В Вашингтоне Ахмеду Аль-Шараа, который до прошлой недели находился в террористическом списке США, был постелен красный ковер как первому президенту Сирии. Под именем Аль-Джолани он присоединился к «Аль-Каиде» после вторжения США в Ирак в 2003 году. Как раз к началу гражданской войны в соседней Сирии в 2011 году он был освобожден после многолетнего американского заключения. В то время как Пентагон тогда констатировал, что хотя исламисты и возглавляют сопротивление против сирийского президента Асада, создание исламистского эмирата соответствует стратегическим интересам США, Вашингтон формально назначил за голову Аль-Джолани награду в 10 миллионов долларов.

Когда в конце 2024 года его джихадистский альянс «Хайят Тахрир аш-Шам» (ХТШ) захватил власть в Дамаске, и Аль-Джолани, он же Аль-Шараа, уже с подстриженной бородой, позволил своим полевых командирам провозгласить себя президентом, аплодисменты Запада были ему обеспечены. В конце концов, он сокрушил возглавляемую Ираном «Ось сопротивления».

Отношения между империализмом и джихадистами всегда были тактическими. Так, «Аль-Каида» берет свое начало из базы данных ЦРУ, которая в 1980-х годах вербовала добровольцев для борьбы с «советами» в Афганистане.

Если рассматривать дальнейшую историю этих головорезов, которых от Боснии до Кавказа и Синьцзяна, от Ливии до Сирии использовали США и НАТО в качестве наземных войск или подрывников, то террористические акты 11 сентября 2001 года предстают не более чем производственной аварией у подмастерья колдуна, временно вышедшего из-под контроля. Как известно, американский империализм сумел использовать эти теракты для своей «войны с террором» — подобно тому, как ячейки ИГИЛ в пустыне по сей день служат для оправдания присутствия американских войск в Сирии.

После своего визита в Белый дом Аль-Шараа, который, хотя и рассорился с ИГИЛом в борьбе за власть, но принял на службу многих боевиков из этой группировки, также присоединился к возглавляемой США анти-ИГИЛовской коалиции. Подмастерье вернулся к своему мастеру.

Автор Ник Браунс

https://www.jungewelt.de/artikel/512127.bei-seinem-meister.html

Ссылка: https://rta.af/article11477/

Ссылка номер 2: https://www.bna.af/ps/د-کابل-فولاد-اوسپنې-ويلې-کولو-فابريکې-دويم-فاز-پرانيستل-شو

Министерство общественных работ Исламского Эмирата Афганистан начало строительные работы на втором этапе 10-километровой железной дороги порта Акина-Андхой в провинции Фарьяб стоимостью более 12 миллионов долларов США.

Маулви Мохаммад Исхак Сахибзада, заместитель министра путей сообщения в Министерстве общественных работ, сообщил, что вторая фаза линии Акина-Андхой имеет протяженность 10 километров, а ее строительные работы финансируются из бюджета Исламского Эмирата.

По его словам, первая очередь железной дороги протяженностью 30 километров от Акины до Андхоя уже завершена, а изыскательские и проектные работы по 55-километровой железной дороге Андхой-Джаузджан также выполнены отечественной компанией по соглашению с Туркменистаном, и ее практическая работа начнется в ближайшее время

Ссылка: https://rta.af/article11366/

По-моему, невозможно встретить женщину, которая осталась бы равнодушной, услышав заветное «шуба». Уж на что моя жена была выдержанным человеком, но и она, завидев этот предмет в витрине магазина, начинала томно щуриться, вероятно, представляя себя в этом роскошном одеянии, небрежно прогуливающейся где-нибудь в швейцарских Альпах.

Увы, ни то, ни другое ей не светило. Денег в нашей семье хронически не хватало. Деньги — странная штука. То их нет, то их совсем нет.

Итак, шубка долгие годы оставалась недостижимой мечтой. Пока в один холодный январский вечер меня не вызвал начальник отдела кадров Ленконцерта (где я тогда работал) Горюнчик, которого мы любовно называли «Гальюнчик».

— А не хотите ли вы поехать на гастроли за рубеж?

— Кто ж туда не хочет? Хочу, — говорю.

