с белым воротником. У неё чёрно-белые колготки в полосочку и бардовые туфли на застежке, напоминающие школьную обувь. Её хвост и уши очень пушистые. Иногда я представляю её в белой рубашке. Она пахнет горячим шоколадом. Вот прям нежный, едва ощутимый аромат какао, от которого веет теплом.
Я разговариваю с Канной при каждой возможности. Комната у меня светлая, с огромным угловым диваном. Я представляю Канну, сидящую сверху, на спинке дивана, на самом пересечении угла у стены. Часто, когда она сидит, она болтает ногами и что-то напевает. Несколько раз я видела, как она кружится в той же комнате, раскинув руки в стороны. Я рассказываю ей о переживаниях и том, как проходит мой день. Перед тем, как что-то съесть или выпить, я прошу её сосредоточиться на вкусе и дать мне какой-нибудь знак, показывающий, понравилась ей еда или нет. Голос Канны напоминает голос Паймон из недавно вышедшей игры Genshin Impact.
Я добавлю в пост фотографии, максимально приближенные к внешности Канны.
Здравствуйте народ, мда, долго не появлялся тут. Может быть тут еще сидят люди которые знакомы со мной, кто знает :)
Ну да ладно о чем я...
Сегодня день рождения моей дорогой Акико!
Ей исполняется 2 года (18 лет).
Что изменилось с последнего поста? Думаю ничего, об стенку горох (я про себя)...
Нет никакой мотивации что-либо делать, ни форсить, ни заняться учебой (ненавижу мед) или чем-нибудь еще, из за этого я себя ненавижу.
День, когда он появился в моей жизни, не помню. Но хорошо помню, когда ушёл.
Наш отец погиб, когда мы были маленькими. Вскоре мама приняла решение переехать по ближе к школе, в другую часть поселка. На новом месте не сразу удалось влиться в коллектив детворы. Но меня это не напрягало. Я рано научилась читать и дома была огромная библиотека, поэтому отсутствие друзей я с лихвой возмещала богатством других миров. А ещё у меня был Серёжа. Мой самый верный друг, который не оставлял меня одну ни на минуту, с которым я могла говорить и играть часами. И я никогда не сомневалась в его реальности. Это я сейчас понимаю, что мой мозг так встроил его в окружающую действительность, что я была абсолютно уверена, что его видят и знают все.
Можно ли назвать это началом конца?
За день до прощания с Сережей мама сказала почистить на суп картошку. И мы пошли с ним в летнюю кухню. Мы прекрасно проводили время за этим не хитрым делом и даже не заметили как зашла мама и обнаружила меня перед практически пустой миской. Картошку я так и не почистила. На мамин вопрос:— Чем можно было заниматься пол часа?—,
я ответила — мы играли!
— Кто мы? Ты здесь одна сидишь!—
Я оборачиваюсь и вижу что на диване никого нет! В тот момент у меня был шок, куда он делся? Но мама быстро меня озадачила и мне некогда стало рассуждать.
На следующий день мы поехали с отчимом и младшей сестрой за сеном для кроликов и Серёжа был с нами. Когда я поинтересовалась куда он делся, он ответил, что испугался моей мамы и по-стеночке выскользнул на улицу. Я ему поверила, ведь мама может взглядом убить. Мы загрузили сено в прицеп и поехали домой. Самое интересное, мы ехали на мотоцикле, а Серёжа на велосипеде и он от нас не отставал. И ещё успевал со мной говорить. Я все время оборачивалась к нему и не держалась. Отчим ругался на меня, ведь я могла запросто свалиться. Потом он остановился и спрашивает, куда я всё время смотрю. Я и ответила: — С Серёжей разговариваю—. Моя младшая сестра засмеялась и стала меня дразнить, что я дурочка. А отчим стал показывать, что вокруг нас на открытой местности нет никого. Я сделала вид, что поверила и мы поехали дальше. И вот он опять рядом и говорит, что пришло время нам прощаться поехал медленнее и отстал полностью.
Тот летний день помнила всегда. Я никогда не думала и не воспринимала его как воображаемого. Я верила в его реальность. Вскоре мы переехали очень далеко.
17 октября 1997 года мне приснился сон. Я увидела себя сидящей в лодке, спиной к воде, лицом к гребцу. Греб лодкой Серёжа. Я обрадовалась, вскинулаь к нему со словами — где ты был так долго!
