Авторский рассказ + Европа

Летели мы самолётом "Кишинёв-Тиват" 1 час 20 минут, ехали до Будвы полчаса. Наш отель "Aqvarius"3* простенький 4-х этажный. Комнатка маленькая, зато есть прекрасный балкончик с пальмой вместо навеса, моря не видно. Есть всё необходимое: холодильник, кондиционер, фен. Что ещё надо? Живи и радуйся, плавай в море и любуйся природой. Черногорцы особо не заморачиваются насчёт сервиса. Но есть у нашего отеля преимущество: его расположение. До моря пять минут ходьбы, рядом центр, базар, магазин, кафешки, до Старого города 15 минут ходьбы.

Туристы на 95% балканцы, припаркованные машины из Черногории, Украины, Сербии, Румынии, России. На завтраке познакомились с туристкой из Украины, она сказала, что Будва напоминает Ялту. Похожие улочки, перекрёстки, такие же горы вокруг.

Купались на Славянском пляже. Туристов немного, курорт заполнен примерно на треть, это видно и по балкончикам отелей, где висят вещи, а где чисто и пусто. По берегу так просто не прогуляешься, мелкая галька с битыми ракушками и с песком колет ноги. Море тёплое, 23-24 градуса, солёное, пахнет специфически. Запах и вкус другие, чем в Турции, там море солёно-горькое, а здесь солёное-солёное.

Гуляем вечером по набережной. Как в любом курортном городе, здесь полно кафешек, бутиков с сувенирами, туристов. У крепостных стен Старого города в бухте раскачиваются на воде роскошные яхты. Разглядываем их, фотографируемся возле пальм с видом на яхты, на море и на горы. Зашли в Старый город, ему 500 лет. Извилистые кривые улочки, каменные дома, в которых живут черногорцы. В Будве кроме отелей есть и дома местных жителей, население 13 тысяч человек. Купить жильё очень дорого. Гуляем по Старому городу, уже заблудились, а вот небольшая площадь, где есть сцена и стулья для зрителей. Нашли выход к морю, его запах перемешан с запахом еды из ресторанов. Усталые и довольные бредём домой, то есть в отель, отдыхая на многочисленных лавочках в парке и на набережной. Любуемся морем, пальмами, горами с отелями у подножия и огнями домов посередине.

А дома в холодильнике у нас есть консерва из «Carмez», овощи, фрукты, в том числе необыкновенная черешня. Завариваем чай. Ужинаем на балконе под шелест листьев пальмы, вспоминаем сегодняшний чудесный день, строим планы на завтра.

Утром идём на известные пляжи Могрен 1 и 2. Опять проходим возле Старого города, потом дорожка ведёт нас вдоль нависающих ребристых скал; открывается живописный вид на горы и на остров Святого Николая (Гавайи). А вот и символ Будвы: скульптура гимнастки.

Пляжи Могрен расположены в двух небольших живописных романтичных бухтах. Нависающие скалы покрыты зеленью, вода в море прозрачная, а берег покрыт мелкой галькой. Плывём далеко, до надувного городка, с трудом залезаем на него и обалдеваем от красоты пейзажа. Зелёные бухточки с пляжами, крыши и башня Старого города, далее горы с отелями и остров. Вот это да! Мы с Валерой очень любим море, его запах, цвет, вкус, ласковое прикосновение, простор и береговую линию. Какое удовольствие доплыть до буйка и насладиться панорамой вокруг. Мы любим море даже в шторм. А красота панорамы именно с этого места сказочная, жаль, что нельзя было взять телефон для съёмки. Чудесный день, несомненно, его надо положить в «корзину счастья», впрочем, как и все дни нашего недолгого пребывания в Будве.

Рано утром, попив кофе в номере, идём на море на наш пляж. И снова плаваем до верёвочки из буйков, подолгу лежим на спине, качаясь на волнах и разглядываем белые пушистые облака на голубом небе. На берегу кушаем черешню, персики. Идём на завтрак, его время с 8-ми до 10-ти, что неудобно. И всё, в номер под кондиционер, потому что после 10-ти часов поднимается жара. Конечно, здесь климат другой, чем у нас в Кишинёве. Когда мы вышли из самолёта на трап, то сразу почувствовали жару, будто попали в духовку. Второй раз идём на море часов в пять. Зато гулять будем допоздна, поужинаем в кафе, выпьем по бокальчику вкусного черногорского пива, посетим базар и магазин, купим ещё черешни, которая для нас стала символом Будвы ещё большим, чем гимнастка у моря.

И вот настал день экскурсии.

«Только в далёком будущем, когда на свет появятся внуки наших внуков, у большинства людей возникнет осознание, что отдых, это вовсе не врастание в пляжный лежак на восемь часов с перерывом на обед до появления пролежней на лежаке и пузырей от ожога на теле. Нет, настоящий отдых, это один день лежания у кромки моря, а второй-поездка на экскурсию либо знакомство с местными достопримечательностями» Дмитрий Крылов «Непутёвые заметки».

В 7.00 наша группа выехала из Будвы. Остановились на шоссе с видом на островок Святого Стефана, соединённого с сушей узкой дорожкой с пляжем. На островке много отелей, но не один не работает, территория пустует. Оказывается, существует всемирная турфирма, которая скупает уникальные места по всему миру и обустраивает там свои отели для богачей. Скупила она и этот островок, а потом возникли проблемы с независимой Черногорией, и сейчас идут судебные разборки.

Долго ехали вдоль Скадарского озера, оно большое, часть его расположена на территории Албании. Взбирались всё выше и выше в горы, ехали вдоль бурной реки, повторяя её изгибы, ныряли в тоннели. Мы ехали по дороге с названием «дорога ужаса»: по одной стороне шоссе отвесные скалы, а по другой каньон, обрыв, на дне которого течёт река Морача, дальше опять скалы. Во время ливня с вершин скал на шоссе падают потоки воды с камнями, с грохотом несутся в каньон.

Далее мы преодолели подъём и 32 тоннеля. Высокие горы, покрытые густым лесом, завораживают красотой. У основания горы растёт лиственница, посередине лиственница и хвоя, а на вершине только хвоя. Высоко в горах видны домики, там живут люди, наслаждаясь природой, тишиной, чистым воздухом. И никогда они не променяют свободу на городскую суету. Мы сделали остановку у озера, погуляли. В зеркальной глади отражаются зелёные горы и голубое небо.

Настало время обеда. Нас привезли в ресторанчик. Это бывшая дача руководителя Югославии Иосипа Броз Тито. Очень даже скромная дача, расположена высоко в горах возле бурной речки. Пообедали отлично: суп и речная форель с гарниром. Поехали дальше. Остановились возле небольшого горного озера. Высокие горы отражаются в зеркальной глади, чистый воздух.

Далее нас ждало экстремальное приключение: зиплайн возле знаменитого моста Джуржевича. Высота 172 метра, построен в 30-е годы 20-го века, до недавних пор был самым высоким транспортным мостом Европы. Длина около километра. Джуржевич не выдающаяся личность, а простой фермер, мост находится на территории его владений, откуда и получил название, мост действующий. Место очень красивое: горы, ущелье, на дне которого протекает река Тара. Наша гид попросила выйти из бусика тех, кто будет кататься. Остальные прогуляются по мосту. Валера резво вскочил, пробежал по ступенькам вверх и первым был на мостике, через пару секунд подбежала и я. Нас быстро упаковали в две люльки, соединили их, подцепили к тросу, взяли 40 евро. Не успели мы опомниться, как уже летели над ущельем возле моста, внизу красовалась извилистая река Тара. Удовольствие длилось около минуты. На той стороне нас приняли и распаковали. Мы подождали всех прилетевших туристов. Обратно нас везли по мосту на джипе. Очень хотелось полетать ещё раз. Погуляли немного по мосту. Раньше здесь была и настоящая тарзанка, но её убрали, так как она мешала движению транспорта.

Поехали дальше, гид интересно рассказывала о Черногории, о Югославии.

И вот мы приехали к Чёрному озеру, вернее остановились почти в километре от него и шли по лесу пока не увидели зеркальную гладь озера, высокие зелёные горы, на которых кое-где лежит снег. Нам дали больше часа погулять. Мы с Валерой успели искупаться. У меня был водный термометр, температура воды 20,5 градусов, удовольствие небольшое, зато останется воспоминание, что мы купались в озере высоко в горах. Чёрным его назвали потому, что отражающиеся в нём ели имеют густую тёмно- зелёную хвою, отчего ночью озеро выглядит чёрным, а ещё в нём растут тёмно-зелёные водоросли. Расположено озеро на севере Черногории.

Поехали дальше к Будве, но не в обратную сторону, а по кругу, проезжали города и посёлки. Нас удивило, что дома в Черногории не имеют заборов. Гид сказала, что это часть менталитета черногорцев, здесь все живут примерно одинаково скромно, людям нечего скрывать от посторонних глаз, поэтому и не нужны заборы. Проезжали город, в котором производится пиво, которое мы с удовольствием пьём в Будве каждый день. Кстати, поесть в ресторанчике чуть дальше от набережной дешевле, чем в Кишинёве и очень даже вкусно.

В отель зашли в 20.00. К нашему удивлению не было сильной усталости. Мы думали, что после такой экскурсии приедем полуживые. Ничего подобного, было чувство восторга, масса впечатлений и открытий. Поужинали на балкончике под нашей пальмой. Перед глазами всплывали картинки чудесного путешествия: горы, ёлки, каньоны, реки, озёра, тоннели и, конечно, незабываемый полёт над ущельем.

Утром всё пошло по программе: море, завтрак, базарчик, черешня, дневной сон под кондиционером и т. д. К сожалению, не довелось покататься на катере по морю из-за жары. В центре Будвы проходила выставка ретро автомобилей, вечером они торжественно проезжали по улицам под аплодисменты туристов.

