Брест + Неизвестная история

(Это все НЕ МОЁ, а с сайта газеты Вечерний Брест. Читайте там.

(Автор - ВАСИЛИЙ САРЫЧЕВ http://www.vb.by/projects/oldbrest/)

Вещь необыкновенная! Статьи постепенно собираются, и выходят отдельными книгами.(Очень много неизвестных и трагических историй. Захватывает.)

Начало: https://pikabu.ru/story/istoriya_bresta_128khronika_kulturno...

Брестчанке Тамаре Александровне Акуловой, тогда Томе Косенюк, довелось побывать в клубе украинской молодежи (КУМ) на концерте. Отправилась она туда с подачи двоюродного брата подруги, «щирого» украинца, который получит после войны десять лет.

Клуб находился во дворах на пересечении теперешних улиц Гоголя и Советской. На углу, где сейчас гастроном, с польских времен стояла аптека Ракова (самого хозяина в оккупацию уже не было). Принарядившиеся Тамара с Женей Капцевич завернули за аптеку и вошли в одноэтажное деревянное здание, напоминавшее огромный барак.

Внутри барака обстановка была куда привлекательнее: огромный зал, сцена, ощущение праздника. Наталка Шийкивна аккомпанировала на пианино, а довоенный преподаватель железнодорожного техникума Гончаренко, приехавший в 1940 году из восточных областей, чувственно выводил:

Нiч яка мiсячна, зоряна, ясная.

Видно, хоч голки збирай;

Вийди, коханая, працею зморена,

Хоч на хвилиночку в гай!

Вокалистов сменял хор, выступали чтецы, звучала народная и классическая музыка... Внимая концерту в числе других зрителей, Тамара с интересом смотрела по сторонам. Вероятно, здесь размещался и Украинский комитет, имена руководителей которого (А. Гнатив, И. Гноевой) девушка встречала на газетных страницах.

Через полтора десятка лет в качестве завуча вечерней школы Тамаре Александровне довелось бывать в строительном ГПТУ-65, размещавшемся на месте былого КУМа. От аптеки Ракова остались одни стены – в конце войны попала бомба, квартал сильно выгорел и застраивался медленно. Деревянное одноэтажное училище во дворе походило на барак, но было ли оно тем самым зданием клуба, Акулова для себя не решила. Внутренняя планировка не имела сходства с запомнившейся в оккупацию: вместо зала – типовой коридор и классы, классы, классы.

Скорее всего, здание было построено после войны, когда наладили выпуск унифицированных барачных щитов.

В очередной раз обратимся к газете «Наше слово» брестского гебитскомиссариата. Номер за 9 августа 1942 года рассказывает про очередные вечеринки («вечерницi») в украинском клубе. Тамара Яцивня прочла доклад «Роль женщины в украинской истории». Из артистов наибольших эпитетов у автора удостоилась очаровательная Женя Ярошевска, которая «большую часть программы концерта взяла на себя, прибавив в свой репертуар милый декламационный номер “Колись дiвчино мила…”». Отмечены женские дуэты из украинских оперетт «Ой, не ходи, Грицю» и «Бывальщина» в исполнении Мили Петрович и Люды Клочко, а также хор под руководством п. Климука, спевший «Стелися, барвинку» и «Садок вишневый».

«Душой всего концерта была п. Наталка Шийкивна, которая… тонким чувством музыки подарила публике минуты высокого эстетизма. Этой творческой девушке не место в Бресте. Ее ждет большая музыкально-творческая работа в великом “осередку” украинской культуры».

В номере за 11 сентября 1942 года членов клуба украинской молодежи просят немедленно уплатить членские взносы, в противном случае грозя исключением.

Еще сообщения:

«С 10 сентября при КУМе (Миттельаллее, бывш. Костюшко, 41) открывается библиотека для взрослых, школьной молодежи и детей. Желающие пользоваться услугами библиотеки должны внести 15 крб и платить ежемесячно по 5 крб».
«В воскресенье, 13 сентября, в зале КУМ пройдет отчет полк. А. Низиенко и Василия Криницкого о впечатлениях от трехнедельного пребывания в Германии».

Брестские судьи В. Криницкий и А. Низиенко в числе трех десятков коллег из разных регионов Украины отдохнули в поощрительно-пропагандистском туре по рейху, имевшем целью «познать жизнь немецкого народа». Программа тура включала, в частности, посещение лагеря иностранных рабочих, где жили представители 18 национальностей, в том числе несколько тысяч украинцев. Вернувшись домой, судьи читали лекции про увиденные «чистоту, гигиену, материальное и моральное удовлетворение работников».

16 октября:

«При Женской школе в Бресте организовался драматический кружок и хор. Руководит работой драматическо-вокального кружка и хора п. Н. Шийкивна. Драмкружок уже готовит пьесу “Запорозьский скарб”, которую скоро увидим на сцене».

20 ноября – новый отчет с вечеринок. Отмечены певчее трио Клава Николаюк – Миля Петрович – Маруся Петрович, Вера Григорукувна с сильным сочным голосом. Люся Ипативна и Галя Лицкевич, продемонстрировавшие в сольных и групповых балетных выступлениях «врожденный хореографический талант». Фортепианные выступления Веры Карпук. Аккомпанемент на фортепиано – «неутомимая проф. Н. Шийкивна». Между номерами программы – интерпретации на гитаре арт. Черченко.

Вечерину открыл отчет п. инспектора Гриневича «Душа украинского народа в литературе».

25 декабря 1942 года заметка городской хроники называется «Святой Николай в КУМ». Св. Николай, роль которого сыграл некто Ю. Наумов, «раздал немало подарков, в том числе приглашение из Милана, адресованное милой певице Жене Ярошевской». Впоследствии эта шутка была признана не вполне корректной и подверглась критике.

Череду новогодних праздников завершило протокольное мероприятие, раскрывающее ряд ключевых фамилий оккупационной администрации:

«В воскресенье, 17 января, в зале КУМ прошли «святочнi товариськi сходини» украинской общественности Бреста. В празднично украшенной зале собралось около сотни видных представителей украинской общественности Бреста. Из приглашенных представителей власти присутствовали: заместитель Окружного Комиссара п. Франц, «вiдпоручник» (укр.) Окружного Комиссара в г. Бресте п. Клем, начальник арбайтсамта д-р Меннене, секретарь шуцполиции оберлейтенант Калена, а также представители администрации железной дороги: д-р Букс-баум, д-р Шмитс и д-р Боне. В очень теплой атмосфере, которая сразу установилась в зале, за длинными столами при скромной трапезе провели несколько часов в живых разговорах. К немецким гостям обратился с речью глава Комитета д-р А. Гнатив. Ему ответил заместитель Окружного Комиссара п. Франц. От приглашенных гостей выступила пани Дрозд».

Для участников встречи был подготовлен большой концерт, в котором «особенно выделялись мастерством исполнения Е. и В. Пантелевичи, бас Гилетич и известное певчее трио КУМа».