Он ответил, что всегда был рядом, просто я выросла и перестала его видеть. А сейчас мне нужно сесть и подождать, мы скоро приедем в нужное место, где меня ждут. И только тут я увидела что мы плывем по каналу с высоким, как стена, камышем по берегу. Причем берега не видно. Мы сворачиваем в заводь и я вижу ворота дедова двора. Выхожу, захожу во двор. Во дворе моя покойная бабка метет двор, в русском сарафане. Указывает мне на дверь и не раскрывая рта говорит: —Иди он тебя ждёт.—
Я захожу в дом, иду в дальнюю комнату и вижу моего деда, лежащего на диване и укрытого белой простыней. Я кинулась к нему, ведь на сколько я знала, он был жив на тот момент. Мы обрадовались друг другу, дед начал уговаривать меня остаться с ним и я уже почти согласилась, как тут на порге оказалась мама. Она сказала деду: — Папа, зачем Вы это делаете? Неужели вы думаете Ваш сын обрадуется этому. Оставьте мне её. Вы будете всей семьёй там, оставьте мне дочь.—
Я ничего не поняла, мать протянула мне руку я пошла к ней и тут дед с мольбой трижды позвал меня по имени. Я так испугалась, что выпрыгнула за порог и проснулась, трясясь как лист.
До утра я не могла уснуть. Написала письмо деду, утром отправила его и успокоилась. Через две недели пришло ответное письмо от тетки, где она написала, что мой дед скончался 17.10.1097 года. Через три года мы смогли попасть с мамой в те края. И тетки рассказали мне, что дед три месяца лежал потом, за неделю до смерти, впал в беспамятство, а перед самой смертью открыл глаза, трижды назвал моё имя и умер.
Что со мной было не передать!
До сих пор я думаю, что это?! Как это понимать? До того сна, когда я вспоминала про Сережу, я думала, может быть я клиент 'дурки'? А после сна и письма о смерти деда я не знала что думать.
Вот такая вот история. За ошибки не ругайте, пишу с телефона.
Тайлер его звали.
Тай-лер.
Так иронично.
Уже не помню, кого я ждал тогда, у памятника Энгельсу, важно, что не дождался. Сидел на ступеньках, ведущих к самому постаменту, и крутил в руках сигарету. В очередной раз пытался бросить курить и специально не носил с собой зажигалку, вот и сидел, хрустя пальцами в борьбе с собой за право «одной-единственной, распоследней на сегодня». Судьба решила этот вопрос за меня – и дались же ей такие мелочи! – раздался щелчок, и у самого моего носа появился маленький огонёк. Я, кажется, на полном серьёзе воспринял его явление как чудо свыше, по крайней мере, первым делом глубоко затянулся, а потом посмотрел наверх, чтобы возблагодарить небеса, ну или кто там за них был в тот момент.
Он глядел, криво ухмыляясь: худощавый, среднего роста, с каким-то дурацким букетом подмышкой.
– Что, твоя тоже тебя бортанула? – кивнул на одинокую розу, которая лежала на ступеньке ещё до моего прихода. Я неопределённо хмыкнул и кивнул в благодарность за зажигалку, а он, ничуть не смущаясь от такого холодного приёма, протянул руку:
– Тайлер.
– Дёрден? – опять хмыкнул я, но пожал протянутую ладонь. Она оказалась сухой и горячей, будто владелец мучился от лихорадки.
Наверное, такие «оригинальные» реплики он слышал уже не раз и, одним движением выбивая из пачки сигарету, заметил:
– Я-то, конечно, не Брэд Питт, но и ты ведь не Эдвард Нортон.
Прикурил и нейтральным тоном продолжил:
– А кто?
– Миха, – представился я.
– Ну что, Михель, – он бросил окурок в урну. Достал из подмышки букет, пару мгновений недоумённо на него смотрел, будто пытаясь вспомнить, откуда тот вообще взялся, потом отправил вслед за окурком. – Раз наши дамы нас кинули, почему бы не продолжить вечер в ближайшем баре?
Понятно, что получить такое предложение от незнакомца на площади я совсем не ожидал и, конечно, собирался отказаться, но тут он добавил, проницательно прищурившись:
– Или мама не разрешает тебе шататься по барам с подозрительными чуваками?
Я подумал: а почему бы и нет? И согласился.
Тогда мы засиделись почти до утра. Тайлер оказался отличным парнем, а меня весь вечер не покидало чувство, будто мы старые приятели, из тех, без кого в детстве не мог и дня прожить, а потом общение как-то сошло на нет. А теперь вдруг случайно встретился, и торопясь вывалить все новости, скопившиеся за годы, думаешь: чёрт, да как же я жил-то без тебя всё это время?
