Долги надо возвращать
Сильный ветер с бесчисленным множеством песчинок бил мне прямо в лицо, пытаясь сорвать шляпу, и проникнуть под бандану, защищающую меня от вдыхания этой пыли. Я шел по пустыне уже долго, но меня не мучила ни жажда, ни усталость. Человек, к которому я шел, наверное, уже и позабыл про меня… что ж, я собирался освежить память. Огоньки небольшого городка замаячили на горизонте – наконец я нашел его. Еще буквально пара часов, и я пройду по вонючим улицам этого городишки, мимо салуна, с толпой пьяниц и шлюх внутри, мимо жилых домов, с мирно спящими людьми, которым и невдомек, какая важная миссия будет исполнена сегодня.
*****
Пастор, наконец, закончил вечернюю проповедь, и несколько истинно верующих прихожан лениво двигались к выходу церквушки. Он сложил библию, и отряхнул свою рясу – церковь уже давно прохудилась, и сквозь щели залетал песок и грязь. Каждый вечер тут был привычной рутиной: собрать молитвенники после вечерней проповеди, подмести полы, поставить перед ночью новые свечи. От таких серых и одинаковых дней можно было и сойти с ума, тем более что в этом грязном городке верующих было крайне скудное количество.
Но он, этот священник в замызганной от старости рясе, с ума не сошел. У него было кое-что, одна мелочь, которую он купил дюжину лет назад. И каждый день, после вечерней проповеди, он спускался в подвал этой церквушки, которая уже давно стала его единственным домом, уходил в самую дальнюю комнату, где его не побеспокоят редкие ночные посетители, открывал маленькую, неприметную тумбочку, и… любовался. Грех похоти – люди так устроены, что практически неспособны его побороть. И когда появляется тот, кто точно знает, чего ты жаждешь больше всего, что заставляет твою кровь бежать по венам и артериям с огромной скоростью, подгоняемую стучащим, словно ливень по подоконнику, сердцем, тот, кто действительно знает твое самое тайное желание, каким бы мерзким, отвратительным и невообразимым оно не было… Разумеется, простой пастор не смог устоять.
Сидящий на холодном, сыром полу подвала, священник в отвратительно-старом одеянии, достал из тумбочки клочок темно-зеленой ткани. Он держал его очень бережно, будто боясь его поранить, пока подносил к себе. Сильно прижав грязную, вонючую тряпку к лицу, пастор сделал глубокий вдох носом, наслаждаясь этим смрадом, и его губы растянулись в блаженной, почти сумасшедшей улыбке. Пастор лег прямо на каменный пол, подогнул колени, и обнял комок ткани, чуть подрагивая, словно убаюкивал самое драгоценное создание на свете. В такие моменты его словно покидал разум, он не замечал, как из уголков губ начинают течь слюни, как в экстазе закатываются его глаза, и только блаженно улыбался, пока намокает его исподнее.
Вряд ли прихожане продолжили бы посещать проповеди, если бы узнали его мерзкий секрет, даже учитывая то, что эта церквушка – единственная в городе. Вот только никто не мог узнать об этом, никогда. Это было прописано в договоре.
*****
Меня буквально выворачивало от этого мерзкого городишки. Фекалии валялись прямо посреди улиц, толпы пьяных, воняющих мужчин бегали за кричащими от паники женщинами. Из салуна доносилась настолько громкая музыка и крики, настолько густое зловоние, что можно было потерять сознание, подойдя слишком близко. К счастью, задерживаться здесь мне не было необходимости.
Я поднял голову, и, перекрываемый большими полями моей шляпы, удручающий и отвратительный вид этого городка снова попытался вытянуть из меня остатки обеда. Но цель своего пути я обнаружил – в самом конце улицы маячил плакат с изображением креста.
- И..извините, лю..любезный. – Пропахший до самых костей алкоголем мужчина, валяющийся, как свинья, в грязи возле дороги, внезапно схватил меня за подол плаща. – Не подадите на проп..пропитание.
Я с презрением посмотрел в его покрытое синяками лицо. Он был мне настолько омерзителен, что от каждого его пьяного икания, от каждого мига, что я нахожусь рядом с ним, мне все больше и больше хотелось его испепелить. Со всей силы я ударил его носком ботинка прямо в лицо, отчего эта пьяная рожа разлетелась на тысячи осколков, покрывая багровым налетом запыленные стены рядом.
Даже не взглянув на тело, я отряхнул плащ и продолжил путь. Надеюсь, одежда не успела провонять этим отребьем.
В церквушке привычно горели свечи, и витал запах ладана. Все иконы были на тех же местах, и лавки были покрыты теми же пятнами, что и в первый мой визит сюда. Прошло столько лет, но этот бездельник не удосужился привести место покаяния в порядок. Впрочем, он наверняка был слишком занят все это время.
Уж я-то точно знал, где его найду. Я спустился по узкой винтовой каменной лесенке, прошел по невысокому коридору, пахнущему гнилью и плесенью, до самой дальней двери. Мне было мерзко к ней прикасаться, и я толкнул ее носком ботинка, оставляя на пороге кровь того пьяницы.
Посреди небольшой комнатушки, дрожа и стоная, валялся, измазываясь в грязи, служитель веры. Дверь, отворившись до конца, стукнулась о стену, и священник подпрыгнул, расширенными от ужаса глазами глядя на меня. Сейчас он больше походил на ту пьянь, чем на пастора, которого я встретил 13 лет назад – короткие, сальные волосы, местами заштопанная, грязная ряса, пыль и песок по всей коже, следы грязи на лице. Отвратительно.
