С детства я была шустрая, подвижная и везде лезла. При этом я была очень справедливая девочка. Потом, позже, когда «детство золотое» немного переросла, потом стала секретарём комсомольской организации. Моя неугомонность вылилась в бурную комсомольскую деятельность.
У меня были веснушки в детстве. И я картавила. Сейчас на это не обращают внимания, а в детстве я очень стеснялась и веснушек, и картавости. Когда была маленькая, меня дразнили, а я дралась из-за этого. Потом подросла, собралась идти в 8-й класс. Подумала, что мне будет стыдно за то, что я картавлю. Что я буду делать, если меня снова начнут дразнить? Драться что ли? Сколько можно драться? Я уже большая девушка, мне как-то надо перерасти возраст, когда дерёшься и безобразничаешь. Да и вообще, драться - не к лицу секретарю комсомольской организации.
Из-за моей картавости меня водили к логопедам. Всё было бесполезно. В конце концов я решила вопрос сама. Села перед зеркалом, смотрела, как у меня поворачивается язык при произношении мягких согласных. Мягкие у меня получались нормально. Поэтому я смотрела в зеркало и старалась сделать точно так же при произношении твёрдых согласных. Кончилось всё тем, что за лето сама научилась нормально говорить. Я тогда сама себя зауважала. «Ничего себе, - подумала, - оказывается сила воли у меня есть!»
С семьёй мне очень сильно повезло. Сколько себя помню, мне всегда говорили: - «Ты взрослая. Ты решаешь всё сама». Мне повезло родиться в такой семье, где меня ценили, мне доверяли, мне всегда верили. Конечно же, я никогда не врала. Либо молчала – на смерть стояла. Либо говорила правду. Поэтому дома мои родные не удивились, когда узнали о том, что я поеду в Афган. Не удивились, не спорили – я же взрослая, сама решаю. Ну, вот я и нарешала.
В Афганистан попасть я делала несколько попыток. Естественно, не все увенчались успехом, то есть поездкой. Но, я же была неугомонная. Меня постоянно тянуло куда-то. Сейчас расскажу, что я делала, чтобы поехать.
Когда училась в школе, у меня было трое друзей. Мальчишки. Я знала, что одному из них нравлюсь, однако, в школе романов у меня не было. Я занималась учебой, занималась спортом, много времени тратила на комсомольскую организацию. На романы у меня времени не было. Я не ходила на танцы. Мне было не до танцев и романов. В институте продолжилось то же самое. Когда я училась на четвёртом курсе, дружила со студентами института физкультуры имени Лесгофта. У нас общежития были расположены рядом. В один из вечеров у нас произошел разговор про Афган. Мы как-то договорились до того, что решили пойти туда добровольцами. На утро мы всей гурьбой поехали в военкомат. Это было в Ленинграде, я там в институте училась. А мы уже распланировали, что мы – медики. Ребята – спортсмены. Значит они обязательно станут спецназовцами. Мы, девчонки, будем лечить и спасать спецназовцев. Прилетели мы в военкомат на крыльях мечты. А в военкомате нам сказали: - «Вы студенты? Вот ступайте в свои институты и учитесь. Не мешайте нам работать».
После того, как я выпустилась из института, поехала работать по специальности в свой город. Нас после выпуска всех распределяли по домам. Я вернулась в свой город, стала заваптекой. Это моя прямая специальность – провизор, я на неё училась. И вот, получила я аптеку, пошла в военкомат. Военной кафедры у нас в институте не было, я решила, что встану на учет, потом меня отправят на курсы на 3 месяца, потом получу офицерские погоны и звание лейтенанта запаса. Однако, в те годы женщин в армии служило очень мало. В нашем военкомате я оказалась одна. А учет военнослужащих женщин должен вестись отдельно от учета военнослужащих мужчин. В военкомате мне сказали: - «Тебе это очень надо? Нам оно точно не надо».