Из номера за 29 января 1943 года узнаем, что «при клубе организованы литературно-учебный кружок им. Олексы Стороженко и боксерский кружок».

В милой череде культурных событий старались не упоминать о произошедшей в этих стенах трагедии: в декабре 1941 года в клубе нашли повешенным посещавшего вечеринки довоенного комсорга 11-й школы – девятнадцатилетнего Леонида Перевертайло, которого Тамара Александровна запомнила до войны симпатичным парнем с гитарой, провожавшим жившую на Киевке девушку. О том, чьих это рук дело, в целях безопасности не говорилось. По одной версии, он попытался распространить листовки с записями сообщений Совинформбюро, по другой, ему просто припомнили советское прошлое.

(Это все НЕ МОЁ, а с сайта газеты Вечерний Брест. Читайте там.

(Автор - ВАСИЛИЙ САРЫЧЕВ http://www.vb.by/projects/oldbrest/)

Вещь необыкновенная! Статьи постепенно собираются, и выходят отдельными книгами.(Очень много неизвестных и трагических историй. Захватывает.)

Имени человека называть не стану: его давно нет на свете, а родственникам слава ни к чему. Отмотав срок за вмененное в вину советской властью, он вернулся в Брест. В родные края вряд ли поехал бы, знай за собой грехи, за какие люди не простят, да, наверное, и не остался бы в Бресте в июле 1944-го – уехал бы одним из эшелонов, которые немцы предоставляли в последние месяцы перед отступлением для эвакуации населения на запад.

Так или иначе, его рассказ представляет взгляд изнутри и немного рассеивает туман. Примерно на втором месяце войны, прочитав объявление об открытии Украинского национального комитета, наш герой, которому еще не было тридцати, задумал решить здесь свои проблемы. Членство сулило определенные блага, в частности помощь в трудоустройстве, что было по тем временам немаловажно.

Тогда же, в августе 1941 года, он написал заявление с приложением двух рекомендаций от членов УНК и был принят. В рекомендациях подтверждалась его украинская национальность, а также тот факт, что в других подобных организациях не состоял.

Создание УНК было инициировано немцами, которые держали комитет под своим крылом и, соответственно, ставили задачи. Поначалу – в основном организационные и культурно-просветительские: вовлечение в комитет всех украинцев независимо от возраста и пола, организация школ, воспитание молодежи в национальном украинском духе. Открывались и активно работали кружки самодеятельности – хоровой, драматический, музыкальный...

Потом появились дела более прикладные, к примеру, набор в полицию на охрану военных объектов. Принял комитет участие и в развернутой по всему рейхскомиссариату агитационной работе по созданию добровольческой армии.

Через какое-то время наш герой получил место счетовода в квартирном отделе управы, а до этого работал в драматическом кружке клуба украинской молодежи. Здесь регулярно, 2-3 раза в неделю, ставились спектакли, проводились концерты с участием хористов, вокалистов, инструменталистов, чтецов. Практиковались также доклады, и в награду за терпение – по окончании танцы.

После войны эти песни и пляски аукнулись, во всяком случае, когда кто-то из брестской молодежи получал срок по оккупационным мотивам, молва разносила: «Посадили за то, что при немцах на танцы ходил».

Что тут скажешь: для молодежи украинский клуб – это действительно были танцы. Вряд ли кого интересовала политика, скучные доклады активистов согласно утвержденному плану. О том, какие мероприятия были характерны для клуба украинской молодежи, можем судить по заметкам в газете «Новое слово».

В первом номере, датированном 5 апреля 1942 года, читаем: «Новоутвержденный паном Штадткомиссаром Бреста Украинский театр миниатюр открыл свою деятельность 22 марта с. г. выездом в Жабинку. В программу первого выступления вошли: отрывок из пьесы М. Крапивницкого “После ревизии”, шуточная пьеса “Кум-мирошник, или Сатана в бочке” и целая серия украинских песен в исполнении солистов…»

Здесь же помещено объявление о том, что Украинский театр миниатюр ищет танцора и тенора, а также способного (укр. «здiбного») администратора со знанием немецкого и украинского языков. Обращаться в канцелярию театра – Миттельаллее (ныне Гоголя), 41.

Другая заметка номера напоминает украинской общественности, что «на брестском кладбище есть много могил героев, что полегли в сражениях за долю нашего народа. Обращаем также внимание, что на этом кладбище есть могила выдающегося украинского писателя Олексия Стороженко. В прошлые годы общественность заботилась о приведении этих могил в порядок весной. Надеемся, что она не запустит эти дела и на Проводной неделе отслужит на дорогих нам могилах традиционные панихиды».

Наконец, читатель узнает, что «15 марта в помещении клуба украинской молодежи Бреста состоялась праздничная конференция (не ручаюсь за точность в переводе термина: в оригинале – “академiя”), посвященная памяти великого Кобзаря Украины Т. Шевченко. Конференция организована силами школьной молодежи Бреста, учащихся технической и ремесленной школ, а также курсов кройки и шитья.

Для старшей общественности эта конференция стала повторением импрезы от 10 марта, проводившейся для детей. Программа праздника состояла из реферата, хоровых выступлений, сольного пения, декламаций и инсценировки “Разрытая могила”».

Из номера от 12 апреля 1942 года узнаем, что еще одна «шевченковская академия» пройдет в городском театре. В программе – вступительное слово главы Украинского допомогового комитета д-ра А. Гнатива, доклад инж. П. Пилипчука и музыкально-вокальная часть в исполнении театра миниатюр при участии пани Е. Пантелевич и пана адвоката Василия Пантелевича.

В майских планах украинского театра миниатюр значился выезд в выходные дни с большой концертной программой в Домачево (10-11 мая), Жабинку (16-17 мая), Чернавчицы (21-22 мая). Далее – 3 дня в Кобрине, 2 дня в Дрогичине, 2 – в Иванове, 2 – в Пинске.

Из заметки «Праздник 22 июня» (номер за 31 мая 1942 года) уже «торчали уши». «Украинский допомоговий комитет в Бресте подготовился к торжественному празднованию дня 22 июня как первой годовщине освобождения украинских земель из-под большевистского гнета. Планируется праздничное представление с участием хора, оркестра».

21 июня в 15.30 самодеятельные артисты дали праздничный концерт для гражданского населения, а 22 июня в 19.15 – для военнослужащих вермахта. В программе значились сольные выступления, дуэт, квартет, танцы и сценические эпизоды в исполнении театра миниатюр. Понятно, не обошлось без вступительного слова д-ра А. Гнатива на немецком и украинском языках.