…И хохотать до упаду над его рассказами, и хлопать по плечу, и пить шот за шотом, и думать, что вот бывают же, бывают такие!
К утру я, кажется, знал о нём всё: что Тайлер, разумеется, кличка, что вырос он во Владивостоке, что в детстве свалился с велосипеда прямо в овраг и пролежал там без сознания три часа, пока родители с ног сбивались. Что приехал сюда пять лет назад и работает менеджером в одной крупной фирме. Что девчонки все одинаковые, и глядят только в его карман, а он, хотя и неплохо зарабатывает, но на свидания специально ездит на метро, чтобы сразу понять, какая будет реакция и стоит ли тратить время. Что из алкоголя он пьёт только коктейли, что Зенит – чемпион, хотя он не смотрит футбол.
И, увидев мой синий бумажник: «Ты что, фанат Доктора?! А-а-а-а, бро-о-о-о, как мы удачно встретились!»
Мне нравилась его непосредственность, напористость и говорливость. Я сам был из молчунов, но с ним… О, с ним я чувствовал себя… как дома. А после двух выпитых шотов уже рассказывал ему такие вещи, о которых в жизни никому не говорил: и о своей нелюдимости, и о провалах в памяти, и о том, как режут иногда глаза слишком яркие краски вокруг, поэтому я люблю ночь и сумерки, а днём хожу только в очках. И, ничуть не смущаясь, читал вслух написанные когда-то, давно сожжённые, а теперь вдруг снова всплывшие в памяти стихи. А он слушал, серьёзно, без тени усмешки, будто бы не было в тот момент ничего важнее.
Это была прекрасная в своей странности ночь. Совершенно случайно, на той площади, у ног бронзового Энгельса я обрёл родственную душу.
Расставаясь, просил, с пьяной искренностью заглядывая ему в глаза:
– Эй, поклянись-ка мне, слышь. Поклянись, что ты не иллюзия. Что ты не грёбанный Дёрден. Скажи! Я не шучу, ну!
Он ржал, как восторженный конь и хлопал меня по спине:
– Ну а что, если и так? Что тогда сделаешь?
Но увидев мой отчаянный взгляд, посерьёзнел, сказал:
– Клянусь. Я не Дёрден, и я настоящий.
С тех пор мы виделись почти каждый день. А когда не виделись, звонили и писали друг другу. Это было немного странно и совсем на меня не похоже – так сблизиться с едва знакомым человеком. Это было странно, но только так было правильно.
В глубине души я удивлялся, зачем ему общаться со мной – неудачником и неумехой без денег, работы и смысла жизни, а он натаскивал меня писать тексты так, чтобы можно было зарабатывать, сидя ночью перед компом.
Я жаловался на неудачи с девушками, а он отправил меня на курсы пикапа.
Я натягивал старую майку «Металлика», а он учил меня одеваться со вкусом и убеждал отрастить бородку, так что как-то вдруг из замызганного дрыща я волшебным образом превратился в импозантного денди. Я не узнавал себя, а он хохотал, заглядывая в зеркало через плечо и грозился: смотри, это только начало!
Это было прекрасное время, и лишь порой, когда я оставался один, мрачные, зудящие, словно мерзкие насекомые, мысли шевелились в подкорке: он нужен мне, словно воздух, но я-то ему зачем?
И закрывая за ним дверь, каждый раз думал: больше он не вернётся. Приучал себя к этой мысли. Привыкал, настраивался, что однажды снова останусь один. Но он возвращался, раз за разом, и дни опять наполнялись смыслом, а яркие краски больше не резали глаз, так, что в один момент я снял солнечные очки и больше уже не надевал.
То время было похоже на сон. Но от любого сна однажды приходится проснуться.
Не знаю, когда я стал подозревать, что он врал о своей реальности.
Может, через два месяца после нашего знакомства, когда мы сидели вдвоём на ступенях с зажжёнными сигаретами, а проходящий мимо дедок пробурчал: «Расселся тут!» Это «расселся», а не «расселись» уже тогда царапнуло слух, но я предпочёл не задумываться, лишь посмеялся дедуле вслед.
Может, потом, когда в нашем с ним баре, бармен наивно спросил: «Вам два, как обычно?» имея в виду стаканы, хотя мы всегда, всегда были вдвоём.
Может, из-за пьяных девчонок, крикнувших вслед: «Пошли с нами, красавчик!», а может из-за десятков других подобных мелочей я понял, что игнорировать очевидное больше нельзя.