И вот настал последний вечер перед отъездом. Купались мы на городском Славянском пляже, а потом по набережной пошли в Старый город. Блуждали по его кривым улочкам, опять заблудились. Сели на пляже возле крепостной стены, отсюда открывается потрясающий вид на Будву и на горы над ней. Рассматривали всё в бинокль, плавали до верёвочки, кинули евро в море. Смеркалось, посередине гор зажглись огни. Как быстро пролетели семь дней, и как много впечатлений мы получили! Мы влюбились в Черногорию, пропитались солью Адриатического моря. Завтра в 6.45 нас забирает трансфер и везёт в Тиват в аэропорт. Отдых окончен. Ах, ещё бы денёк!

Постой, есть идея! А что если… А ну-ка сядем на балкончик под нашу любимую пальму и всё обсудим, рассчитаем время по минутам.

Утром встали в 5.00. Попили кофе с бутербродами. В 5.30 были на пляже и почти час купались в тёплом море, наслаждаясь утренней прохладой. Пришли в отель, закинули мокрые купальники в чемоданы. В 11.00 мы были в Кишинёве.

Прошло лето, вот и осень на исходе. У нас сыро и холодно, идёт дождь. А в Будве сейчас море штормит, свинцовые облака повисли над волнами, которые перехлёстывают дорожки, по которым мы ходили, и, ударяясь о скалы, уходят обратно в море. Смотрим ролики по ютюбу и с теплотой вспоминаем знакомые места. На набережной сейчас ни души, на улочках Старого города пустынно. И лишь металлическая гимнастка всегда стоит на фоне стен и башни Старого города и бушующего серого моря, а неунывающие толстые чайки весело чирикают на пирсе.

«В момент рождения нашей планеты самая прекрасная из встреч Земли и Моря произошла в Черногории. Когда сеяла жемчужины природа, на эту землю пришлась целая пригорошня» 
Лорд Байрон.

Кишинёв, 2022 год.

Толчея начиналась уже от на выходе из метро. На Мариенплатц яблоку негде было упасть, оттого они, похоже, и висели на манер украшения на козырьках рождественских палаток. Компанию яблокам составляли связки корицы, «тросточки» леденцов, еловые ветви и мерцающие гирлянды. Диана проскользнула мимо двойной коляски, застрявшей на сходе с эскалатора, поднырнула под разлапистой елью у здания ратуши и вклинилась в очередь к палатке с едой и напитками.

– One cup, please, – обратилась она к щекастой баварке за прилавком. Та кивнула, приняла десятиевровую бумажку и погрузила половник в исходящее паром ароматное варево.

Немецкий Диане не давался. Кое-как она научилась понимать, чего от нее требуют в учреждениях, что говорят в магазине, в банке или на почте, на работе. Да и практиковаться ей было особенно не с кем; клиенты дальше стандартных «биг мак и большую картошку» и «оплата картой» обычно не заходят. С английским Диана более-менее освоилась и теперь прикидывалась одной из тысяч туристок, что приехали в Мюнхен на рождественскую ярмарку.

– Bitte!

Баварка отдала ей небольшую кружку со свежеприготовленным глинтвейном. Аромат кружил голову, а покатые бока приятно грели руки через тонкие перчатки. Теперь стоило занять место получше, чтобы посмотреть на знаменитый ежегодный Krampuslauf.

О параде она узнала случайно – в расписании неожиданно появилось несколько выходных, и Диана отправилась на муниципальный сайт – сверяться с календарем государственных праздников, чтобы спланировать походы в магазин: на Рождество Мюнхен вымирал на долгие три, а то и четыре дня.

Фотография с чертями, идущими через центр города сразу привлекла внимание. Парад Крампусов как раз совпал с одним из выходных. С одной стороны, нужно было закупиться продуктами, привести себя в порядок, да и в целом отдохнуть от вони многократно вскипяченного масла и пожухшего салата. С другой — все-таки такое зрелище бывает лишь раз в год, а кто знает, сможет ли она и дальше оплачивать жилье в Мюнхене: с января цены на аренду должны были подскочить. В итоге она решилась — в магазин сходит после смены, а сегодня посмотрит хотя бы одним глазком на знаменитое рождественское шоу.

Вклинившись в толпу, уже выстроившуюся вдоль маршрута грядущего парада, Диана цедила мелкими глотками засахаренный до паточной густоты глинтвейн и тыкала замерзшими пальцами в экран смартфона: гуглила, что такое эти самые Крампусы. Википедия сообщала, что Крампус на самом деле всего один – звероподобное чудище, злой брат-близнец Санта Клауса, приходящий к детям, которые плохо себя вели уходящем году. Европейский черт стегал их розгами и подкладывал вместо подарков под подушки уголь.

– Что ж, хоть здесь справедливость.

Сама же Диана получала уголь с самого рождения, независимо от поведения. Мать начала подкладывать ее под своих хахалей, едва Диане исполнилось одиннадцать. Первым был дядя Толя – мелкий, юркий, бывший сиделец. Он судорожно дергался над ней, покряхтывая, а Диана задыхалась от тяжести, от боли, от вони гниющих зубов. Перед глазами, как тавро, отпечаталась синюшная татуировка – преклонивший голову Иисус и подпись «Спаси и сохрани». «Икона» оказалась глуха к молитвам: не спас, не сохранил. Ни сегодня, ни завтра, ни через год. Куда ближе и понятнее ей была другая татуировка на животе уже другого, безымянного «отчима» – ехидный черт с полной лопатой угля.

Став постарше, Диана по мнению матери «созрела», и с тех пор работала на трассе. Новогодние праздники ассоциировались у нее не с подарками, а с холодом и подвыпившими компаниями. Грубые руки, сальные взгляды, гнусные смешки, похотливые слюнявые рты и пальцы-пальцы-пальцы. Иногда она просыпалась посреди ночи от ощущения, будто те еще ползают по ее бедрам и ягодицам, будто фантомные черви. Первый и единственный подарок на Новый Год Диана сделала себе сама. Отработала всю ночь – с восьми вечера почти до шести утра. В тот раз клиенты попались щедрее обычного, и скопившаяся сумма приятно топорщила сумочку. Скоро должны были появиться мать с отчимом и забрать деньги. Все до последней копейки уйдет на выпивку, как обычно. А следующим вечером мать снова придет в ее комнату, будут пьяная ругань, побои и уговоры. И ей снова придется выйти на трассу. И так целый год. Из года в год. До самого конца. Эта мысль придала ей решительности. В ту ночь Диана поймала машину – какой-то дедушка на дряхлом «Фольце» пожалел ночную труженицу, пустил к себе погреться. Она, не глядя, сунула ему едва ли не четверть заработанного за ночь и сказала:

– На вокзал. Ближайший.

Стоило ей отъехать, как телефон взорвался трелью – они с матерью разминулись буквально на минуту. Диана выключила телефон и больше никогда не слышала ненавистных голосов. Теперь она была сама по себе.

Морок нахлынувших воспоминаний сдуло порывом ледяного ветра, принесшего с собой звон хриплых колокольцев. Сгрудившаяся по обе стороны улицы толпа синхронно выдохнула гомон: «Идут, идут!»

Действительно, звон бубенцов нарастал, а подкреплял его какой-то грохот, точно кто-то бьет половником по ведру. На огороженной невысокими барьерами колее появился первый крампус. Рогатая тварь ревела, колотила палкой по ржавому ведру, подпрыгивала, отчего бубенцы звенели, что сумасшедшие. Маска с раззявленной пастью и жуткими желтыми глазами была выполнена столь натурально, что лишь застывшие, мертвые черты лица позволяли разглядеть фальшивку. Ряженый с головы до ног был покрыт кудлатой, в колтунах, шерстью. В густое марево ароматов подогретого вина и рождественской выпечки бесцеремонно вклинилась резкая козлиная вонь. А за первым крампусом, будто за пастухом, следовали новые и новые. Горизонт ощерился рогами, зарос лесом вздетых над головами розог. По толпе прокатилась волна копошения и возни: все доставали смартфоны и фотоаппараты, подталкивали детей поближе к зрелищу, те канючили и снова ныряли за родительские спины.

Ряженые шли неспешно, разрозненной толпой; останавливались, тряся бубенцами и колокольцами, шлепая в шутку тех, кто пытался перевалиться через барьер. Слова им заменяли резкие животные выкрики, заглушенные масками. Диана, повинуясь всеобщему порыву тоже достала телефон и принялась снимать. Зачем? Для кого? Вряд ли ей будет, кому показать эти фотографии.

А посмотреть было на что! Ряженые полностью вжились в роль, настолько, что от их неестественных, нечеловеческих движений становилось действительно не по себе: в этих резких взмахах – не руками, лапами – в этих прыжках, в этом остервенелом рычании чувствовалось какое-то глубинное, сатанинское веселье, точно лишь в этот единственный день в году чертям даровано право ходить средь людей. В глазах рябило от разнообразия костюмов – черная, белая, бурая шерсть; торчащие повсюду рога – кривые и загнутые или, наоборот, острые и торчащие, отчего становилось не по себе, когда очередной крампус нагибался, позируя для фото – кажется, вот-вот боднет. Гремели цепи, звенели бубенцы, свистели розги, проходясь по спинам тех, кто уж слишком нагло лез к ряженым фотографироваться. Натужно выпученные глаза и свисающие языки придавали им сходство с висельниками. Группки крампусов разделяли плечистые мужики в желтых жилетах.

«Наверное, полиция», – подумала Диана, – «Следят за порядком».

Рожи у детин были похлеще, чем маски у ряженых – квадратные подбородки, мелкие глазки. На поясе у каждого висело что-то похожее на телескопическую дубинку. Заныло предплечье – Диане однажды досталось такой «за непокорность» от одного особенно взыскательного клиента. Неведомо откуда, к странным мужикам в желтом проснулась жгучая неприязнь.