В отчете о концертах корреспондентом отмечены исполнители сольно-вокальных номеров: «Молоденькая С. Гурковская, которая имеет все данные, чтобы стать хорошим колоратурным сопрано, пани Акатова с ее тонко-музыкальным образом, пани Е. Пантелевич с ее сочным, колоратурным голосом, В. Григорукувна с задатками чудесного сопрано, хорошо знакомый публике тенор В. Пантелевич с его тонкой музыкальностью, приятный баритон В. Кольчака и милый, но уставший голосом тенор М. Зубарев. Квартеты и квинтеты под управлением проф. В. Волонсевича были одними из лучших точек концерта... Оригинальной была композиция в исполнении проф. Волонсевича и Черченко для гитары и фортепиано под названием “Ночь с 21-го на 22-е июня 1941 г.”, танцы Андрианова, Горщарука, Вознесенской и др. <...> Аккомпанемент находился в руках очень музыкальной пианистки п. Н. Шийкивны».

Окончание следует.

(Это все НЕ МОЁ, а с сайта газеты Вечерний Брест. Читайте там.

(Автор - ВАСИЛИЙ САРЫЧЕВ http://www.vb.by/projects/oldbrest/)

Вещь необыкновенная! Статьи постепенно собираются, и выходят отдельными книгами.(Очень много неизвестных и трагических историй. Захватывает.)

Комитеты, по которым прошлась в воспоминаниях Зинаида Южная (см. № 125,126), были присущей очень разным властям формой структурирования населения по национальному признаку. Вряд ли немцы могли рассчитывать через концерты и продуктовые карточки перевербовать своих убежденных противников, но в борьбе за рядового обывателя, пусть небольшие, материальные и культурные рычаги могли перевесить иные аргументы.

Из газеты «Новое слово» брестского гебитскомиссариата от 26 марта 1944 года: «Местный комитет самопомощи содержит два детских приюта, в которых находятся более двухсот сирот, приют для инвалидов и престарелых на 50 человек, молочную кухню для детей до 2-3 лет, две столовые, где беднейшее население получает бесплатные обеды, швейную мастерскую, имеющую целью, с одной стороны, научить швейному делу инвалидов, а с другой – обслуживать бедные слои населения, ночлежный дом… а также школу кройки и шитья».

Тот же источник от 14 мая 1943 года: «За время своего существования комитет оказал помощь 500 человекам – деньгами, продуктами, одеждой, переводом прошений на немецкий язык...»

Пропаганда пропагандой, но в госархиве можно отыскать документы по вышеназванным учреждениям, включая списки сотни-другой неимущих, бесплатно харчевавшихся в столовых. Немцам требовалось позитивно настроенное трудоспособное население, имеющее интерес работать на экономику рейха. Чтоб обыватель не сорвался с крючка, выстраивалась система больших и малых зависимостей. В национальном комитете можно было решить определенные бытовые нужды и заморить культурный голод.

Поначалу немецкая администрация и сама не знала, в состав какого территориального образования будут включены брестские края. На всякий случай в национальном вопросе сработали по всем направлениям: были образованы русский, белорусский, украинский комитеты.

«9 сентября 1941 г. Белорусский комитет самопомощи в Бресте – президенту г. Бреста. Прилагаем поименный список детей Белорусского детского садика и любезно просим выделить соответствующее количество разных продуктов для их содержания».

Белорусский комитет разместился по адресу ул. Домбровского (Советская), 30. Он получил от городской управы во временное пользование имущество книжного магазина (Домбровского, 18) и ресторана «Экспланада» (ул. Стецкевича, позже Комсомольская, 45): шкафы, столы, кресла – во втором случае всего 24 позиции. Согласно договору от 25 сентября 1941 года комитет в лице председателя М. Протасевича взял обязательство о надлежащем содержании мебели и ремонте за свой счет. В случае продажи «белорусы» застолбили за собой право первого покупателя.

При украинском и белорусском комитетах было также открыто по комиссионному магазину.

Любопытно, что еще раньше, 14 августа 1941 года, подписывая распоряжение о делении города на районы снабжения с открытием соответствующего количества продуктовых магазинов, бургомистр М. Брониковский намеревался подключить к этому вопросу русский, белорусский и украинский комитеты.

Русский комитет самопомощи, согласно прошению в магистрат от 12 августа 1941 года за подписью председателя С. Трибуха и секретаря Г. Проневича, ходатайствовал о ежедневном отпуске хлеба для своих сотрудников по прилагаемому списку, в котором значились Калишевич А.О., Малейко С.И., Климов В.И., Лугвинова Е.И., Никитин Р.В., Цыбрук А.И., Рыдлицкий И.А., Акимова Л.М., Петручик, Горбачев К.А., Шейд П.М., Липников Н.Ф., Головницкий А.И., Лицкевич Н.В., Коломыцкий В.Г., Проневич Е.И.

Украинский комитет, начинавший с 22 человек по состоянию на 23 июля (Иван Микита, Иван Кобылко, Максим Шийко, Антон Миколаюк, Платон Король, Павел Гриневич и др.), спустя всего три недели насчитывал уже 68 членов. Народ быстро смекнул, в какую сторону ветер дует.

А вот данных, которые свидетельствовали бы о существовании в Бресте польского национального комитета, автору встречать не приходилось, что дает основание предположить наличие определенной установки. Но, с другой стороны, в главном органе местного самоуправления (управе, иначе магистрате) процентов 70 должностей до поры занимали поляки, что означало оклады, возможности, круг общения. Существовала касса самопомощи сотрудников магистрата.

Летом 1942 года оккупационная власть пришла к выводу, что в вопросе форматирования населения национальный конек себя исчерпал. Рейхсминистр оккупированных восточных территорий Альфред Розенберг распорядился реорганизовать на территории Украины мелкодробленые по национальному принципу «допомогови комитеты» и создать на их основе т. н. местные комитеты самопомощи. Гебитскомиссар Брестского округа это распоряжение продублировал, и в городах закипела работа.

«Наше слово» за 20 декабря 1942 года: «Серия организационных совещаний по созданию Комитета самопомощи Брестского округа привела в конце концов к созданию статута, который будет внесен Окружному комиссару для утверждения. Принять участие в Комитете приглашены все шефы районов. Последнее организационное совещание пройдет в четверг, 7 января 1943 г., в кабинете президента города Оппельн-Брониковского в Городской Управе».

В результате реорганизации Украинский комитет самопомощи стал просто Украинским комитетом, занимающимся культпросветработой (театр миниатюр, выездные концерты, женская секция, работа с молодежью), а функции призрения и опеки были переданы Брестскому комитету самопомощи. Последний расположился по адресу: ул. Залiзничого Двiрца (Железнодорожного Вокзала, она же Банхофштрассе, она же Комсомольская), 26. Председателем утвердили п. Маймескула, заместителем – п. Тобилевича.