— В Афганистан.

— Кто ж туда захочет? Не хочу, — говорю.

— Но если вы съездите в Афганистан, мы потом отправим вас с шефскими концертами для наших воинов в Венгрию. Мы вас не торопим. Подумайте.

— А чего тут думать? Хочу в Афганистан, — сказал я, мгновенно проанализировав ситуацию.

Водки в Афганистане в 1983 году хронически не хватало.

Не афганцам, нет. Нашим. Весь местный запас алкоголя был уничтожен ограниченным контингентом советских войск в самые короткие сроки. Ограниченный контингент мучился и, буквально давясь, вынужден был пить всякую гадость. Я из чисто гуманитарных соображений решил помочь интендантской службе в решении этой сложной, но не невыполнимой задачи. Водки я купил чемодан. Ушла она в первые же минуты моего пребывания на дружественной нам тогда афганской земле. Теперь вместо чемодана водки я держал в руках чемодан денег. Гряз-ных афганских денег.

— Сколько стоит лисья шубка? — небрежно спросил я у сопровождающего нас майора.

— Да черт её знает! Тысяч десять, наверное, — ответил майор.

Всю ночь, положив чемодан на тумбочку бдительно спящего дневального, я пересчитывал честно наспекулированную мною валюту. Сколько бы я ни мусолил купюры, получалось, что на покупку шубки недостает нескольких тысяч. И тут мой взгляд упал на висящее в углу кожаное пальто. Когда-то его носил мой отец, чуть раньше — его отец. Это была семейная реликвия, которая сохранилась только потому, что тяжко было её (реликвию) выбросить. Я оглядел пальто скептическим взором. Вид у него был неважнецкий. О том, что это пальто, а не, скажем, половая тряпка, можно было догадаться исключительно по пуговичкам. Пуговички были австрийские. С первой мировой войны.

«Ничего-ничего, — сказал я сам себе, — все путём… Возьму у солдатика гуталина, начищу пальтишко, срежу с рубашки итальянскую бирку, пришью чуть ниже воротничка — ни одна падла не догадается. Будет как новенькое».

На следующий день я, крепко зажав под мышкой надраенное до блеска кожаное хламье, ринулся на базар. Кругом сновали бойкие афганские пацаны, неся на головах лоточки, на которых валялась всякая всячина — зажигалки, дешевые часы, жевательная резинка.

— Совецки! — кричали они наперебой. — Купи херня! Купи херня!

Дело в том, что наши офицеры, завидев товар, который продавали мальчуганы, и тщательно его осмотрев, подытоживали увиденное по-военному четко:

— Херня!

А пацаны, решив, что «херня» есть исконно русское слово, обозначающее мелкую торговлю, застолбили его за собой. От раздающегося со всех сторон «купи херня» у меня разболелась голова.

«Действительно, херня!» — подумал я и решительным шагом направился в сторону лавочек, где ассортимент был посерьезней. Мне повезло. В первой же лавчонке висела ослепительно рыжая шубка. За прилавком стоял старик, ничем не отличающийся от среднеазиатского аксакала. На голове его красовался малахай, из подбородка просачивалась редкая седая бородка.

— Заходы, рафик, заходы, друк, — залопотал аксакал.

— Хау мач шубка? — спросил я.

— Друк рафик, — продолжал лопотать аксакал. — Списиално для тибе — десат сисач. — И добавил: — Максимално!

— Вот у меня пальто, — сказал я, медленно и громко выговаривая каждое слово. — И-та-ли-я! Почти но-вое. И-та-ли-я! — и показал на бирку, чтобы аксакал не сомневался в иностранном происхождении моей кожаной тряпки.

— Я да-ю те-бе паль-то и пять ты-сяч. Пять!

— Нэт Италыя, нэт палто. Десат сисач давай — счупка твой, — лопотал аксакал. И снова добавил: — Максимално!

— Мужик, — начал я торговаться по-новой. — Пальто итальянское, кожаное, понимаешь? Кожаное! Итальянское! Вот бирка. Би-ры-ка!

— Пирка, — повторил он.

— И еще я тебе, дураку старому, пять тысяч даю. Целых пять.