«А если я влезу в парад, что вы сделаете? Дубинкой меня огреете?» – со злостью подумала Диана и, будто желая досадить желтожилетчикам, действительно обошла барьер и оказалась в толпе ряженых, вызвав смятение. Двое застыли на месте, будто не зная, что делать, а следующие уже напирали; образовалась толчея. Оказавшись в центре внимания, Диана почувствовала себя максимально глупо. Нужно было как-то оправдать свое присутствие, и тут на удачу над ней навис особенно крупный крампус с одним обломанным рогом и гнилостной вонью из пасти. Недолго думая, Диана выхватила смартфон и вжалась в шерстяной покров, как вжималась в угол дивана, когда очередной «отчим» желал расслабиться за ее счет. Тяжело дохнуло мускусом и сырой землей. Ловя в фокус камеры себя и нависающую над плечом жуткую рожу, Диана поймала себя на мысли:

«Как у маски может пахнуть из пасти?»

Крампус подыграл – обхватил когтистыми лапищами, занес прутья над Дианиной задницей.

«Это мы уже проходили» – усмехнулась она мысленно.

Щелк! Кадр. Еще. Еще. Еще. Диана убрала телефон, но крампус не спешил раскрывать объятия, наоборот, кудлатые оковы смыкались на ребрах все сильнее; стало нечем дышать. На меховой воротник капнуло что-то вязкое, вонючее.

«Слюна?»

Остальные ряженые уже ушли далеко вперед, а крампус все не желал отпускать. Веселье толпы сменилось раздражением – сколько, мол, можно тратить времени на одну дуру. Какая-то мамашка решила воспользоваться ситуацией и подослала своего отрока в лыжных штанах сменить Диану в объятиях крампуса. Сама же мамашка нетерпеливо крутила в руках телефон. Но ряженый не обратил на ребенка ни малейшего внимания; ухо Дианы обжигало кислое горячее дыхание.

– Hey! Weg von ihr! Lass! Lass los!

С двух сторон подскочили желтожилетчики и принялись высвобождать Диану из лап однорогого. Тот же, едва потеряв хватку, цеплялся снова и снова. Диане вдруг стало смешно: морды у этих детин были такие напряженные, точно они обезвреживают бомбу, не меньше. Наконец, крампуса оттащили. Публика зашлась аплодисментами – еще бы, такое представление! А вот у Дианы сердце пропустило удар: на краткое мгновение через улюлюканье и рев толпы ее слуха коснулся мерзенький, до боли знакомый треск. Такой издавал дешевый шокер, которым дядя Рома – он был следующим после дяди Толи – наказывал ее за непокорность. Крампус дернулся – едва заметно, но уже через секунду переключился на маленького зеваку, и довольная мамаша защелкала камерой.

Диана не совсем понимала, что произошло. В мозгу это мелкое, ничего не значащее происшествие почему-то отложилось как нечто важное, осязаемое. Буквально. Диана до сих пор чувствовала на себе жар этих мохнатых лап, но по-другому. Не как липкие прикосновения клиентов или болезненные – отчимов. Было в них что-то родственное и… просящее?

Пока очередные группы ряженых шли, развлекая толпу, размахивая розгами и приглушенно рыча сквозь маски, Диана прокручивала в голове этот эпизод. Почему крампус в нее так вцепился? Хотел что-то сказать? Предостеречь? Или просто был пьян в стельку? Еще эти слюни…

Тем временем в толпе наметилось какое-то беспокойство. Меж туристов сновали желтожилеточники с каменными лицами. Вдалеке раскатилось эхо полицейской сирены. По рядам туристов прокатилось веселое, беспокойное:

– Ein Krampus ist entkommen! Krampus ist auf der Fluch!

Cлово «Fluch» отдалось в памяти легким мандражем и дешевыми полицейскими телешоу с RTL-2. «Побег» – подсказали короткие, урывками, уроки из бесплатного приложения «Немецкий для начинающих».

«Крампус сбежал?» – перевела Диана, – «Наверное, какая-то часть представления».

Но если все это – часть шоу, почему мордовороты в цыплячьих жилетках такие нервные? Чтобы подогреть толпу? Но туристы, кажется, и так пищат от восторга. Странное напряжение, повисшее в воздухе, передалось Диане. Ряженые больше не развлекали. В их дерганых, почти паралитических движениях, в якобы «звериных» рыках, больше похожих на стоны, ощущалась какая-то натужность, неестественность. Будто ряженых кто-то заставлял прикидываться рождественскими чертями.

«Интересно, им за это вообще платят?»

Настроение праздновать и развлекаться смыло, будто холодной волной. Запоздало догнало осознание: а ведь все эти туристы, все эти примерные папочки и мужья поедут лизать хищным взглядом обочины трасс, едва кончатся праздники; грубые пальцы, еще вчера трепавшие сынишку за щеку, будут шлепать по ягодицам и щипать за соски очередных несчастных дурех. По телу под пуховиком прокатилась судорога.

«Хорошим детям – подарки, плохим – уголь. Все честно!» - усмехнулась Диана.

Сдав кружку и получив назад залог – двухевровую монетку – она спустилась в метро. От пересахаренного глинтвейна першило в горле, приторная сладость не желала сходить с языка – почти как привкус латексных презервативов «с клубничным ароматом». Она всегда задавалась вопросом: зачем мать покупала именно такие, ведь «дегустировать» предстояло ей. Почему-то в преддверии Нового Года воспоминания о той, оставленной в далеком прошлом всплывали особенно часто, точно казалось, что в двенадцать часов тридцать первого декабря время вдруг обратится вспять, и она рухнет обратно в свою прошлую жизнь, в чрево кошмара, а ее условная свобода окажется лишь долгим муторным сном.

До своего общежития Диана добиралась битые полтора часа: сначала выпала из расписания нужная электричка, потом автобус встал в пробку на развязке из-за снежных заносов. Завтра нужно будет ехать на смену, а сейчас надо зайти домой, взять сумку и сбегать за продуктами пока магазины еще открыты. Потом она, может быть, позволит себе перед сном бокал вина.

«Ага, щас» – поправила она себя – «Банку пива – максимум».

Дорогущая кружка глинтвейна явно не вписывалась в ее месячный бюджет. Лишь оказавшись перед дверью в свою квартиру – девятиметровая однушка с туалетом, душем и малюсенькой кухонькой в коридоре – она поняла, что где-то посеяла ключи. Похлопав себя по всем карманам и перетряхнув сумку, Диане пришлось признать, что месячный бюджет сократился еще на пятьдесят евро – именно столько будет стоить новый экземпляр. Остается надеяться, что местный хаусмайстер еще не начал свой традиционный «файерабенд» – с шнапсом и включенным на полную громкость телевизором.

Кое-как она достучалась до пожилого поляка. Тот открыл дверь, сразу скорчил недовольную мину, молча выслушал сбивчивую и корявую речь Дианы, долго ковырялся в гремучем ящике, шипел «курва». Наконец, выудил нужный ключ, но не отдавал, пока Диана не достала из кошелька хрустящий полтинник. Никакого счета или чека он, разумеется, не выдал.

С напрочь убитым настроением она вернулась к комнате, вставила ключ, отперла, открыла дверь и… застыла на пороге. В маленькой комнатушке кто-то был. Она поняла это на неком животном уровне, уловила каким-то шестым чувством, осознала раньше, чем ноздрей коснулась тяжелая козлиная вонь. В темноте стукнули копыта, звякнули хриплые колокольцы. Дыхание перехватило, воображение уже рисовало гигантское, покрытое шерстью чудовище, что едва-едва умещается на этих утлых девяти метрах; разъяренное, голодное… Рука, наконец, нашла выключатель. Желтые глаза испуганно заморгали. На пол со звоном сверзилась банка «Нутеллы». Крампус – черный, однорогий, с цепями и копытами – сидел на кухонной столешнице и облизывал пальцы длинным красным языком.

«Даже слишком длинным для человека»

– Эй! Ты чего здесь? Как ты сюда попал? What are you doing here? You understand?

Ответ на один из вопросов со звяканьем приземлился на пол – рядом с огромным шоколадным пятном.

– Ты что, вытащил у меня ключи? Это… Это ты! С обломанным рогом!

Крампус не дал себя рассмотреть – в один прыжок преодолел расстояние до дивана и спрятался за ним, отодвинув его от стены на добрый метр.

– Эй! Ты зачем туда… А ну вылезай! Слышишь? Это частная собственность!

Страх сменила ярость. Этот пьянчуга облапал ее, залез в карманы, украл ключи, забрался в ее квартиру, обшарил холодильник, разбил банку «Нутеллы», которую Диана хотела съесть на Новый Год, укрывшись пледом, а теперь еще и играет в прятки!

– Ты издеваешься что ли? А ну вылезай! Прочь! Пошел вон! Или я зову полицию! Слышишь?

В ответ из-за дивана раздался угрожающий рык. Так рычат собаки, когда у них пытаются отобрать миску. Запоздало до Дианы дошло – в ее квартире находится незнакомый, непредсказуемый и возможно опасный безумец. Разумеется, безумец, ведь кто еще настолько сживается с ролью, забирается в чужие квартиры и ест нутеллу пальцами из банки, забравшись на столешницу с копытами… С копытами? Странно, но Диана не могла вспомнить, что носили на ногах прочие ряженые.

– Уходите, или я позову полицию. Polizei! – добавила она на немецком. Рык повторился.

Диана решила не испытывать судьбу и выскользнула в общий коридор. Осторожно закрыла за собой дверь, достала мобильник. На всякий случай заперла дверь снаружи. Теперь предстояло самое сложное – объяснить экстренной службе на чужом языке, что в ее квартире находится посторонний. Трубку взяли почти мгновенно:

– Notruf Polizei, München, halo?

– Halo, – машинально ответила Диана и замялась. Слова мешались в голове в некий бессмысленный суржик из русского, английского и немецкого, теряя значение буквально в ту же секунду, как слипались с остальными.

– Halo? Polizei Notruf, was kann ich für Sie tun? – поторопили в трубке.

– Halo, – снова поздоровалась Диана. Нужно было что-то говорить. Всплыло первое слово, пришедшее на ум. И слово было, – Krampus.

– Krampus? – недоуменно переспросили на том конце.