То очевидное, что он слишком хорош, чтобы быть моим другом. Так что к тому моменту, когда я всё окончательно понял, мне было даже не больно. Скорее накрыло некое удовлетворение от разгаданной тайны, что мучила меня день за днём. Я ведь знал, знал, что не могло быть всё так идеально, но всё равно привязался к нему, как последний сумасшедший дурак. И теперь, уже понимая, что он плод моей шизофрении, ничего не мог с собой сделать. Да к чему скрывать – и не хотел, ведь ближе него у меня никогда никого не было.
Мы сидели за столиком в кофейне, где официантка снова вместо двух чашек принесла одну и жутко смутилась, когда я резко спросил: «Вы не видите, что нас двое?!», а Тайлер, пытаясь сохранить хорошую мину при плохой игре, поддакнул: «Девушка, принесите ещё один латте».
Я смотрел на него, и мне было грустно. Не из-за своего явного безумия, не из-за ситуации, в которую я сам себя загнал, а из-за того, что человек, подобный Тайлеру, просто не может существовать в природе. Я протянул руку, улёгся на стол, и, глядя на него искоса, думал: «Какой же я, всё-таки, лузер, даже имя тебе придумать не смог, взял самое очевидное для этой ситуации: Тайлер. Тайлер…»
Наверное, произнёс это вслух, потому что он недоумённо нахмурился и переспросил:
– Чего?
– Ничего, – вздохнул я. – Знаешь, я, пожалуй, пойду. Есть ещё кое-какие дела.
– Какие дела? – удивился он. – Мы же собирались в кино.
– Передумал, – мне вдруг физически стало невозможно находиться с ним рядом, видеть его. Нужно было всё хорошенько обдумать. Решить, что делать дальше.
Он пожал плечами, настороженно глядя, как я надеваю куртку и выхожу из кафе. Крикнул мне вслед:
– Завтра увидимся!
Но я, не оборачиваясь, махнул ему рукой и быстро зашагал прочь.
Дома, впервые за несколько месяцев, достал из холодильника бутылку виски и налил себе полный стакан. Чокнулся с отражением, подмигнул. Сказал:
– Ну что, парень, теперь мы с тобой не одни, – и проглотил содержимое залпом. После сел на диван, схватился за голову и стал думать.
Размышления выходили нерадостными.
По всему получалось, что выхода только два: либо оставить, как есть, либо идти к психиатру. При втором варианте Тайлера просто не станет. При первом его не будет и так.
– А что такое реальность? – прошептал я. – Если я вижу его, говорю с ним, даже могу дотронуться – какой же он, к чёрту, нереальный?! Да живее и реальнее Тайлера у меня вообще никого нет.
«Вот только нельзя угадать, куда заведёт тебя твоя шизофрения, – холодно и расчётливо сказал внутренний голос. – Ведь если сейчас он имеет на тебя такое влияние, то что будет дальше? Вдруг однажды ему покажется забавным убить человека?»
Я кое-как стянул кроссовки, влез на диван, и как был, в одежде, завернулся в плед. Не знаю, чего добивался – сбежать от этих мыслей, спрятаться, словно в домике, или ещё что, но это определённо сработало – я уснул, едва опустил голову. А перед тем, как отключиться, в голове промелькнула ещё одна мысль: «Вот бы не просыпаться вообще…»
Но я, конечно, проснулся. И даже смог принять какое-никакое решение. Подумал – раз Тайлер моё альтер-эго, пусть сам сделает выбор. Он умнее, сообразительнее меня, он придумает, что нам делать. «Решение ничего не решать – что может быть лучше?» – усмехнулся я и стал одеваться. Сегодня мы с Тайлером собирались на выставку.
Я торопился, но подходя к месту встречи – старой библиотеке, увидел, что он уже сидит на ступеньках. Расстёгнутая ветровка развевается на ветру, светлые взъерошенные волосы держат подаренные мной солнечные очки, два стакана кофе в картонной упаковке – он казался таким настоящим, что я облегчённо рассмеялся: ну надо же быть таким идиотом, столько себе насочинять! Сел рядом с ним, принялся о чём-то говорить, не вслушиваясь в собственные слова, при этом думая: ой, я дурак, дура-а-а-ак!
А он серьёзно смотрел, продолжая держать стаканы с кофе, и что-то было в его взгляде такое… обо что я споткнулся и замолк на середине фразы. И только тогда увидел, что рядом, по его левую руку, сидит какой-то лысый мужик в сером костюме. Он смотрел на меня в упор неприятным колючим взглядом, под которым я поёжился и резко спросил:
– Мы знакомы?