Поскольку я была неугомонная, то уже собралась лететь к подруге в Магадан. У неё муж служил вертолётчиком, у меня снова родилось громадьё планов в голове. Тут к нам в аптеку пришел капитан. Он служил в ПВОшной бригаде. Три дивизиона у них стояли на боевом дежурстве. Вот капитан пришел и говорит:
- У вас в аптеке есть желающие пойти в Армию?
Я говорю:
- Я!
Пришла снова в военкомат, присвоили мне звание прапорщик. Поскольку у меня высшее образование, то прапорщика мне присвоили сразу. 10 ноября я первый день вышла на службу, а в декабре меня вызвал Комбриг и говорит:
- Ирина, нужно ехать в Афганистан. Все мужчины прапорщики уже там отслужили. Нужно ехать, а ехать некому. Ты подумай.
А я говорю:
- Да ладно, чего там думать! Я поеду.
А Комбриг:
- Нет, ты подумай.
А буквально накануне на построении я услышала тему. Мужики в строю разговаривали, а я мало кого знала ещё, но слышала, как один «блатной» прапорщик поступил. «Блатной» он от того, что возле командира крутился. Раз так, то он умудрился сделать справку, что в Афган он не может ехать по состоянию здоровья. А потом пришло направление на Кубу. Прапорщик резко выздоровел и уехал на Кубу. Мужики все плевались. А теперь снова пришла разнарядка на Афган, и снова ехать некому. Либо мне ехать, либо ещё одна женщина прапорщик была. Но, она к тому моменту была беременная – кто ж её в Афган отправит? А я была молодая, не замужняя, детьми ещё не обзавелась. И страха у меня не было. Мне даже интересно было, я же неугомонная. В общем, я сказала Комбригу:
- Товарищ полковник, я согласна.
Вот так меня записали в командировку в Афган. Записали меня начальником аптеки, поскольку по образованию я – провизор. Поэтому прямым предписанием меня направили в Руху В/Ч 86997. Я должна была Зифу заменить. Зифа к тому времени отслужила положенные два года, собралась домой. Меня направили на её место.
Из моей части нас в Афган отправили целую команду. Родители мои выдержали это известие стойко. Я же с детских лет взрослая, сама принимаю решения. Мама высказала всего одно условие: - «Один раз в две недели ты пишешь письмо домой». Я сказала: - «Хорошо». И в апреле уехала.
Из нашего округа в Ташкент приехала целая сборная. В Ташкенте у меня произошел очень интересный случай в штабе. Мы поехали оформлять предписания в штаб ТУРКВО.
Формы женской тогда в природе не существовало. Поэтому, юбку мне пошили, а рубашку женскую кто мне пошьёт? Никто. Я взяла и надела мужскую рубашку. А поскольку девушка я была в теле, то по плечам и спине мне рубашка подходила, а спереди воротник вперёд торчал. Не рассчитана мужская рубашка на женские особенности строения организма спереди. Поэтому ворот вперёд оттопырился, а шея у меня женская, тонкая. Представляю, как глупо я выглядела! А ещё же одела белые югославские босоножки на каблуке-шпильке. А ещё у меня красный педикюр был на ногах, и галстук заправлен за погон. Это ж считалось высший шик. Вот – ПРОСТО УЖАС, а не внешний вид!
Подошли мы к штабу, смотрим - идёт нам навстречу генерал. Мужики ему отдали воинское приветствие, а я стою. Я ещё не привыкла, ещё ничего не умела и не понимала. На службе-то без году неделя. А генерал мне говорит:
- Вы кто?
Я ему представилась. А он говорит:
- Сейчас выйдет прапорщик, скажите ему, что Вы арестованы.
- За что? Меня-то за что?
- За нарушение формы одежды.
- Хорошо.
А мне 25 лет было, я ещё в облаках летала.
Вскоре вышел прапорщик, возрастной такой дядька. Со мной он сразу же перешел на-ты. Я говорю ему:
- А дяденька Генерал сказал, чтобы меня арестовали.