Расходная часть решилась способом, универсальным во все времена: предпринимателям настоятельно предложили скинуться. «Наше слово» за 7 января 1943 года радостно сообщило имена меценатов. Пожертвования для новосозданного Украинского комитета сделали брестские фирмы М. Рудченко – 5000 крб, Г. Новицкого – 5000 крб, Ю. Самусенко – 3000 крб, И. Миколаюка – 2000 крб. Кроме того, фирма И. Миколаюка списала счет на сумму 3000 крб за работы, выполненные для окружного украинского товарищества «Просвита».

В номере за 14 мая 1943 года газета подвела первые итоги работы местных комитетов самопомощи. С лучшей стороны отмечен Мотыкальский район, собравший и пожертвовавший для бедных 12 200 крб деньгами, большое количество зерна и картошки. Хвалят также Брестский район и критикуют Жабинковский.

«В городскую больницу. Городской комитет самопомощи («Міський комітет самодопомоги») просит принять на лечение Михальску Алену 55 лет, проживающую по ул. Базарной, 11, на срок 20 дней. За что по получении счета Комитет заплатит. 13.9.43».

«В железнодорожную больницу в Берести. Городской комитет самопомощи просит принять на лечение в железнодорожную больницу Александра Козубан, за что по получении счета Комитет заплатит. 17.9.43».

Начало:  https://pikabu.ru/story/istoriya_bresta_125vospominaniya_zin...

(Это все НЕ МОЁ, а с сайта газеты Вечерний Брест. Читайте там.

(Автор - ВАСИЛИЙ САРЫЧЕВ http://www.vb.by/projects/oldbrest/)

Вещь необыкновенная! Статьи постепенно собираются, и выходят отдельными книгами.(Очень много неизвестных и трагических историй. Захватывает.)

Предлагаем вниманию читателей вторую часть воспоминаний участницы брестского коммунистического подполья Зинаиды Южной.

«Разные создаваемые немцами антисоветские «русские», «украинские», «белорусские» комитеты росли, как поганки в дождливую погоду. Нужно было так повести дело, чтобы ни одна советская женщина не переступила порог этих учреждений, а с первых дней некоторые неустойчивые женщины за коробок спичек и щепотку соли попадали в эти комитеты.

Вот тогда-то мы и решили поставить в квартире Р.С. Радкевич радиоприемник, чтобы можно было освещать действительное положение дел.

…Также радиоприемники были у Шубина Сергея, Нестеренко Василия, Зажарской А.Ф. Мы меняли месторасположение приемников. Возили замаскированными на саночках в дровах, да еще наверх садили ребенка, переносили в тумбочке под видом переезда на другую квартиру.

Когда услышали по радио, что в Москве проводят сбор денег, облигаций и золота на строительство танков и самолетов, горком КПБ решил собрать по городу советские деньги и облигации. Сбором занимались пятерки антифашистского комитета и первичных организаций. Собрали на сумму 350 тысяч руб. Я лично сдала в июле 1943 года уполномоченному штаба соединения т. Хромовой на 120 тыс. руб. облигаций, остальные были переданы уполномоченному ЦК КПБ Поплавскому Татьяной Смирновой.

…Нам, которых называли «восточницами» или «советками», жилось очень трудно. С первых дней у нас все вещи отобрали, из квартир выгнали, вот и жили, объединяясь в коллективы, что у кого есть объединяли, так вроде жить было легче.

Скажу про себя. Первые дни мы жили в доме по ул. Маяковского, 10. Из своих квартир нас выселили в две маленькие комнатки, 5 семей в количестве 13 человек (Коротковы, Южные, Хромовы, Орловы и др.). Так мы и питались все вместе, пока не разошлись по разным квартирам.

…Жили советские люди в самых плохих квартирах. Из центра все советские семьи выселили на окраину города, большинство проживали в квартале Мухавца.

…Рассказывает Попова Мария Давыдовна, жена генерала Попова Василия Степановича. В первые дни войны ее выселили из квартиры с двумя дочками. Она поселилась в кухне квартиры, где проживала жена советского офицера Маркеева с 13-летним сыном Витей. Маркеева вскоре должна была родить.

Попова Мария Давыдовна готовилась принимать роды, в этот момент в комнату вбежал сын Маркеевой Витя с криком: «Мамочка, спрячь меня, за мной гонятся!» Не успели укрыть мальчика, как в квартиру ворвался немец и его шофер-русский, последний кричал: «Бери его, это сын коммуниста!» Мария Давыдовна вступилась, немец ее отшвырнул, мать Вити избил, а Витю взяли и во дворе застрелили.

Шофер оказался предателем, до войны работал у отца Вити. Витя увидел, что он возит немца, и сказал ему: «Слава, ты что возишь немца? Придет папа, он тебе даст». Вот за это Витя отдал свою короткую жизнь…

…Роза Степановна Радкевич (по национальности татарка, до войны работала в Брестском горкоме партии, с первых дней войны ее квартира на ул. Буденного, 12, являлась штабом подпольного движения) хорошо говорила по-польски, имела связь с магистратом. Она доставала чистые бланки паспортов, всевозможных справок, которыми снабжала военнопленных.

В 1942 году Роза Радкевич ушла в партизаны. Награждена орденом Отечественной войны. После войны она работала в Кореличах редактором газеты. В 1948 году Роза умерла.

…Немцы организовали на ул. Орджоникидзе яйцебазу, куда поступило работать большое число женщин. Мне было дано задание устроиться работать на базу, завязать связи с женщинами. Здесь я познакомилась с Костицыной. Мы как-то быстро с ней сдружились, я ее спросила, зачем она сюда пришла работать, а она говорит: «Покормить немцев тухлыми яйцами». Я поняла, что это наш человек. С нее я и начала.

Первое время крестьяне яйца не сдавали, немцы нервничали, а когда начали поступать яйца, женщины их стали сортировать: хорошие выпивали, уносили домой, уничтожали, а плохие закладывали в ящики. Немцы кричали на нас, что мы свиньи, не умеем работать.

Прислали шефом женщину-польку, такую пакостную. Она стала всех обыскивать. Стала часто подходить ко мне, говорит: «Где-то я тебя видела до войны». А я знала, где она меня видела, – в предвыборной комиссии, когда я была агитатором.

Я постаралась уйти, а Костицына осталась. Через нее мы давали задания, передавали листовки. Позже Галя выехала в партизанскую зону и работала в медсанчасти до отправки ее на Большую землю.

…Паршина Анастасия Егоровна работала уборщицей у немцев-связистов на ул. Маяковского. Паршина рассказывает: с Зажарской я встретилась в старом парке (угол Ленина и Московской), где у меня с ней было назначено свидание. Мы с ней поговорили на отвлеченную тему. Зажарская вынула папироску и коробок спичек и стала закуривать, я обратила внимание, что на коробке было написано: «Смерть фашистам». Она заметила, что я пристально смотрю на коробок, быстро его спрятала в карман и говорит: «Ну, ближе к делу».