– Он уже достаточно сильно к тебе привязан, – равнодушно ответил мужик. – Не понимаю, чего ещё ты ждёшь.
– А? – глупо спросил я.
А потом дошло: он говорил не со мной. Не со мной, с Тайлером! Значит, он всё же живой, настоящий!
И от облегчения я рассмеялся в голос, а люди продолжали сновать взад-вперёд по ступенькам, не обращая на нас абсолютно никакого внимания.
– Ладно, – сказал мужик, поднимаясь. – Заканчивай здесь и догоняй. Я пошёл.
И растворился в толпе.
А Тайлер продолжал смотреть тем же странным, немного жалобным, взглядом. Потом вздохнул, поставил кофе, потёр нос. Начал было:
– Понимаешь, Михель, я всё никак не мог придумать, как сказать, – и снова умолк, уставившись на меня и кусая губы. А потом, как в ледяную прорубь:
– Не было у тебя никаких провалов в памяти. Да и памяти никакой тоже не было.
– Как это? – спросил я, тупо улыбаясь. – Ведь я же… Ведь память – это и есть я.
– Да, – пробормотал он, отводя взгляд. – Да ведь и тебя не было. Это я тебя создал.
И тут, словно клубок покатился обратно.
«Расселся тут!» – буркнул старик, недовольно покосившись на Тайлера.
И бармен спросил не меня, а его: «Вам два, как обычно?»
И девчонки кричали «Пошли с нами, красавчик!» Бля, ну конечно, какой из меня, нахрен, красавчик! И…
Я поднял голову, с ужасом уставившись на него, моего создателя, и кое-как выдавил:
– Но зачем?
– Чтобы ты стал моей тенью, – пояснил он.
Я тряхнул головой и повторил:
– Зачем?
– Чтобы умереть за меня, – шепнул он, втянув голову в плечи. Но тут же расправил их и уже гораздо спокойнее сказал: – Смерти всё равно кого забирать, она легко соглашается на тень. А при моей работе рисковать жизнью приходится часто.
– Насколько? – сипло спросил я. Откашлялся и крикнул зло: – Сколько раз за тобой приходила смерть?
– Три, – он нервничал. Кусал губы, хрустел пальцами. Таким я его раньше не видел.
– Значит я четвёртый, – кивнул я и зажмурился. Он промолчал.
– И что же у тебя за работа такая? – я не хотел выдавать собственное разочарование, но голос дрожал сам собой. Да и чёрт с ним.
– Я коллектор, – сказал Тайлер, глядя на меня исподлобья. – Собираю долги с нерадивых продавцов душ. Но знаешь, когда приходит их время, они вдруг понимают, что терять-то им нечего и начинают творить всякие глупости. Бегают от нас, прячутся, а если загнать в угол, то скорее всего нападут. И не все из них безобидны, ой, не все.
Он вздохнул и посмотрел на меня. А я рассмеялся. От всей абсурдности этой ситуации, от чуши, которую он городил, от того, как кривились его тонкие губы, от солнечных бликов на стаканчиках с кофе. Я хохотал и хохотал и всё не мог остановиться, а мои маленькие отражения в очках Тайлера вторили мне, запрокидывая головы, кривясь и подрагивая.
– Но-о-о-о, – выдавил я кое-как, – ничего этого просто не может быть! Не бывает такого! Ты разводишь меня, да? Где здесь камера? Ничего этого нет и быть не может, потому что не может быть никогда! Нет в нашем мире никаких этих… как там… чудес!
Он наклонился ко мне близко-близко, так, что я смог разглядеть тонкий шрам у него над бровью, и шепнул на ухо:
– Да кто же тебе сказал?
А потом положил мне руки на плечи. Его огненно-горячие тяжёлые ладони буквально вдавливали меня вниз, заставляя клониться всё ближе к земле, пока я совсем не оказался лежащим на плитах старых ступеней. Я попытался было позвать на помощь, но выяснилось, что не могу раскрыть рта. Более того – никакого рта у меня больше не было. И последнее, что я увидел – чью-то белую рифлёную подошву кроссовка, впечатавшуюся мне прямо в лицо.
А потом пришла темнота.
***
Молодой человек в синей ветровке вздохнул, опустил очки на нос и, легко сбежав со ступеней, пошёл по тротуару. За ним послушно скользила густая чёрная тень.
Больше рассказов в Логове Снарка: https://vk.com/holisticsnark
Вот так он ведёт себя, когда остаётся один. Сносит всё на своём пути. Дома насекомых нет, ни за кем не гонится, разве что, только за «воображаемыми» друзьями-насекомыми)