Зашли мы в кабинет. Прапорщик мне говорит:
- Вообще-то этот генерал – это начальник отдела кадров округа ТуркВО.
Потом он взял моё предписание и говорит мне:
- Как ты там будешь без берета?
А я отвечаю ему:
- Вот честно, даже теперь и не знаю: КАК ЖЕ Я ТАМ БУДУ БЕЗ БЕРЕТА!
Он прочитал место назначение В/Ч 86997 и говорит мне:
- За что тебя туда отправили?
А я ему:
- В каком смысле «за что»? Меня не за что ещё. Я всего-ничего в армии-то служу. Я ничего ещё не успела сделать, чтобы меня куда-то там отправляли.
- А ты знаешь, что такое Руха?
- Нет.
В общем, нашелся сразу у него берет для меня, налил он мне чай. Сидим мы за чаем, он мне говорит:
- Ты знаешь какие там потери?
Я так понимаю, что все знали про Королевский батальон, у всех этот бой батальона Королёва был на слуху. А дядька этот мне говорит:
- Ты там только смотри, ты уцелей. Я тебя обязательно отслежу.
- Да! Я обязательно уцелею!
Вот так меня проводили из Ташкента в Афганистан.
Когда наш самолёт приземлился в Кабуле, тогда дембеля стояли, ждали посадку. Солдаты. А я вышла из самолёта и у меня ощущение нереальности. Как будто бы это происходит не со мной, как будто я фильм какой-то наблюдаю со стороны. И следующее ощущение такое, что все люди, кто находится вокруг меня в военной форме – это Герои.
А ещё на пересылке в Кабуле служил мой одноклассник. Наши мамы дружили и для этого Сашки со мной передали посылку. Посылку я привезла, Сашка меня нашел. И спрашивает:
- А куда ты едешь? Куда тебя направили?
- Я еду в какую-то Руху.
- Ты представляешь где это?
- Я вообще ничего не представляю.
Тут началось неприятное. Какие-то мужики начали говорить: - «Да куда ты едешь! Да там в живых осталось всего два человека! Да все, кто в Рухе, это - смертники». В общем, напугать они меня не напугали, но неприятно мне было.
Потом неделю меня держали на этой пересылке. Потому что я привезла ещё одну посылку для военного советника. Он был из Ейского училища, служил старшим военным советником среди лётчиков. Когда он меня увидел, то он решил, что меня срочно нужно спасать. Решил, что меня нельзя отправлять в Руху. Он устроил титаническую работу чтобы меня оставить в Кабуле и направить к летунам куда-то. В конце концов мне всё это надоело. Я решила: - «Чего я здесь сижу? Чего жду? Полетела-ка я в Руху».
Улетела я из Кабула в Баграм. Ночевала у лётчиков в медпункте. Утром проснулась и пошла на Баграмскую вертолётку. А там же взлётка выстелена Фэ-Эской (стальными листами с дырками). А я на югославских шпильках. Как известно, шпильки в дырки проваливаются очень даже замечательно. По этой взлётке я не шла, а телепалась из стороны в сторону. А в руках у меня телепалась коробка с телевизором «Юность». Выползла я на эту взлётку, расселась с этими коробками. Там мужики ходили на меня смотреть, как если бы сейчас посреди города посадить дрессированную обезьяну. Только сейчас понимаю, насколько нелепо я тогда выглядела.
Тут спустился с СКП старый-старый какой-то капитан и говорит мне:
- Послушай, у тебя есть какие-нибудь штаны?
- Какие штаны?
- Тебе нужно надеть штаны.
- А зачем? У меня юбка ниже колена, зачем мне штаны?
Тут объявили, что на Руху идут два борта. В одном везут мороженное мясо, туши такие. А второй не знаю, что вёз. Знаю, что людей туда вообще не пустили. Получается, что лететь можно только с тушами. В общем, летуны объявили, что в Руху полетит только девушка. То есть я.