И выбросил на руках пять пальцев. Но аксакал заладил свое:

— Нэт палто, нэт пирка. Десат сисач давай. Максимално.

— Сволочь! — заорал я совсем уже не в себе. — Я тебе, саксаул ху...в, даю пальто итальянское и пять тысяч. Что ж тебе ещё надо? — распоясался я, утешая себя тем, что старик ни шиша не понимает.

Но тот держался стойко.

— Нэт палто, нэт пирка. Десат сисач давай — бери счупка.

Торговаться было бесполезно. В других лавках шубки стоили одиннадцать, двенадцать, а то и тринадцать тысяч. Охрипший и злой, брел я по узким улочкам, волоча за собой потерявшее всякий вид пальто, как вдруг увидел резко затормозивший джип, на котором гордо восседал комендант Кабула полковник Полешкин.

— Что случилось? — спросил он.

— Да вот, шубку жене хотел купить. Пальто даю итальянское, деньги даю, а он, гад, не берёт.

— Кто не берёт? — не понял Полешкин.

— Да старик в лавке. Лавка тут рядом, а он, гад, не продаёт.

— Так не продаёт или не берёт? — снова не понял Полешкин.

— И не берёт, и не продаёт, гад!

— Ты погоди, объясни толком, чего он не берёт и что он не продаёт?

— Неужели непонятно? Пальто не берёт, а шубу не продаёт, — удивился я недогадливости Полешкина.

— Да почему ты ему пальто отдать должен? — окончательно запутался Полешкин.

— Денег на шубу не хватает. Она стоит десять тысяч, а у меня всего пять. Вот я и хочу ему дать пять тысяч и пальто в придачу. Вместо недостающих пяти. Главное, пальто нормальное. Итальянское, почти новое.

Комендант смерил меня взглядом и сказал:

— Ладно, поехали.

Появление полковника Полешкина, да еще с двумя автоматчиками, вызвало у старика такую бурную реакцию, какую я ни до того, ни после не видел и, скорее всего, уже не увижу никогда. Он даже подпрыгнул, когда эта святая троица вошла в лавку.

— Ай-я-я-я-я-я-яй! — заверещал он на какой-то невообразимо высокой ноте. Судя по ней, я понял, что старик уже неоднократно встречался с Полешкиным и каждая такая встреча не проходила для него даром. Она всегда дарила ему несколько неожиданных, но, безусловно, незабываемых мгновений.

— Где шубка? — спросил у меня Полешкин, не обращая на вопли и пританцовывания старика ровно никакого внимания.

— Вот она, — кивнул я в её сторону, впервые почувствовав всю неловкость и абсурдность положения, в которое попал.

— Шубку! — приказал он все еще не пришедшему в себя от внезапной радости старику.

— Есть счупка! — проклокотал тот, продолжая выделывать невообразимые па.

— Дай ему пять тысяч и пальто! — приказал Полешкин теперь уже мне.

Старик взял пальто и деньги, даже не пересчитав. Не думаю, что это была самая удачная сделка в его, несомненно, долгой жизни.

— Как ты мог? — спрашивала меня жена Ира, когда я вернулся домой, и в голосе её звучали прокурорские интонации. — Как ты мог? Ведь ты же интеллигентный человек!

Я мотивировал свой постыдный поступок исключительно политическим положением.

— Ирина, — сказал я достаточно убедительно, — ты согласна, что я, в принципе, действительно интеллигентный человек?

— Допустим, — с трудом согласилась она.

— Представь теперь, что я, такой интеллигентный, честный и порядочный, живу не здесь, а в Америке. Представила?

— Допустим-допустим.

— А теперь ответь! — выкинул я свой козырь. — Смог бы я, будучи интеллигентным, честным, порядочным и обеспеченным— подчеркиваю — обеспеченным американцем, пойти на такую мерзость?

Ирина задумалась.

— Вот так-то, милая. Не во мне дело-то. Не во мне. Режим виноват.

— Какой режим? — Ирина разинула рот от удивления.

— Наименьшего благоприятствования.

Объяснение если и не удовлетворило Ирину, то, во всяком случае, успокоило. Семейное статус-кво было восстановлено.

Илья Олейников