– Ja. Krampus. I have a Krampus in my home, – кое-как сориентировалась Диана.

На том конце замолчали. Было похоже, что оператор отключил микрофон, чтобы проржаться. Или созывает коллег, чтобы те послушали диалог с городской сумасшедшей. Но когда полицейский, наконец, заговорил, его голос был предельно, даже как-то слишком серьезен.

– Bitte, bleiben sie dran. Sagen Sie Ihre Adresse.

Слово «адрессе» Диана поняла и быстро продиктовала номер дома и улицу. Зачем-то добавила «фифс флор».

– Okay, der Polizeiansatz ist in weniger Minuten bei Ihnen. Bleiben Sie draussen.

Трубку положили. Диана осталась одна в коридоре в странном смятении. Где-то загудели трубы, смыли унитаз, зашумел телевизор. За дверью ее комнаты звякнула кастрюля. Что-то упало.

«Ну отлично. Он мне сейчас всю квартиру разнесет. Где эта чертова полиция?»

На самом деле, полицию пришлось ждать не так долго – уже через две минуты на лестнице раздался дробный топот. В коридор влетели двое крупных мужиков – оба в желтых жилетах, точно таких же, как и у тех, что на параде. В руках у одного была какая-то длинная палка с петлей на конце – такие используют службы отлова собак. Оба нависли над Дианой, один пробасил:

– So, du hast gerufen? Ist das die Wohnung? Mach auf!

Диана замешкалась; второй, не дожидаясь, принялся дергать ручку. Заметив в ее руках ключи – бесцеремонно вырвал их и вставил в замочную скважину.

– Эй! Полегче!

Ее оттеснили плечом в сторону. Тот, что отпирал дверь, снял с пояса длинную палку с двумя заостренными электродами на конце. От одного вида шокера заныли зубы. Детина с петлей на палке поднял над головой три пальца. Убрал один. Второй. Хрясь!

Дверь они распахнули с такой силой, что вырвали одну из петель. Тут же из квартиры раздались какие-то возня и грохот. Оба желтожилетчика ввалились внутрь, зажужжал шокер, по ушам ударил чей-то болезненный визг.

– Halt! Da! Halt ihn auf den Hals! Schnell! A, du, Arsch! Er beißt!

Пыхтели желтожилетчики. Не удержавшись, Диана заглянула внутрь квартиры. Теперь там царил настоящий хаос. Шкафы кухни обрушили на пол, телевизор съехал с комода, повсюду валялись осколки люстры; свисающая на проводе лампочка всему придавала желтушный, слегка безумный оттенок. Оба стража порядка сидели верхом на крампусе. Один затягивал на его запястьях пластиковые хомуты, другой затянул петлю на шее у бедняги так, что у того вместо крика выходил натужный непрерывный сип. Наконец, ряженый был зафиксирован. Его рывком подняли на ноги и вытолкали из квартиры. Уже повернувшись к Диане спиной, один из детин бросил:

– Danke für Ihr Anruf!

– Пожалуйста, блядь...

Квартира была разгромлена. В отчаянии Диана уставилась на уничтоженную обстановку, а в голове судорожно щелкал счетчик: телевизор – триста, кухня – четыреста; выломанная дверная петля – минимум двести, и то если старый поляк согласится сработать «по-черному». По всему выходило, что дешевле просто собрать вещи и сбежать – даже залог явно не покрывал всех разрушений. За спиной вновь раздался омерзительно-громкий треск. Диана с раздражением взглянула на желтожилетчиков. Те не спешили уходить – вместо этого они по очереди тыкали в беднягу-крампуса шокером. Того дергало и подбрасывало, он метался от стенки к стенке, а полицаи с гаденькими смешками гоняли его по кругу, тыкая в него электродами и не забывая натягивать петлю. Кажется, ряженый даже обмочился, и теперь печально елозил мокрой шерстью по собственной луже, а садисты и не думали останавливаться.

– Эй! – почему-то Диане стало ужасно жалко этого беднягу. Что он по сути натворил? Забрался к ней в дом и съел банку «Нутеллы»? Теперь ее это даже не сердило – банка «Нутеллы» – цветочки по сравнению с тем разгромом, которые устроили желтожилетчики. Праведная ярость требовала поступка, – Эй, а ну прекратите! Он же не животное! Эй!

Садисты продолжали развлекаться. Следующее действие было импульсивным. Когда сковорода уже опускалась на плоскую фуражку желтожилетчика, Диана запоздало подумала – «А ведь это нападение на сотрудника полиции. Три года тюрьмы или депортация». Но было уже поздно. Двухметровый гигант рухнул как подкошенный, лицо второго глупо вытянулось. Диана с рыком бросилась к нему и нарвалась на целую стену боли. Казалось, весь ее организм крутит, сжимает и выворачивает. Сжатые до предела зубы затрещали, позвоночник выгнуло дугой, сердце пропустило несколько ударов, а в ушах стоял оглушительный, всеобъемлющий треск. Детина вынул из ее плеча жала электродов, и Диана рухнула, как подкошенная в лужу мочи, оставленную крампусом. Конечности продолжали непроизвольно подергиваться, диафрагма судорожно сокращалась.

Краем уха она слышала какую-то ругань и препирательства этих двоих – ударенный сковородой быстро пришел в себя – но теперь не понимала не слова. Тот, второй, вяло оправдывался, тыкал в нее пальцем, разводил руками и вообще явно был в этой парочке младшим по званию. Первый же, получивший по голове сковородой, орал, махал руками, указывал то на Диану, то на квартиру, наконец, плюнул, положил ей на шею два омерзительно-холодных пальца. После ее, как оленью тушу, кто-то закинул на плечо и она отключилась.

Сознание к ней вернулось уже в машине. Ее то и дело подбрасывало на ухабах, от чего Диана то и дело стучалась головой об какую-то бочку. Внутренности фургона меньше всего наводили на мысль о полицейской машине. Больше всего это было похоже на какой-то передвижной офис не то охотника, не то таксидермиста: на стене висели разных размеров ножницы, шила, катушки. В контейнерах на полке в большом количестве лежали рога и копыта.

«Они охотятся на крампусов?» – мелькнула глупая мысль. Диана огляделась. Однорогий крампус, действительно, выглядел пойманным – беднягу скрутили в какую-то страшную, анатомически невозможную позу, из тех, что можно отыскать в категории японского порно. Кажется, это называлось «шибари». Запястья Дианы тоже были зафиксированы; пластиковый хомутик болезненно врезался в кожу. На счастье, оба желтожилетчика оказались в кабине, и через жужжание двигателя до Дианы доносились приглушенные голоса. Изверги над чем-то весело похрюкивали. Наверняка, шло обсуждение того, какая судьба ждет ряженого и Диану. Почему-то от их веселья ее прошибло холодком. Нужно было выбираться. Она осторожно подползла к крампусу, зашептала:

– Эй, ты! Ты понимаешь меня? Кто они? Что происходит?

Скрученный в бараний рог ряженый не отвечал, лишь тяжело хрипел, прижатый носом к полу. Желтый глаз – настоящий, не нарисованный – дико вращался в глазнице.

«Неужели это не костюм?»

Но сейчас было не до детских страхов.

– Куда они нас везут?

Молчание.

– Ты хочешь выбраться отсюда?

Натужное сопение и возню Диана приняла за положительный ответ.

Первым делом нужно было избавиться от хомутиков. Это как раз было легко. Поработав на трассе, научишься и не такому – благо, природная гибкость позволила завести руки под ягодицы, а там – дотянуться каблуком. Теперь оставалось лишь резко выпрямить ногу и – свобода!

Крик еле удалось сдержать – сжатыми зубами, закушенной до крови губой. Хомутики едва не сняли кожу с кистей, запястья кровили, но руки теперь были свободны! Ножницами она легко перерезала пластик, сковывавший щиколотки. Крампус же, увидев ножницы в ее руках, задергался, вроде как даже попытался отползти прочь.

– Эй! Эй, не бойся! Я тебя развяжу! Не бойся, слышишь?

Крампус, кажется, понял ее, затих, лишь продолжал пристально наблюдать за ее движениями черным горизонтальным зрачком. Подсознание, некий древний, рептильный инстинкт буквально вопил: «Это не человек! Это зверь! Хищный зверь!» Но почему-то даже это пугало ее меньше, чем двое ублюдков за рулем. Однако, прежде чем перерезать последние путы, Диана все же спросила:

– Ты же меня не тронешь, верно?

Крампус лишь задушенно хрипел. Плевать! Щелчок ножниц, и черная тень взметнулась ввысь, распушилась, став, кажется, еще больше, массивнее. Воздух наполнился душной козлиной вонью, мускусом и углем. Жуткий монстр навис над Дианой, расправил плечи. Лишь сейчас она поняла, насколько тот огромный – выше Дианы, выше своих конвоиров, выше елей… Единственный рог чудовища упирался в потолок фургона, а голова его все равно оставалась неестественно наклоненной. Огромные лапы распахнулись для объятий, и прежде чем Диана успела что-то предпринять, прижали ее к жесткой вонючей шерсти. Сопротивления крампус как будто и не заметил, лишь облапил ее сильнее, будто от чего-то прятал. А следом тяжелое, с железной набойкой, копыто выстрелило в сторону кабины, пробив перемычку насквозь. Последовал еще удар и еще, пока все в кабине не превратились в кровавую кашу.

Вдруг Диану буквально оторвало от пола – машину повело на сторону и все замельтешело в ало-черной круговерти. Скрипел метал, звенело стекло. Фургон явно куда-то падал, все его содержимое каталось от стенке к стенке, и только Диана оставалась крепко зафиксированной в объятиях рождественского черта.

Наконец, все прекратилось. Крампус разжал объятия, и Диана рухнула прямо в сугроб. От машины мало что осталось – покореженная груда металла свисала с отбойника на высоте нескольких метров. Все, кто остался в машине были, без сомнения, мертвы. Холодный ветер заставил поплотнее запахнуть пуховик. Диана огляделась – кругом не было не души. Вздымались на фоне ночного неба безразличные сосны, кружились в воздухе белые хлопья, покореженный фургон свисал с края невысокого серпантина.