Спрашивает меня: «Ты хочешь пойти в партизанский отряд?» Я сказала: «Да, хочу, но не знаю как». Тогда она говорит: «Ты же работаешь у немцев, а чтобы попасть к партизанам, надо заслужить делом». Я спросила, каким, она ответила: «Взорви столовую, когда там будут немцы». Я сказала, что подумаю, а потом дала согласие».

…Тол я проносила сама, получая от Зажарской. Приносила Лера, 12-летняя дочка Зажарской, в корзинке с яйцами. В день взрыва я заложила тол в печь, поставила мину замедленного действия на вечерние часы, когда все собирались в общежитии. Я ушла из города. О взрыве узнала в отряде, когда меня все начали поздравлять.

…Варвара Иосифовна Кравцова, жена военнослужащего, осталась в оккупированном Бресте с двумя дочками Надей и Верой. Обе с первых дней войны вместе с матерью принимали активное участие в борьбе.

В ноябре 1941 года Вера Кравцова и ее подруга Валя Бубнова были арестованы за то, что передали махорку военнопленным. Просидели они недолго и были выпущены. Арест не испугал девушек. Когда их выпустили, они продолжили свое дело.

В 1942 году им удалось познакомиться с военнопленными, которых приводили работать на железную дорогу. Военнопленные попросили девушек принести нужный инструмент и начертить план выхода из города. Побег совершили в июне 1943 года. Большая часть ушла в отряды Чернака и имени Фрунзе. Но 6 военнопленных были пойманы. Кто-то из них выдал Веру. 8 июня она была арестована…

Последнее письмо от дочери Верина мама получила через служащую тюрьмы, которую тоже звали Верой…

…Последнее письмо от Веры было получено после очной ставки с шестью военнопленными. «Им пообещали сохранить жизнь, и они наговорили всякой глупости, но ничего, мама, не плачь, я умру за Родину, пусть моя комсомольская честная кровь обагрит нашу советскую землю. Мама, я не одинока, я не выдала никого… Мама, сохрани мои фотокарточки...»

P. S. На снимке – Вера Кравцова с мамой Верой Иосифовной.

(Это все НЕ МОЁ, а с сайта газеты Вечерний Брест. Читайте там.

(Автор - ВАСИЛИЙ САРЫЧЕВ http://www.vb.by/projects/oldbrest/)

Вещь необыкновенная! Статьи постепенно собираются, и выходят отдельными книгами.(Очень много неизвестных и трагических историй. Захватывает.)

Фрагментарные записи участницы брестского подполья Зинаиды Южной были обнаружены ее дочерью. Они заслуживают читательского внимания: оккупированный Брест являл собой вавилон менталитетов, и автор воспоминаний была носительницей настроений одной из социальных групп.

Время написания – конец 60-х – наложило отпечаток на характер изложения, однако наличие определенных символов времени не должно смущать. В отличие от последних, выправленных вариантов, черновые наброски интересны непричесанностью отдельных штрихов, которые могут дать вдумчивому читателю пищу для размышления.

Несколько биографических подробностей, предваряющих «брестскую» часть воспоминаний. Зинаида Ивановна родом из Гусь-Хрустального Владимирской области. В октябре 1917 года ей было 15 лет. Вместе с мамой ходила на митинги и собрания, получила работу курьера и делопроизводителя в поселковом совете. После ленинского клича «Отечество в опасности!» окончила краткосрочные курсы медсестер и в 17 лет оказалась на Западном фронте. Лечила раненых в бригадном лазарете в Пинских краях. Вернувшись после демобилизации в Гусь-Хрустальный, пошла рабочей на стеклозавод. Потом были комсомол, совпарт-школа и далее по восходящей: культпропагандист, организатор, инструктор обкома... В июле 1940 года 39-летняя Зинаида Южная по направлению ЦК прибыла в Брест на должность заведующей сектором партийно-комсомольских кадров обкома партии.

«21 июня, суббота. Вечером после работы в обкоме партии было профсоюзное собрание. Расходиться не хотелось, так было хорошо в коллективе. Ушли поздно. Дома я долго не могла заснуть, читала книгу. Наконец, заснула, и крепко.

На рассвете меня разбудила мама, говорит: «Что-то случилось. Кругом взрывы». Я бросилась к окну, выходившему на запад, в сторону крепости, и увидела много дыма, вспышки и сильные взрывы. Поняла, что бомбят. Стало так страшно, и я бросилась в соседнюю квартиру, где жил секретарь Брестского обкома партии товарищ Коротков, который тоже проснулся от орудийных взрывов.

Чуть оправившись от растерянности, Коротков побежал в горком, а я быстро устроила свою семью и семью Короткова в подвале. Потом вместе с Коротковой Александрой Ивановной побежали в обком (ныне администрация Ленинского района. – В.С.). В обкоме пробыли недолго. Нас несколько человек направили в горвоенкомат (на ул. Дзержинского. – В.С.). Я помню, в горвоенкомате нас принял Богданов, инструктор обкома партии. Хромова А.И., Гамбург Мария из редакции, Волков из облисполкома, Аня Аронина, Роза Радкевич, были и другие работники обкома, горкома, облисполкома. И в полном составе руководство горвоенкомата: Стафеев, Лимонников, замполит Ушаков. Всего набралось человек двести. Начальники ждали распоряжений и не принимали мер к выводу из города. Мы просидели в горвоенкомате до тех пор, пока в город не вошли немцы. Это было примерно 7-8 часов утра. Военкомат начали обстреливать с улицы и с воздуха.

На чердаке военкомата поставили пулемет. Отдельные мужчины были вооружены, но держать бой не удалось. С воздуха была брошена бомба, которая оторвала угол здания, где стоял пулемет, и несколько человек были ранены, в том числе Синягов и Меерсон. Бывшие врачи Ильин С.Т. и Ф... (фамилия неразборчиво. – В.С.) стали оказывать помощь. Бинтов не было, поэтому снимали нижнее белье и делали перевязки.

Когда положение стало безвыходным и немцы гуляли по городу, командование дало приказ спасаться кто как может. Но прежде чем выходить из военкомата, нужно уничтожить документы. И мы здесь же в помещении сожгли свои партбилеты. Мы, женщины, выходили из горвоенкомата большой группой вместе с детьми. Вышли благополучно. В нас не было сделано ни одного выстрела.

Военком Стафеев был уже ранен. Он дал приказ одному своему работнику, переодетому в гражданское, вывести женщин и детей за город. Пока немцев не было, тот женщин вел, дошли до Кобринской улицы (ныне Кирова. – В.С.). Как увидел первого немца, сразу же сбежал. Тогда и женщины стали разбегаться кто куда.

Обстрел города продолжался. Картина была страшная. Немцы, как только вошли в город, сразу выпустили тюремщиков (заключенных брестской тюрьмы. – В.С.). На улицах уже грабили магазины. Тюремщики, нагруженные водкой, шли пьяные, горланили антисоветские песни.