Какие-то мужики помогли мне дойти до вертолёта. Забралась я внутрь. Села. Сижу. Заходят лётчики. Я потом с этим экипажем часто летала. Мы потом познакомились, подружились. Как они потом ржали над этим моим первым полётом! Это моё первое появление, оно привело их в неимоверный восторг!
В общем, Командир экипажа так посмотрел на меня и говорит:
- А это что?
А я ему:
- Это не ЧТО. Это КТО.
- А куда этот «кто» собрался?
- В Руху.
- За что?
- Служить вообще-то.
- А как ты наденешь парашют?
И тут я произнесла фразу – я думала они там от смеха умрут прямо в вертолёте. Я грю:
- А я возьму его в руки.
Смотреть на это представление сбежались оба экипажа. Когда они проржались, командир правому лётчику говорит:
- Одевай на неё парашют.
Ну, надели на меня этот рюкзак, помогли, закинули на плечи. И тут до меня дошло, что у меня между ногами висят лямки. Их надо застегнуть вот сюда, наверх. На груди их надо застегнуть.
А лётчики стоят и смотрят: буду я их застёгивать или нет. У меня же юбка начнёт задираться. Мне поэтому капитан говорил про штаны.
А я подумала: - «Вот нифига! Я всё равно их застегну. Вот пусть им будет стыдно».
Тут до них дошло. Командир говорит:
- Так, ладно, всё. Иди садись в кабину.
Усадили меня на место борттехника. Борттехник пристроился как-то сзади меня. Тут же у них пулемёт этот стоял и ещё там чего-то. И мы полетели.
Всю дорогу до Рухи лётчики мне что-то рассказывали, горы показывали. Мне не было страшно. Мне было очень интересно. Я вообще по натуре своей не истеричка. Я не буду визжать от страха, меня не будет хватать «кондратий», если мышь пробежит. А в том полёте у меня нигде ничего не шелохнулось, чтобы испугаться. В общем, лётчики оказались большие молодцы, несмотря на то, что сначала надо мной потешались.
В Рухе меня выгрузили на вертолётке. Я стою. Идут солдаты с автоматами. С ними лейтенант.
- Ой, Вы к нам?
- К вам.
Взяли они мои коробки, повели меня к санчасти. Тут уже на санитарке (на санитарной машине) приехал наш Начмед. Замечательный такой человек, капитан Руть. Строгий, но справедливый. Вот он приехал за мной. И сообщил мне, что Зифу оставили на должности заваптекой до конца этого года. Её не отпустили. И чтобы меня никуда не отправлять, то меня ставят фельдшером на Артдивизион. А ещё Начмед сказал, что когда бывают раненые, то в медпункте на рабочие места выходят все. Я ему говорю: - «Я выйду. Не вопрос. Но, как фельдшер, я ничего не умею. Аптека – это моё. А фельдшером я могу только делать внутримышечные инъекции. И палец, если надо, перевяжу. Больше ничего». А он говорит: - «Научим».
Встречать меня вышел весь персонал медпункта. Я с собой привезла водку. Мне ещё в Союзе сказали, что в Афган надо везти маленький телевизор и 5 бутылок водки. Я это всё привезла. Мне говорят: - «Ты проставляешься». Я говорю: - «Не вопрос».
А Нчмед говорит:
- Будут раненые. У нас всегда, когда кто-то новый приезжает, всегда бывают раненые.
Прилетела в Руху я 26 апреля. А 28-го у меня день рождения. А я никому ничего не говорила. И тут утром все приходят, меня поздравляют. Мне было так приятно! Отпраздновали мы мой день рождения. Пришло Первое Мая. И тут принесли раненых.
Первые раненые, которых я увидела, это были царандойцы. Они ходили с нашей разведротой и у них произошел подрыв. Раненых царандойцев положили на носилках на входе в санчасть. Наших раненых внутрь занесли. И вот я стою над первым в своей жизни раненым и не знаю что мне делать. Лежит передо мной афганец, у него нет ноги.