– Где мы? – голос Дианы почти потонул в вое ветра, но ряженый – а ряженый ли? – услышал. Ткнул когтистым пальцем куда-то вниз, перед собой.

С края склона открывался совершенно волшебный вид. На секунду Диана даже забыла обо всем произошедшем в последние часы и жадно пожирала глазами зимнюю сказку: уютные, почти пряничные домики сгрудились вокруг замерзшего кипенно-белого альпийского озера; меж крыш висели ниточки мерцающих гирлянд, а на площади рядом с церковью вздымалась красавица-ёлка. Сказочная деревушка казалась картинкой с открытки, не хватало только стоящего рядом святого Николауса и оленя. Но рядом был лишь крампус.

– Ты… отсюда, да?

Зверь кивнул.

– Ты… хочешь, чтобы мы пошли туда, да?

В ответ крампус покачал головой, боднул воздух единственный рогом – куда-то в сторону леса, после чего зашагал по хрустящему снегу.

– Эй, мне пойти с тобой, да? Или… Эй?

Какой-то необъяснимый порыв заставил Диану отвернуться от вида-открытки и потопать следом за зверем, утопая по колено в снегу. Путь оказался недолгим. За узкой полосой леса перед ними выросла ограда. Написанное на табличке Диана прочесть не смогла, зато легко расшифровала стилизованную молнию.

– Он под напряжением? Это от диких зверей, да?

Крампус не удостоил девушку ответом. Просто надавил грудью на натянутые тросики. Раздался треск, запахло паленой шерстью, но рождественский черт не дрогнул, а продолжил двигаться вперед, пока тросики, подобно тонким струнам не полопались под его натиском.

«Но почему же он тогда…?»

Мысль Диана закончить не успела. Из темноты перед ней вырос громадный темный сарай. Заколоченные окна, укрепленные стены – все выдавало в этом строении что-то зловещее, некую дрянную тайну, спрятанную внутри. Крампус подвел ее к какой-то неприметной дверце сбоку и одним ударом копыта сбил навесной замок. Вновь боднул воздух – заходи, мол.

– Что там? Зачем мы сюда пришли? Что там?

Ответа снова не последовало. Оставалось лишь выяснить самой.

Первое, что Диана почувствовала – дикую, невыносимую вонь. Так могло пахнуть в ночлежке для бомжей, в палате для безнадежно больных, в стухшем на жаре деревенском сортире. Не сразу глаза привыкли к полутьме, а когда тени все же отступили, вернулись в уголки глаз, Диана не удержалась – ахнула.

На сколько хватало обзора – ее окружали крампусы. Покрытые шерстью, рогатые, хвостатые, они беспорядочно толпились в стойлах, мычали, неуклюже толкались, тыкались рогами в стены, будто слепые котята. От бедняг воняло нечистотами. Здесь были они все – кучерявые, белые, с загнутыми рогами и с прямыми – все увиденные ею на Мариенплатц.

– Что за…

Сопровождавший ее крампус, недолго думая, ловко вскочил на край одного из стойл и запрыгнул в толпу кудлатый чертей, та сразу его поглотила.

– Эй, ты куда? Зачем ты меня сюда привел? Какого…

Вдруг со стороны входа что-то громыхнуло. Диана совершенно машинально юркнула в какой-то небольшой закуток. И вовремя – в амбар ввалился крупный мужик с огромными ножницами; такими на фермах стригли овец. Крампусы тут же пришли в нездоровое возбуждение: замычали, заблеяли, стараясь вжаться в стены.

Пришедший же, не обращая на них никакого внимания, степенно скинул пуховик, повесил на гвоздь шапку, взял с притулившегося сбоку верстака перчатки. Пощелкал ножницами и бесстрашно шагнул прямо в стойла. Рождественские черти принялись шарахаться от него, как овцы шарахаются от волка. На щекастой раскрасневшейся морде здоровяка проявилось нечто вроде азарта. Вдруг резким движением он выхватил из толпы одного из крампусов, саданул его в бок не весть откуда взявшимся шокером, положил на колено и принялся… потрошить.

***

Продолжение - в комментах

Автор - Герман Шендеров

Отдыхающие почти все наши, всего 44 человека, мы поселились в двух корпусах отеля "Estelle", до которого идти 2-3 минуты.

Отель двухзвёздочный, в нём нет бассейна. Отелем владеет одна греческая семья.

Наш номер расположен на первом этаже. Мы с Валерой перекидываем сумку и зонтик через перила на балкон и идём в душ, расположенный позади отеля в оливковой роще. Любуемся радугой в душе, теперь можно зайти в номер.

Стоп! А ключ находится в сумке, которая сейчас валяется на полу. Надо лезть через балкон, ну как же без приключений! Отважный Валера залез на карниз и перекинул ногу, и тут на шум из соседнего номера выбежала женщина с криками: "Что вам здесь надо?", она подумала, что вор заберёт её купальник с верёвки. Прикол ещё в том, что соседка совсем голая. Все последующие семь дней мы уже вынимали ключ из сумки, прежде чем закинуть её на балкон. А с соседкой Лилей и с её мамой мы подружились, они здесь были в июле этого года, и вот приехали ещё раз.

Обедаем в номере. Втащили столик с балкона, так как там жарко. Обед у нас царский: пиво, консервы из "Carmez"-а, салат, сметана, сыр (супермаркет в пяти минутах ходьбы от отеля). А на десерт арбуз. Из телевизора звучит прекрасная греческая музыка. Номер просторный, светлый, есть холодильник, кондиционер.

Закатом любуемся с территории "Icos"-а. Со скамеечки на зелёной лужайке открывается прекрасный вид на побережье.

Проводив солнышко, мы с Валерой гуляем по огромной территории отеля. Здесь несколько корпусов, перед номерами ухоженные газоны, на каждом углу видеокамеры. Дошли до огромного бассейна с мостиками, откуда открывается чудесный вид на море. Но что странно: нет людей. Где все? Кажется, мы заблудились, как отсюда выйти? Наконец встретили пустой электрокар, и водитель показал нам выход.

Мы увидели парковку каров, которые возят туристов по территории, и красивый фонтан. Посидели в кафе, отведали пиво и пиццу. Вернулись в наш отель, который, конечно, не сравнить с грандиозным "Icos"-ом, но он милый и уютный. С нашего балкончика открывается вид на цветы и на деревья, их аромат особенно чувствуется вечером. Тепло и тихо, а с телевизора льётся греческая музыка.

Греческие песни удивительны. Впервые я сделала это открытие в 2004-м году во время летней олимпиады в Афинах. По окончании церемонии закрытия на стадион вышли греческие артисты и пели долго-долго. Сколько в этих песнях душевности, искренности! А звуки бузуки бальзамом ложатся на душу. И вот я здесь, в Греции, в этой удивительной стране, где богатая история, мифы и легенды, древнейшие памятники, ласковое Эгейское море, красивая природа.

От этой поездки я ожидала не только пляжного отдыха. Хотелось духовного очищения, отдохновения от проблем непростого исторического момента, в котором мы все оказались. И эти ожидания я связывала с двумя предстоящими экскурсиями.

И вот мы на нашем автобусе, который отдыхает рядом с отелем, поехали в женский монастырь, который находится высоко в горах на Ситони. Монахини нас доброжелательно встретили, усадили на скамеечки за стол, угостили кофе с рахат лукумом.

Рассказали о монастыре и о жизни сорока монахинь, подарили всем небольшие иконки.

Мы поставили свечки в небольшой монастырской церкви, погуляли по зелёной территории, где растут кипарисы, оливки, другие деревья и цветы; полюбовались видами гор и долины, вдыхая целебный воздух.

На обратном пути наш автобус остановился возле ларьков с фруктами, где мы накупили всё, что увидели: сливы, груши, арбузы, дыни, виноград.

Утром встречаемся на завтраке (входит в пакет). Нина раздала нам программки, где написан десяток греческих слов с переводом. И вот вместо "Buna dimineata" мы здороваемся друг с другом и с работниками отеля: "Калимэра!", а вечером: "Калиспэра!". Такие все вежливые:" Эфхаристо!", "Паракало!" ( Спасибо, пожалуйста!"). Есть положительный момент в том, что сюда мы ехали вместе 22 часа, а здесь всё больше общаемся и сближаемся друг с другом.

Пару минут, и мы снова на пляже. Любуемся роскошными пальмами на набережной. Греческое сентябрьское солнышко греет, но не печёт, а Эгейское море удивительно ласковое. Плывём до буйков, а вот огромная медуза ржавого цвета. Далеко за буйками видна чёрная точка, это человек-амфибия, так мы прозвали нашу туристку, которая плавает в море, кажется, от рассвета до заката с маской и с трубочкой, в ластах. Вот она уже скрылась за поворотом. Мы с Валерой обожаем море, но эта женщина просто фанат, мы видим такую впервые.

Каждый рассвет Валера встречает на пляже, купаясь в море.

В нашем отеле есть ресторанчик, где можно заказать комплексный обед, пиццу, есть дни морепродуктов.

Когда мы собирались в поездку, то думали, что здесь будет скучно. Ничего подобного. Может быть для двадцатилетних здесь мало движухи и блеска, а для нас как раз то, что надо. Это место не просто спокойное, оно душевное, здесь просто хорошо.

И вот наш автобус довёз нас до причала, где мы сели на пиратский корабль и поплыли к третьему, восточному пальцу Халкидиков, где находится священная гора Афон, а на ней двадцать монастырей.

Это единственная в мире религиозная республика, православное христианство. В 10-м веке правитель запретил присутствие на этой территории женщин, и с тех пор правило соблюдается. Паломники мужчины могут сюда приехать и пожить в монастыре, но надо получить разрешение. Кораблям запрещено приближаться к берегу ближе, чем на 500 метров. Есть здесь и столица, где расположен большой монастырь. Всё это видно с корабля в бинокль. Интересно.