Хромова, Аронина, Гамбург, Радкевич и я вышли на улицу Гоголя. Около дома, где жил товарищ Пряхин, услышали ругательный крик во дворе. Зашли во двор. Нас встретили и повели в подвал, полный женщин и детей. Они плакали. Местная женщина ругалась, угрожала Пряхиной и Костровой выдать их немцам как комиссарских жен. Мы вмешались. Оказалось, что эта женщина ходила к ним стирать белье, и ей не уплатили 100 рублей. Собрали ей сто рублей, и она ушла.

…Успокоить женщин и детей было трудно, и чем успокаивать, когда мы сами ничего не знали. Побыв немного, пошли на Маяковского, 10, где прятались в подвале наши семьи... В подвал сразу идти побоялись, пробрались в сад и по двое залегли в кустах малинника. <…> По соседству жили местные русские учителя, отъявленные антисоветские люди. Как они желчно высмеивали Советскую власть, Красную армию, а мы лежали и думали, с какой же падалью мы жили. Если бы они нас обнаружили, сразу же продали б немцам…

Так мы пролежали до ночи и с наступлением темноты пробрались в подвал. Есть не хотелось, сон не шел.

На второй день нам передали, что в доме № 9 по Маяковского собралось много женщин из крепости – командирских жен с детьми. Под вечер мы прошли в этот дом и увидели, что многие прибежали в нижних сорочках, детишки голенькие. Женщины из нашего дома, я, Хромова, Короткова, организовали сбор вещей.

На четвертый или пятый день ко мне пришел лектор обкома товарищ Богданов. Он скрывался и был голоден, очень исхудал. Я его накормила. Немного с ним побеседовали. Тема была такая: уходить из города или обождать? Он говорил: «Идут слухи, что наши должны вернуться». Так мы с ним ни к чему не пришли. Обещал зайти еще. Через пару дней вернулся и велел собираться.

Мы с Розой Радкевич и Шурой Хромовой решили уходить из города. Я простилась с мамой и пятилетней дочкой, и мы пошли. Собирались на Кобринской улице у своих людей. Когда все собрались, Богданов, Бабичев и один комсомолец сказали: «Ждите нас, мы проверим выход из города». Прождали до вечера и были в большом смятении: может, немцы их уже расстреляли?

Мы расстроились, даже поплакали и вернулись в свой подвал. Стали думать, что делать дальше. Было много членов партии: я из обкома, Р. Радкевич, Аронина, Бабушкина, Смирнова – из горкома, М. Гамбург – из редакции областной газеты, Хромова А.И. – из межрайторга... В окружении нас были обуржуазившиеся поляки, которые с цветами встречали немцев. Они на нас смотрели с иронией, но первое время еще терпели, боясь, как бы не вернулись коммунисты. В опасной обстановке мы старались держаться рука об руку.

Мы с Хромовой поселились на Маяковского, 9. С нами еще жили семья Короткова, секретаря горкома партии, и милиционер с женой Клавкой и ребенком. Из своих квартир нас согнали в одну, состоявшую из двух маленьких комнат. Всего с детьми нас было десять человек, и мы еще приютили семью замредактора газеты «Заря», еврейку по национальности.

К нам стали заходить другие женщины – Мария Даниловна Попова (жена генерала Василия Степановича Попова) с дочками, Длугошевская, которая в скором времени уехала в Кобрин, Макеенко Т.С., Меньшикова М.Г., Фурцева Т. и многие другие, кто искал у нас утешения, как они говорили, «отводили душу». Ничего не зная о положении Красной армии, мы говорили, что надо не поддаваться панике, крепиться, не падать духом. И женщины крепились.

Многие уже голодали, меняли на еду вещи. Со мной были мать и дочь. Сын, 16-летний Рудольф, накануне войны уехал в пионерский лагерь под Кобрином, и я о нем ничего не знала.

Наша активная группа стала думать, как бы наладить связь с Большой землей. Немцы говорили, Москве капут, а радиоприемники изымались под угрозой расстрела, приказы были расклеены по всему городу. Но мы, наоборот, хотели радиоприемник добыть – нашли и установили на квартире у Розы Радкевич и Ани Бабушкиной на Буденного, 12, на 2-м этаже.

Утром слушали передовую «Правды», вечером – последние известия. Бабушкина конспектировала сообщения Совинформбюро и отдавала нам, а мы в свою очередь переписывали под копирку печатным шрифтом. Каждый должен был написать не менее 10 листовок. Потом эту сотню листовок распространяли среди своих. Стало веселее.

У нас на квартире появлялось все больше посетителей. Заметившие посторонних соседи предупредили: «Будете собирать сборища, заявим. Не хотим из-за вас погибнуть».

В этот период мы проделали еще некоторую работу. Узнали, что в Южном городке, до войны он назывался «Полигон», в госпитале остались больные красноармейцы. Мы решились организовать им помощь и носили передачи несколько дней, пока нас не разогнали. Немцы стали в женщин стрелять, а потом передачи совсем запретили.

Посовещавшись, мы решили направить тов. Хромову и тов. Радкевич для связи в Минск. Мы, конечно, плохо себе представляли, каким образом эта связь может осуществиться. Они уехали, а через две недели вернулись без результата. К тому времени мы все разошлись по разным квартирам, стали маскироваться. Изменили внешний вид, да жизнь и сама всех как-то состарила.

В августе 1941 года удалось связаться с Жуликовым Петром Георгиевичем. Член партии, до войны он работал секретарем узлового парткома. Был болен туберкулезом позвоночника. У него жена родила в первый день войны, и на руках было еще двое малолетних детей. В основном эти обстоятельства заставили его остаться в Бресте».

Окончание следует.

(Это все НЕ МОЁ, а с сайта газеты Вечерний Брест. Читайте там.

(Автор - ВАСИЛИЙ САРЫЧЕВ http://www.vb.by/projects/oldbrest/)

Вещь необыкновенная! Статьи постепенно собираются, и выходят отдельными книгами.(Очень много неизвестных и трагических историй. Захватывает.)

В контору паровозного депо 17-летняя Женя Горецкая попала не сразу. Счетоводов-бухгалтеров было семь или восемь, в основном молодые девушки, старше только Мария Гузевич, еще в 1920-е годы окончившая русскую гимназию. Сначала их взяли подсобницами в столовую для машинистов и слесарей, кому полагался обеденный паек, – чистить картошку, мыть котлы. К девушкам присматривались – и тех, кто толковее, по одной переводили в контору.

Горецкая начисляла зарплату грузчикам, которых сотнями привозили с Украины разгружать уголь. Некоторые селились в городе, а большинство сразу после разгрузки эшелоном увозили обратно. Другие девушки начисляли зарплату «айнхаймишен» – местным работникам.