На корабле нас накормили, отвезли на островок, где мы купались в море. А потом остановились в бухте, где купались в море с корабля, что мы с Валерой обожаем.

К вечеру, чуть усталые и довольные, были в отеле. Прошёл ещё один прекрасный день. Семь суток на море, это так мало и так много...

И вот настал прощальный ужин перед отъездом. Нарядившись, мы собрались в ресторанчике отеля. Сегодня закрытие сезона и хозяева отеля заказали живую музыку. Два музыканта играли на бузуки и на гитаре, а девушка пела. И только греческие песни, ни одной заокеанской! Официанты носили подносы с выпивкой и с закуской, подпевая, а в перерывах между заказами танцевали.

Мы тоже встали в круг, быстро освоили знаменитый греческий танец сиртаки, он похож на нашу молдавскую хору, но есть небольшие отличия. Мы пили, ели, танцевали все вместе. Положив руки на плечи друг другу, двигались в ритме на площадке. Среди нас танцевала пожилая пара, это хозяева отеля, потом они отдыхали, наблюдая за весельем. Греческие песни удивительные, они душевные и простые, есть в них что-то гипнотическое, они лечат.

Я ожидала найти в Греции духовное очищение после посещения монастырей, а нашла его в большей степени в грческих песнях, которые невозможно забыть. Когда их слушаешь дома, то нет такого сильного воздействия, как здесь у Эгейского моря, вдыхая аромат цветов и танцуя сиртаки вместе с греками.

Уже далеко заполночь, но уходить не хочется. О чём же они поют?

Вот перевод одной из песен:

"Этот мир удивляет нас всех каждый раз красотой.

И пускай вечер скроет от солнца тень.

Если в танце мы вместе, то счастливы будем с тобой.

Слышишь звуки? Это нам с тобой поют бузуки,

Чтобы взялись мы вместе за руки в танце, ты и я.

Слышишь, сердце твоё бьётся, словно радость с детства.

Всем добра пожелать я хочу сейчас,

Пусть всегда будет мир и здоровье у наших детей.

В этот круг собирайтесь, мои друзья,

Чтобы вместе прожить этот танец компанией всей!

Тает ночь, что нам подарит новый день?"

Прекрасные слова!

А вот ещё одна песня:

"Всё хорошо, и всё в порядке,

Ушедший день для нас был сладким.

Мы пели в парках серенады,

И вспоминать про то не надо.

Давай спокойно без издёвок,

Я глуп и робок, как ребёнок.

Суетность жизни нам награда.

А мне найти работу надо.

Меня покинула удача,

И про себя я горько плачу,

Но тихий свет в твоём окошке

С души моей прогонят кошку."

Когда у нас трудности, мы обычно говорим: "Всё будет хорошо!" И даже когда вроде всё благополучно, нам кажется, что когда-нибудь будет лучше. А вот у парня из песни всё хорошо сейчас, несмотря на проблему: он безработный. У него есть главное: свет в окошке дорогого человека. И, как говорят умные люди, если проблему можно решить что-то купив, то это вообще не проблема.

Мы с Валерой слушаем греческие песни, танцуем в кругу с людьми разных национальностей на берегу Эгейского моря. И мы счастливы здесь и сейчас. Всё хорошо!

"Великая наука жить счастливо состоит в том, чтобы жить только в настоящем."

Пифагор.

Утром накупались в море, кинули в него евро с благодарностью за прекрасный отдых.

Попрощавшись с радушными хозяевами отеля, мы выехали из Геракини и прибыли в Салоники, где имели экскурсию с гидом. Люблю этот город, белокаменный, светлый, просторный. Широкие улицы идут вдоль моря, а узкие перпендикулярно спускаются к нему. Любовались панорамой города, посетили базилику Святого Дмитрия, проехались по набережной мимо Белой башни. Купили чашу Пифагора, напоминающую нам, что всё хорошо в меру.

И что бы ни ждало нас впереди, тепло этой поездки будет согревать нас всегда.

"Клубок жизни был бы сладок до приторности, если бы не падали в него горькие слёзы."

Пифагор. Древнегреческий философ и математик. 570-450 года до нашей эры.

Кишинёв, 2022 год.

Мужики бороды чешут, не понимают, как ей пользоваться. Самый смекалистый малой Антишка говорит, что надо Профессора позвать, мол он учёный, пусть разбирается. Притащили мужики дворника Михаила и говорят, давай, профессор, разбирайся с европейским ентим сундуком. Дворник взмолился, да какой я вам профессор-то? Что я в столице по нужде возле библиотеки в кусты сходил и подтёрся куском научной газеты, так  теперь сразу профессор? Мужики отвечают, дескать ничего не знаем, но из всех нас, ты к науке ближе всех. Давай задачу решай.

А что тут решать? Всё же предельно ясно. Сундук металлический же? Постучал. Металлический. Значится пихаем в него мясо и ставим на огонь. А чтобы мясо за две минуты приготовилось, надобно бы огня побольше. Мужики обрадовались, вот ты говорят, профессор, голова. Барин отмашку дал, мол действуйте.

Натаскали мужики дров полный двор. Запалили костёр, высоты выше крыши. Напихали в ентот сундук мяса, ажно крышка еле закрылась. И кинули прям в пекло. Через пару минут в костре что-то зашипело, хлопнуло и раздался такой ДЗЫЫЫЫЫНЬ! В ля-бемоле. Правда дым повалил чёрный, но мужики решили, что мясо готово и уже пригорать начало. Прибежали бабы с ухватами и давай сундук ентот из огня значит доставать. А он шипит, булькает. Барин торопит. Кое как достали треклятый сундук. Барин уже с ложкой стоит, ждёт. А сундук открываться отказывается. Знай себе черным дымом полыхает. Мужики растерялись, к барину с вопросами, а как открывать-то? Барин кричит, ничего не знаю, тащите ломы и топоры, мясо сгорает, видите черным как коптит. Небось с соседней губернии мужики с вёдрами уже бегут тушить помогать.

Раскурочили мужики сундук, выковыряли мясо из нутра, о оно на вид, прости Боже, словно копчённый бес, прямиком из преисподней. Воняет ужасно. Чёрное. А сундук-то так и продолжает гореть. Бабы на него ушат воды вылили, вроде потух. Отрезал барин себе мяса этого и стоит жуёт. Глядят мужики, а барин уже зеленеть начал и в обморок чуть не падает. Выплюнул мясо и говорит, что это жрать вообще не возможно. Приказал свиньям отнести. Токмо свиньи то жрать тоже не стали. Визжат, разбегаются. Дьякон уверовал, что это точно бес окаянный из преисподней проник и сжарился в огне православном и надо бы его прикопать у болота и святой водой залить, чтобы не восстал вурдалаком. Велел барин костёр потушить, пока не сожгли всё тут и сказал, что не готовы наши животы к европейским блюдам и ушёл к себе трапезничать русской кухней.

Попугай

Ох всё барин опять беснуется окаянный. Снова он народ собирает. Я говорит достал такое, что вы никогда, дремучие не видывали. Правда стоило это мне тачку урана и дюжину балалаек. И показывает клетку, в которой сидит разноцветная пташка. Мужики не понимают. Птаха как птаха. Цветная, чудная, но что мы птах не видывали что ли? Ай, барин машет рукой, не понимаете, это не просто птаха, это попугай. Прямиком с Окраины. Токмо знающие люди говорят, что это деликатес редчайший. Мужики головами качают, мол, барин ты совсем с ума выжил? Что тут есть? Эта птаха размером с кулика, его даже на пол зуба не хватит. Прикажи зажарить гуся Авдотьи, он противный и злой, спасу от него нет, дерётся бесноватый, чтобы леший его утащил. Тебе пол губернии спасибо ещё скажут. А барин упёрся как баран, нет, говорит, хочу именно эту.

У тут птаха ента и выдаёт нам «Кеша хоче їсти. Насип зерняток..» Мужики замолчали. Стоят и крестятся. Бесовщина какая-то, птица человеческим голосом владеет. Правда что говорит — не понятно. Тут барин смекает, что птаха — то с Окраины, а значится она по ихнему молвит. Нужно переводить. Мужики говорят, что Ваньку Чубатого звать надо, он же родом от туда, а барин ругается. Вы же дурни его на фонаре повесили. Мужики возмущаются, не наговаривай барин понапраслину, мы так-то его за ноги повесили. Да и вечером же сняли. Да и вообще за дело.

Притащили Ваньку и на птаху показывают — чо она хочет. А Ванька, злыдень, в отказ. Пока сала не дадите, ничего не буду переводить. Мужики сказали, что сейчас отсыпят такого сала, что хворать с неделю будешь, ну Ванька согласился. Что, говорит, тут переводить. Есть она хочет. Барин смеётся. Ща говорит со мной на жаркое пойдёшь.

А тут мимо проходил Мабунта, чёрный наш, ну который негр. Интересуется по какому поводу опять собрание? Ему показывают на птаху и говорят, что барин тут её собрался сожрать. Ой что тут случилось. Мабунта как давай ругаться русским матом. Такие сложные многоуровневые выражения матерные начал выдавать, что даже сапожник Афоня, который не матом разговаривает только когда трезвый, а трезвым его уже никто не помнит, от удивления папиросу изо рта выронил и глаза округлил как два блюдца. А в глазах читается такое уважение. И барин то опешил, слова сказать не может. Выхватил Мабунта энту клетку и сказал, что мы дикари необразованные, а попугая он жрать не даст. И ушёл с птахой к себе. Оказывается у них там в Африке эти пташки вроде наших кошек. Огорчился барин. Извиняться стал. Не думал, говорит, что так выйдет. Я кошек люблю, даже пернатых. И жрать их ни за что не буду. Велел гуся Авдотьи зажарить. А Мабунта по вечерам с Афоней как выпьют, так давай песни русские матерные петь в три голоса. Он, Афоня и попугай. Вся губерния на эти концерты к ним под дом приходит и ухахатываются.

Стиральная машина

Бабы, то наши чо творят. Наслушаются барских рассказов про европейскую жизнь значица и начинают мужикам мозг выносить. А сегодня вообще будто белены объелись. Воют одна другой краше, мол надоело руками в речке стирать портки, барин сказывал, что европейцы уже давно используют какие-то устройства для стирки, дескать закидываешь портки и оно само стирает. Мужики только пальцами у виска крутят и ругаются на барина. Но бабы неугомонные на мужиков наседают и заставляют просить у барина это устройство. Пусть везёт. Хватит ему всякий бесполезный хлам таскать, пусть путёвоё что-нить привезёт. Не вытерпели мужики. Надоело им бабский трёп слушать, тошно, говорят, уже от вашего нытья, спасу нет. Собрались гурьбой и к барину на поклон. Выручай, дескать барин, родненький наш. Всю душу истрепали окаянные. Ты им вбил в голову про европейский агрегат, теперь они нас сживают. Как хочешь, но вези давай это чудо. Спасай нас.

Барин насупился. Задумался. Есть, говорит, один вариант. Надо телеграмму послать на Окраину родственнику моему, он сейчас ратным делом там занимается, может привезёт. Правда не за бесплатно. Как минимум две тачки урана попросит, а может и даже три. Мужики наперебой гуторят, давай, мол, барин, согласны. Мы тебе накопаем урана сколько нужно. Ладно мужики, отвечает барин, ждите ответа вечером.

До вечера мужики места себе не находили. Работа шла из рук вон плохо. У каждого дома стоят бабы и воют, хотят устройство. Мужики уши затыкают и перебежками к друг другу в гаражи бегают.

Вечером барин вальяжно вывалился из дома на крыльцо и говорит, мол танцуйте мужики. Я договорился. Передайте вашим бабам, что через неделю будет им стиральная машина. Токмо условия таковы: надо 2 тачки урана и с десяток матрёшек, к завтрашнему утру. Мужики радостно загалдели и давай из тайников уран доставать с матрёшками. Как раз две тачки набралось, даже пару балалаек сверху кто-то докинул в знак благодарности. Барин лишь подозрительно прищурился и говорит, что дескать сукины вы дети, мужики. Уран хозяйский по нычкам прячете. Достанете меня, проверку учинять буду и уран изымать. Мужики крестятся — последний отдали, барин, нету больше, вот тебе крест. Ну может и завалялось где чутка, так крохи. Барин лишь головой покачал, мол знаю я ваши крохи. Реактор топить вашими крохами пару лет можно. Махнул рукой и домой ушёл. Мужики вздохнули с облегчением. Бабы тоже выть перестали. Радостные к друг дружке теперь бегают, и сочиняют, что они будут делать в свободное от стирки время.

Через неделю барин созывает народ и говорит, привезли. Бабы верещат от радости. Мужики обнимаются. Позвал барин пару мужиков к себе вынести чудо агрегат. Вытащили. Поставили посреди двора. Барин развернулся и сказал, всё, дальше разбирайтесь сами и ушёл. Мужики бабам говорят, вот вам то что вы просили, иди стирайте, мы на работы. Бабы в замешательстве. Мы, говорят, это устройство впервые в жизни в глаза видим. Как им пользоваться? Мужики отвечаю, что типа не знаем и знать не хотим. Просили — получайте. Вы бабы умные, надеемся что разберётесь.

Собрались бабы вокруг устройства и думки думают. Как же заставить этот агрегат портки-то стирать? Тут Машка, жинка Юрьевна самая смекалистая и говорит, бабоньки, смотрите, тут же нарисовано же все. Вот сюда сыпать что-тот надо. Вот дверца открывается, скорей всего как барин говорил, что портки пихать сюда надо. Вот смотрите вроде волны нарисованы, а где у нас волны? На речке. Вот значок на верёвку похож. Так вот скорей всего как надо. Пихаем портки внутрь устройства засыпаем песка, чтобы оно ближе ко дну пошло и верёвкой кидаем в реку. Она там на волнах и течении телепается и портки стираются. Бабы радостно загалдели как стая сорок, что мол какие мы умные, разгадали бусурманские тайнописи. И начали стираться. Напихали полный агрегат портков. Закрыли дверцу. Потом начали в отверстие песок сыпать. Как нарисовано, с горкой. И сыпали песок они пока устройство песком не наполнилось. Притащили верёвку, обмотали агрегат и собрались на речку тащить. А оно то не подъёмная стало. Толкают бабы устройство, не могут даже с места столкнуть. Пошли бабы за мужиками, давайте помогайте устройство в речку кидать. Мужики отнекиваются. Но не тут-то были. Куда мужикам деваться от коллективного бабьего ора.

В общем потащили они это устройство на речку. Еле тащат. Все красные, спины срывают, стонут как роженицы. Меняются каждые десять метров. Дотащили к обрыву. Что дальше? Бабы говорят — кидайте в реку и держите верёвку. Мужики плечами пожали и сбросили агрегат с обрыва. И только собрались уходить, быбы их не пущают. Куда говорят вы собрались? А кто устройство вытаскивать будет? Мужики за сердца хватаются. Час спустя начали мужики тащить машины за верёвку из реки. А она ещё тяжелее стала. В обморок мужики по очереди падают, а бабы под деревом сидят и командуют, что, мол вы так медленно у нас тут куча белья стираться ещё. Еле вытащили это адское устройство мужики. Руки-ноги трясутся, дышат как загнанные кони. Бабы дверку открыли глядят на постиранные портки и радостные хвалят европейцев за такое устройство. Мужики же злобно переглядываются. Снова бабы напихали полную машину портков и досыпали песка. Командуют, мол, кидайте в речку. Мужики молят о пощаде, а бабы не преклонны, в ор собрались. Опять столкнули мужики машинку и переглядываются. Поняли друг друга без слов. И когда настала время тащить агрегат кто-то из мужиков ножичком верёвку то и подрезал. Утонула машина. Вместе с портками. Бабы в крик. Ах вы окаянные, такое чудесное устройство утопили. А мужики не вытерпели и высказали бабам всё что они думают обо всём этим. Некоторые даже жён поколотили. Притихли бабы, прониклись. Схватили вещи грязные и пошли стирать как раньше на речку. А по пути между собой ругали устройство, что после него все равно перестирывать надо, все грязное в песке и в иле. Зато мужиками покомандовали.

***

Асфальт.

В воскресный день барин опять собрал народ. Говорит покажу вам ещё одно чудо европейское. И достаёт из мешка грязь. Этот говорит асфальт. Мужики окружили барина. На грязь глядят, ничего не понимают. Кузнец Василий взял горсть грязи, пожмякал и говорит, что похожа грязь на гумно медвежье. Он давеча с рогатиной на медведя ходил, так вот и в такое же гумно и наступил. Не могут мужики понять, зачем барин гумна понабрал целые мешки. Бабы с зади шепчут, что приболел барин, хворь напала, лечиться гумном будет. А барин рассказывает что будет он асфальт на землю кидать и будем мы по нему ходить, аки по райским помостам и лапти сбивать не будем. Мужики переглянусь и согласились, что барин прихворал. Вывалил барин грязь из мешков и приказал топтать ногами его, а оно вонючее и липкое. Топтали мужики асфальт, топтали и ничего не произошло. Только лапти все порвали. В общем барин разогнал всех по домам и опять назвал нас орками. А гомно то сороки растащили.

Нутелла.

Барин наш снова учудил. Говорит, что слыхивал он информацию, что у всех европейцев дома не невесть что имеется, а настоящий деликатес – нутелла. Европейцы её жрут и нарадоваться не могут. Мужики наводящие вопросы задают, а, мол, чой-то такое. Как выглядит, на что похоже? Барин говорит, что не знает сам, но вроде это такая коричневая паста в банке. Мужики слезами ревут, хохочат, ты, говорят, сходи к лекарю нашему, Никодиму. У него таких баночек уйма. Мужики как с животами хворать начинают, ему в баночке-то и несут пасту енту на анализы. Может наберёшь себе там нутеллы пожрать. Барин плеваться стал, орать, орками ругать. Вы, говорит, вообще ополоумели, бездари. Ну не могут европейцы такое жрать. Мужики отвечают, ну мы-то точно не европейцы, а вот за них ведать не ведаем, может и жрут. Барин ещё громче орать начал и разогнал нас всех на работы. Глаза, кричит, чтобы мои вас не видели. Не хочу я никакой нутеллы. Тьфу на вас.

Унитаз.

Сидели мы как-то вечером после работы с мужиками, курили самокрутки и чаёвничали, обсуждая мужицкие наши разговоры, как посетил нас барин, мрачный лицом и задумчивый. Говорит, что надо бы нам всем начать ходить в отхожее место как европейцы. Мужики замолкли и думки думают, чем же отхожее место европейца отличается от нашего? Конюх Ерёма так и спросил. Барин только рукой махнул и сказал, что сам не знает, слышал только, что там есть устройство специальное УНИЙТАЗ называется. В общем он намедни опять в Окраину собрался по делам ратным, обещал привезти это чудо и нас, дремучих удивить. И ушёл. Мужики так и не поняли, чой-то барин опять удумал и зачем приходил.

Спустя две недельки барин вернулся. Созвал всех и радостным ртом сообщил, что сегодня мы будем ходить по нужде как настоящие европейцы. И достал из мешка какой-то кувшин не кувшин, кастрюлю не кастрюлю. В общем невесть чо. Мужики на всякий случай перекрестились. Барин торжественно поставил эту штуку перед нами, молвил, мол, вот енто настоящий шедевр европейской культуры - Унийтаз и велел теперь справлять нужду только в его. Дескать мол он уже его опробовал и ему понравилось. Мужики зашептались, ибо понять не могли, откуда так гомном-то несёт. Теперь то понятно стало. В общем самым смелым оказался кузнец наш Пантелемон. Снял портки и уселся на энтот унийтаз. Я говорит пообедал крепко, так что не серчайте братцы. После Пантелемона желающих больше не было, ибо заполнен ентот унийтаз был до краёв. Мужики вопросительно барина спрашивают, как дальше быть? Опорожнять или сверху пирамиды строить? Барин нос заткнул и говорит, что не знает, видать европейцы эти мало кушают или вообще не едят, что заполняют унийтаз этот долгое время. Велел барин выкинуть это европейское устройство. А мужики разошлись по домам, грустно жалея несчастных европейцев, которые недоедают.