Начальником депо был немец по фамилии Либих. Ходил в железнодорожном кителе без погон. Человек, говорили, неплохой, отстаивал своих работников, чтоб не забрали в Германию: существовал определенный процент отправки, и деповские раз в квартал проходили в городе медицинскую комиссию. Девчонки из конторы – тоже, и хотя знали, что шеф подстрахует, все равно было волнительно, перед каждой комиссией на всякий случай прощались с родными.

Депо было интернациональным, отдел кадров вел отдельный учет по немцам и отдельный – по «айнхаймишен».

Возле «веерного депо» – ангаров, где непосредственно обслуживались паровозы (так их прозвали за дугообразную форму; при отступлении немцы частично взорвут это строение царских времен) – стоял двухэтажный кирпичный домик, оборудованный для отдыха машинистов. В отличие от местных паровозников, которые жили дома, прикомандированным немцам требовалась гостиничка. Конторские немцы тоже обитали кучно – в своем общежитии.

В обеденный перерыв Женя и другие граевские девушки бегали домой перекусить. Им приходилось делать крюк, чтобы подняться на мост. Немцы-машинисты это знали и с улыбкой притормаживали паровоз: «Фройляйн, битте!» На поворотном круге девушки сходили – там была тропинка на Граевку.

Немцы водили поезда в более спокойные районы, а местных снаряжали на Пинск, Ковель – в партизанскую зону. Когда рельсовая война набрала силу, впереди паровозов приспособились пускать платформу с песком, и это иногда выручало. В случае подрыва бригаде давали три дня отдыха на снятие стресса, но каких-либо социальных гарантий местные паровозники не имели. Когда машинист-поляк, наскочив на мину, лишился в рейсе ноги, его уволили без дальнейшего содержания.

У немцев, водивших составы по главной, варшавско-московской магистрали, тоже всякое случалось. Горецкой довелось поучаствовать в ритуале похорон немецкого машиниста, чей паровоз подорвался на мине. Немец был тяжело ранен и спустя несколько дней умер в госпитале. Провожать его было некому, и на похороны отправили всю паровозную контору. Погибшего погребли с воинскими почестями на «Кладбище героев» справа от центральной аллеи. Пастор прочел молитву, дали залп в небо.

Советские машинисты в войну перманентно находились в пути. Мотались по всем фронтам, при паровозе и жили: дежурная бригада ведет состав, сменщики спят в прицепной теплушке. У немцев обстояло иначе: каждый паровоз имел приписку. Машинисты брестского депо отсюда отправлялись в рейс и сюда же возвращались, предвкушая положенные дни отдыха.

Одна из немецких бригад облюбовала для постоя дом в частном секторе по ул. Боброва, 13. Машинисты прижились и не меняли пристанища – селились после рейса не в общежитие, а сюда. Хозяйка им готовила, стирала, постояльцы платили. Помимо материальной стороны, это была еще и защита.

Не зная, чего ждать от полицаев и солдат жандармерии, ходивших с проверками по домам, люди вздрагивали от каждого стука. Но в дом Надежды Борзун наряды без нужды не заглядывали: попробовали разок и были сами не рады, нарвавшись на некстати разбуженных горячих паровозных парней. Это сильно подняло авторитет постояльцев.

Немецкие железнодорожники были те же солдаты – в форме и при пистолете. Теперь когда пьяные полицаи приходили ломиться к девкам, соседки бежали к Борзунам: «Надь, скажи своим!» Если настроение располагало, машинисты, намотав на руку ремень, шли месить голубчиков, только пряжки мелькали.

Перед отступлением конторским предложили уехать на Запад. Многие так и сделали. Почти все девушки из бухгалтерского отдела осели в Польше, Мария Ивановна транзитом оттуда попала в Америку. Женя никуда от родителей не поехала.

Оставшиеся в городе машинисты после освобождения Бреста сразу оказались востребованы. По 15 и 25 лет ИТК кому-то присудят позже, а до поры разборку чинить не стали. На войне обученный машинист – ценный кадр. Их и немцы в первые же недели взяли на учет и велели явиться на работу. В июле 1944-го, когда фронт с каждым днем уходил все дальше на запад, уже русским требовался подвоз, от техники и боеприпасов до иголок-ниток.

В дортехшколе в Барановичах организовали ускоренные курсы. Кочегаров готовили за месяц, помощников машиниста – за три, машинистов – за полгода.

(Это все НЕ МОЁ, а с сайта газеты Вечерний Брест. Читайте там.

(Автор - ВАСИЛИЙ САРЫЧЕВ http://www.vb.by/projects/oldbrest/)

Вещь необыкновенная! Статьи постепенно собираются, и выходят отдельными книгами.(Очень много неизвестных и трагических историй. Захватывает.)

Начало https://pikabu.ru/story/istoriya_bresta_122kontora_milosti_p...

Основным местом захоронения своих солдат немцы определили городской парк, пере-именованный в «Кладбище немецких героев».

Брестчанка Евгения Семеновна Горецкая, в оккупацию счетовод конторы паровозного депо, постоянно ходила мимо кладбища-парка и не раз становилась очевидицей погребений. Тела тех, кто умер в госпиталях, привозили на катафалках в ладно сделанных неокрашенных гробах и хоронили с почестями. Молитва военного пастора, караульный взвод, залп в небо, похоронка на родину – печальная схема была продумана и обкатана. К могильному кресту крепилась табличка с именем погибшего, воинским званием, номером части и годами жизни.

За кладбищем ухаживали немецкие медсестры, одно из их общежитий стояло прямо напротив парка (ныне цветочный магазин на углу Ленина и Мицкевича). Медсестры убирали могилы не только в парке и у собора. Очевидцы рассказывают, что фрау и фройляйн занялись и старинным кладбищем на Дубровке, где выборочно облагородили десяток немецких могил времен оккупации 1915-1918 годов – подсыпали землю, посадили цветы.

Евгения Горецкая утверждает, что «за польских часув» на этом кладбище имелся квартал для погребения евангельских христиан. Здесь похоронили горбатенькую девушку лет 17-ти из баптистской семьи с ул. Косой – прекрасно учившуюся гимназистку-траугуттовку, которая не то утонула, не то утопилась в Мухавце.

Как-то раз Женя с подружкой Лидой Китлер, спускаясь по мосту Граевского путепровода, услышали душераздирающий крик. Решив, что облава, юркнули в подворотню и оттуда наблюдали. Оказалось, над одной из могил голосила женщина в черном, по всему, приехавшая из Германии.

Вскоре у кладбища затормозил крытый грузовик. Патрульные полевой жандармерии с бляхами на груди осторожно подняли женщину с могилы и, взяв под руки, с увещеваниями повели в машину. Солдатам не следовало видеть, как убиваются матери.

Не для того парням столько твердили про долг и Великую Германию, чтобы всю подготовку размыли материнские слезы. Характерен рождественский подарок, вручавшийся курсантам в учебном подразделении – маленькая книжица «Как повелел долг», составленная из пропагандистских стихотворений немецких военных поэтов. Концовка одного из них («К матери» Ирмгарда Гроха) в переводе звучит так:

«Мама, если я буду убит, ты вынесешь это,

Гордость твоя победит эту боль.

Тебе позволено жертву отдать

Тому, кого мы имеем в виду,

Слово Германия произнося».

В ровненьких, аккуратных рядах одинаковых могил за каждым крестом стояла своя история.

Пехотинец Армин Шейдербауэр в послевоенных мемуарах упомянул своего однокашника по подофицерской учебке Вальтера Хеншеля – непридуманного аналога Вани Чонкина. Невысокий, с угреватым лицом и большими торчащими ушами сын слесаря из Райхенбаха был объектом постоянных подтруниваний товарищей и придирок инструкторов. Ему во сне могли намазать лицо сапожным кремом. А однажды в воскресенье у него оказалась не в порядке форма, и лейтенант приказал, начиная с утренней поверки, каждые 15 минут являться к дежурному унтер-офицеру поочередно в маршевой экипировке, парадно-выходной и спортивной форме – парень, чуть не плача, так и переодевался без конца. Считалось, что, прежде чем настанет очередь самому отдавать приказы, человек должен научиться повиноваться, подвергаясь муштре.

Но летом 1942 года Вальтер единственным из группы вернулся с фронтовой стажировки с Железным крестом.

А 5 сентября 1943 года он погиб.

Тот же Армин Шейдербауэр описывает, как летом 1944-го в ходе отступления из Белоруссии происходили фронтовые похороны командира.

«Когда рассвело, я отправился на полковой командный пункт. С собой взял тело убитого ночью командира батальона капитана Мюллера. Мы положили его в коляску мотоцикла, я забрался на заднее сиденье, положил его голову себе на колено и закрыл ему глаза… Путь лежал наверх, по лесной дороге вдоль речки Улла (севернее Витебска) к деревянному дому, где находился полковой командный пункт. Командование полком, или тем, что от него осталось, принял майор фон Гарн, который до этого был командиром отдельного фузилерного батальона. Пока я делал доклад, двое связных полкового штаба копали могилу. В нее положили тело Мюллера. Майор фон Гарн и еще несколько человек стояли вокруг. Гарн стал читать «Отче наш», и все присоединились к нему. Потом мы бросили по горсти земли на брезент, в который было завернуто тело, и солдаты закопали могилу».

В период, который мы описываем в Бресте, до отступления было еще далеко.

По свидетельству Константина Андреевича Тараня, в первый год оккупации парк был открыт для посещения, и местные жители здесь свободно прогуливались. Активно хоронить в парке начали с лета 1942-го – в основном это были умершие в госпиталях, куда доставляли раненых с фронта. Объект сделали режимным, и все прогулки переместились в старый парк возле ТЭЦ.

Лида Мойсиюк (13 лет на начало войны) жила как раз напротив парка-кладбища. Любопытная, как все дети, она увидит, что готовятся похороны, – и бегом туда. Подобных зевак было немного, но присутствие гражданских первое время не возбранялось.

Лидия Константиновна утверждает, что могилы отрывались не по одной, а в виде длинной траншеи. Каждый день в ней захоранивали сколько надо гробов и оставляли место на перспективу. Вряд ли немцы экономили труд могильщиков Болеслава Выжиковского, дело, скорее, в рациональности подхода. К тому же получалось ровненько: траншеи тянулись параллельно теперешней ул. Ленина. Первоначально – в правой половине парка, от центральной аллеи до ограды со стороны ул. Каштановой. Когда захоронение разрослось, перешли влево.

Детская память сохранила присутствие на похоронах священника в черной одежде (не в военной форме!) – вероятно, пастора из кирхи.

По завершении ритуала могильщики брали в руки лопаты. Солдаты этим по возможности не занимались, закапывать товарища считалось плохой приметой.

В документах ГАБО хранятся платежные ведомости на выдачу зарплаты работникам, трудоустроенным через административный отдел управы «на копку могил для погибших немецких солдат и поддержание порядка на кладбище Героев».

В период с 18 по 30 сентября 1941 года могилы копали: Ксаверий Рябов – 12 дней по дневной ставке 20 рублей = 240 руб., Гирш Друтман – 11 дней по 16 руб. = 176 руб., Шмуль Петрушка – 10 дней по 12 руб. = 120 руб., Хуна Ланде – 12 дней по 12 руб. = 144 руб. и Якуб Гвирцман – 9 дней по 12 руб. = 108 руб.

Ниже в ведомости значится примечание: «Работникам еврейской национальности (позиции 2–5) дневная ставка уменьшена на 20 %».

А вот платежная ведомость на столяров, занятых на изготовлении гробов и крестов 1 и 2 сентября 1941 года.

«Столяры: Сметанко Ян – 2 дня по ставке 40 руб. = 80 руб., Мишкурек Мечислав – 2 по 35 = 70 руб., Шварц Вольф – 2 по 28 = 56 руб., Шварц Шмуль – 2 по 24 = 48 руб., Милнер Вольф – 2 по 24 = 48 руб. Помощники столяра: Литвак Зелман – 2 по 20 = 40 руб., Хиркес Земман – 2 по 20 = 40 руб., Финкльштейн З. – 2 по 16 = 32 руб., Гамершлак Мейер – 2 по 16 = 32 руб.»

Приписка по евреям аналогична: с 3-й по 9-ю позицию – минус 20 %.

В ведомости за вторую половину июля 1942 года копатели могил – уже славяне: Николай Доропиевич 27 лет, Петр Иванов 25 лет и Алексей Семенович 36 лет, дневная ставка – уже 17 руб. за 10 часов работы.

В сентябре прибавился четвертый работник – 47-летний Евдоким Пролеско. В этом составе проработали до осени 1943 года.

К 1944 году работы на «Цментажу Бохатэрув Немецких» резко прибавилось – «героев» везли и везли. Как вспоминают очевидцы, с приближением фронта поток раненых сильно возрос. В Бресте нетранспортабельных и тех, кого требовалось срочно оперировать, снимали с санитарных поездов. Крайняя к ул. Садовой (ныне Орджоникидзе) железнодорожная ветка подходила к рампе, где раненых перегружали из вагонов в машины и развозили по госпиталям.

Соответственно, штат «гробарей» (так они значатся в ведомости) расширили. Начальником по-прежнему значился Болеслав Выжиковский, работниками – Михал Мазурек, Михал Сайфулин, Алексей Панасюк, Казимеж Оласински, Иван Володьев, Вавжинец Тасаж, Константин Орлов и Николай Доропиевич.

К маю – июню 1944 года они не то разбежались, не то из ставшего прифронтовым Бреста удалили главных поставщиков работы – военные госпитали. Так или иначе, в списках «гробарей» похоронного бюро при Брестской управе на получение папирос за 31 мая и 16 июня 1944 года значатся только трое: Болеслав Выжиковский, Николай Шидловский и Александр Демидюк.