Демократия.

Спозаранку барин созвал мужиков, что на покос собирались, и задумчиво произнёс, что надобно бы нам демократию заиметь. Мужики радостно загалдели, что давно барину говорили, о том, что руками пахать тяжело, лошади мрут и заморским трахтором будет лучшее. Барин обозвал нас орками и сказал, что трактора он не купит, а демократию он нам устроит. Умолкли мужики, испужались. Только Гаврила робко поинтересовался, а что такое это демократия? Барин ответил, что не знает, но точно читал, что сперва надо заиметь нефть, а как водится, где нефть, там и демократия. Ещё больше мужики испужались, стали проситься на покос, светает, да и про нефть никакую не ведают. Но барин сказал, что уточнит в офисе, что такое нефть и к вечеру чтобы мужики были готовы. И разрешил идти работать. А уж вечером барин стоял у себя на крыльце и чванливо рассказывал нам ихсторию.

Оказывается нефть — это то, что осталось от динохавров, они там якобы сгнили в земле и эта гниль и есть нефть. А динохарвры — это такие огромные ящерицы, которые давно почили в мир лучший. В общем с утра барин приказал ловить всем жаб по болотам, говорит, раз ящериц нет у нас, то пойдут и жабы, ведь жабы это те же ящерицы, только с бородавками, но маленькие, так что надо их много, и кидать в силосную яму, чтобы они там гнили побыстрей. Плотник Иван справедливо заметил, что если пойдёт дождь, то все жабы то гнить откажутся, будет у нас болото ещё одно, прям посреди барского двора. Заставил барин плотника сарай над ямой строить. С красивой дверью. И целый день люд честной по болотам ловили жаб и кидали барину в яму с силосом.

К вечеру из этого сарая стоял жабий вой такой, что аж из лесу волки ушли в соседский лес. Седыми. Неделю вся губерния по ночам не могла спать, слушая этот жабий концерт. Вскоре усё замолкло. Дед Илич мудро заметил, что подохли динохавры крикливые, скоро нефть будет, и не удивительно что их порешали, ведь если так орали маленькие, то что вытворяли большие, страшно даже подумать. Однако через четыре дня от сарая такая вонь пошла, что мужики стали поговаривать, что когда жабы орали — было лучше. Барин, зелёный с лица, с обеда уехал срочно по делам в столицу, сказал, что будет через месяц. Мужики хотели было возмутиться, что как жить-то с такой вонью, но барин сказал, что его это не волнует и чтобы не трогали нефть, а сам укатил на карете. Мужики не долго думая, законопатили все щели в этом сарае, так хорошо, что больше ничего не воняло и стали спокойно жить дальше, ожидая барина.

Через месяц барин приехал из столицы, задумчивый. Кучер Потап потом мужикам на перекуре рассказывал, что оказывается барин узнал, что демократия приходит не только с нефтью, а с каким-то там Американческими бомбами, которые специально на эту нефть летят, аки мухи на гомно, ей богу, вот те крест. Вот барин и задумался, не охотно ему чтобы у мужиков ещё и бомбы были, а вдруг они ловить их начнут.

К вечеру седьмого дня барин захотел узнать как там дела с его нефтью. Велел мужикам отконопатить сарай и, закуривая цигарку, распахнул дверь. Бабахнуло так, что сарай взмыл в небеса и скрылся из виду. Барина же, испачканного жабьей нефтью, откинуло на кучу сена, аршин эдак на сто двадцать. Остатки силоса и останки дохлых жаб раскидало по всей губернии. Вонища была такая, что блевали не только беременные бабы. Даже мясник Иннокентий, крепкий животом мужик, рыдал как дитё, когда блевал у себя дома. Барин потом радостно сказал, что демократия пришла как и должно быть — нефть из динохавров получилась качественная и американские бомбы разбомбили наше нефтехранилище. Ещё он что-то про космическую программу говорил, но мужики его не слушали. Блевали. Целый месяц всю губернию от барской нефти отмывали, проклиная енту демократию

Толерантность.

В канун Нового Года, когда все хлопотали по домашним делам, барин снова всех созвал на площадь. Я, говорит, решил принести нам немного Американческой толерастии в губернию. С сегодняшнего мы больше не будем говорить слово «негр». Мужики не понимают, что за слово-то такое иноземное «негр» и почему его нельзя говорить. Барин объясняет, что есть такие чёрные губатые люди, которые негры и вот нельзя их так называть. Мужики крестятся и говорят, что не водилось отродясь таких людей у нас, может и есть где в лесу дремучем леший какой, но точно не негр. А как не называть так тех, которых нет. Барин поднял руку, сказал заткнуться и молвил, что для такого случая, он купил негра. И вывел из дома мужичка, черного как смоль, губатого, похлеще чем барыня. Вот, говорит знакомьтесь — это негр. Однако он запрещает нам так его называть и говорит, что мы должны его звать «чёрным». Мужики резонно заметили, что Чёрный у нас трубочист Евлампий. Барин сказал, что ничего не знает и теперь ентого синего негра тоже будем называть Чёрный. А негр тот трясётся, замёрз весь, посинел, думали сдохнет же на морозе окаянный. Почесали головы мужики и согласились. С тех пор когда говорили Чёрный, то уточняли, ну который не негр. Но не долго. Кстати негр ентот прижился у нас, толковый мужикок оказался, в кузню подручным устроился, имя у него смешное Мабунта, выучил наш говор и рассказывал про свою страну вечерами. Больше всего мы смеялись над жёлтыми огурцами, которые растут на пальмах.

Ноутбук.

Ох, барин наш всё никак не успокоится. Я говорит хочу себе нотбук. Буду по нему новости узнавать и на баб голых подглядывать. Бабы кричат, что вселился в барина чёрт окаянный и бредни ему на ухо шепчет и небылицы всякие внушает. Но барин упёрся, как козёл Петровны, хочу ноутбук и всё тут. Я говорит такой на Окраине видывал. Оно как книга, на одной стороне пупырки, а другая картинки показывает, внутри жужжит что-то. В общем приказал мужикам сообразить ноутбук такой. Ломали мужики головы, думали, решали, как же сделать такую невесть какую штуку. И придумали. Взяли две дощечки, в одной сделали углубление, и туда понаклеили из газет страницы, а во втором продолбили полость и запихали пчёл, правда пчеловоду Всеволоду пришлось два литра за них дать. Вот с пупырками пришлось туго. Из всего на ум пришло только жабьи шкуры, но после барской демократии жабы все пропали. Хорошо хоть что Косой додумался в соседскую губернию сбегать и там жаб наловить. Правда поймали его мужики местные, избили, думали он воровать уран пришёл. А когда узнали что он за жабами пришёл, то снова побили, только подозрительно и отпустили. С жабами. Правда спустя день пришла делегация мужиков ихних с медовухой, якобы мириться, но сами вынюхивают, куда это мы своих жаб дели, можно зря они тогда Косого с ихними жабами отпустили. Но мужики у нас сердобольные и не стали ничего про демократию рассказывать. Пожалели их.

Получился ноутбук просто загляденье. Дьякон сверху ещё икону наклеил, говорит, чтобы бес, окаянный, который барина терзает, испужался и ушёл. И принесли барину. Барин ноутбук потряс, прислушался – жужжит. Открыл дощечку видит на нижней пупырки. Глянул на верхнюю дощечку, там новости из газет. М-да, говорит, немного не то, но очень правдоподобно. Только где бабы голые? Мужики в верхней дощечке показали ему отверстие потаённое и шепчут на ухо, что в бабской бане они тоже дырку тайную проделали, когда бабы мыться пойдут, пусть берёт ноутбук и глядит через отверстие в дощечке в дырку банную на баб, пока они моются. Барин заулыбался и велел на завтра выходной сделать. С обязательной помывкой в бане.

Кофешоп.

Приехал барин из отпуска. Позвал народ и говорит, что был он в Амстердаме и есть у там кабаки необычные, торгуют не медовухой, а травой необычной. И привёз он из этого кабака этой самой чудо травы заморской. Бабы сразу заохали, небось лечебная, мол давай барин делись, будем врачеваться. Барин же сказал, что травы мало и врачеваться он будет с дьяконом Игнатом, якобы тому спиртное нельзя - пост. Желает барин, чтобы дьякон прочувствовал европейской духовности и дал благословение на открытие такого же кабака у нас в губернии. Якобы хочет барин чтобы у нас немного Европы было.

Мужики пожали плечами и разошлись. Вечером на отдыхе, кучер Потап нам рассказывал, как барин с дьяком врачевались. Говорит сделал барин самокрутку из травы ентой и прикурил. Потом засунул в рот себе угольком самокрутку и давай окуривать дьякона, аки пчеловод Всеволод пчёл осенью. Так дьяк сперва стоял, а потом зажужжал аки шмель. Я, молвит, слышу ангельские голоса, Господь зовёт меня! И после ентих слов он разделся и голышом прыгнул в окно. Ей богу. Так и сиганул, как в прорубь на Крещении. Барин же лицом сделался как басурман: глаза узкие, рожа красная и хохочет словно стадо чертей в рождественскую ночь. Дьякон же бегал голышом по огородам и орал дурным голосом, что сотона преследует по пятам и просит отречься от Господа.

В общем не получилось у барина открыть такой кабак, говорит травы заморской нету. И крапиву пробовал — это не то. А от борщевика блевать тянет. Да и мужики не загорелись желанием голыми бегать по огородам от сотоны окаянного и решили, что лучше по старинке в кабаке пить медовуху.

***