- К-к-кто Вы такой? Вы не мож-ж-ете тут находиться, это не-в-в-в-озможно…
- Да? Уже и забыл про меня? – Я снял шляпу, и стянул бандану. Пастор все еще глядел на меня, открыв рот, не узнавая. Придется напомнить. Я прикрыл глаза, освобождая свою натуру. Мое тело немного выросло, увеличилось в размерах, так, что одежда слабо затрещала по швам, зубы, казалось, тоже немного удлинились, а волосы, слева и справа от макушки, приподнялись, выпуская пару костяных отростков. – Время пришло, - я усмехнулся, - пастор.
- К-к-ак? Уже? – Он вскочил, и попытался пробежать мимо, толкнув в бок локтем.
Я лишь засмеялся, и отшвырнул его обратно в помещение, выбивая из рук зеленые лохмотья.
Мои руки взмыли, как будто я поднимал что-то над головой, а затем резко опустились. Я никогда не марался сам, мне предстояла более тонкая работа. Из-за спины послышалось рычание, а потом лязганье зубов. Священник забился в истерике, пытаясь уползти сквозь каменную стену – он явно не понимал, не хотел осознавать, что его время вышло.
Двое адских гончих, словно туман, внезапно стелящийся по утренней морской глади, вынырнули у меня из-за спины. Жуткие, из самых кошмарных снов, с проглядывающими сквозь дырявую плоть костями и органами, они все рычали и лязгали зубами, приближаясь к пастору. Я никогда не торопил их, у моих питомцев было мало развлечений – так что пусть поиграют. Я ни к кому не привязывался, но когда проводишь с питомцами столько времени – приходится давать им клички, моих звали Бонни и Клайд.
Бонни сильно схватила священника за правую лодыжку, послышался хруст костей, прерываемый диким криком, который смолк почти мгновенно – Клайд, словно в любовном поцелуе, обхватил пастью рот пастора, отгрызая губы и язык, ломая зубы и выворачивая челюсть. Обычно они теряют сознание еще на этапе появления моих зверушек, реже – от боли при первых укусах, но этот… этот парень был крепким. Пока Бонни выгрызала ему колени, а Клайд пытался оторвать руку, он все не отпускал попыток доползти до темно-зеленой тряпицы, валяющейся на другой стороне комнаты. Когда гончие закончили играться, и стали выгрызать ему сердце, перекусывать трахею и вспарывать брюхо – он все еще смотрел, широко раскрытыми глазами, на этот комок ткани, и, казалось, будь у него рот, а не свисающие над полом пара верхних зубов – все, что осталось, после встречи с Клайдом – он бы звал ее к себе, ну или прощался.
Довольно виляя хвостами, гончие убежали во тьму, откуда появились. Что до меня – я пришел сюда только за одной вещью.
Я снял с пояса два кожаных мешочка, один был выкрашен ярко-алым, а второй – иссиня-черным. Из красного мешка я достал щепотку пепла, которым посыпал малочисленные останки местного священника. Через мгновение, над ними начала кружиться голубая, казалось святящаяся, пыль, которая все завивалась и завивалась в чарующем вихре, группируясь, и, в конце-концов, образовала ярко-голубой шарик, размером с небольшую монетку. Шарик начал убегать, но от меня никто никогда не уходит. Я схватил его цепкими, когтистыми пальцами, и спрятал во второй, черный мешочек. Долг уплачен, и я, наконец, могу покинуть этот смердящий гнилью городишко.
*****
Анна была самой красивой девушкой в своем городе. Да, пусть городок и был маленьким, но мужья ездили к ней свататься даже из соседних штатов. Ее мало интересовали эти пропахшие потом и виски мужланы, ведь она давно нашла того, кого любила всем своим чистым сердцем. Впрочем, родители никогда бы не одобрили ее выбора – мужчина, которого она встретила в городе, был слишком беден для их семьи, и все что оставалось влюбленной паре – изредка встречаться под покровом ночи, там, где даже самые любопытные глаза не смогут их найти.
Сегодняшняя встреча была особенной для девушки. Она собиралась сказать Итану, своему тайному кавалеру, очень важную вещь. С трепетом перелезая через забор, она грелась мыслью, что Итан никогда от нее не отвернется. Эта же мысль светила ярким фонарем в безлунной ночи, пока Анна легкой походкой бежала по темным улицам, до старого сарая, где они всегда встречались.
Ворота тихонько скрипнули, пропуская девушку вовнутрь. Обычно Итан дремал возле входа, но сегодня тут было непривычно пусто. Девушка огляделась, и, вышедшая из-за облаков луна, подсветила небольшой клочок бумаги, на котором мужчина всей ее жизни написал извинения за то, что без прощания переезжает в другой город, за девушкой, в которую без памяти влюбился на последней ярмарке.
*****
- Шлюха! – Отец Анны, толстый, низенький, но очень солидно выглядящий, мужчина, кричал так, что стекла трещали, боясь разорваться на сотни осколков, а его лицо налилось краской, походя, скорее, на спелый мак. – О чем ты думала, своей куриной башкой?! К тебе ездят десятки… нет, НЕТ! Сотни прекрасных мужчин, богатых, из именитых семей! И все потому, что ты рожей вышла! А тебе надо было потрахаться с этим отребьем?! Да я убью тебя!
- Не смей на нее кричать! – Мать была тоже напугана, сидя на полу вместе с Анной, и ласково обнимая ее. Она не была в силах противостоять своему мужу, но все равно пыталась его успокоить.
- Не смей кричать?! Да нас насмех поднимут! Такая чистая родословная, и ради чего?! Чтобы она попрыгать на бомжах в город убегала?!
Отец грубо отпихнул мать от девушки, и поднял Анну с пола, ставя около стены. Первое время ей удавалось скрывать от родителей произошедшее, но все растущий живот не давал возможности молчать вечно. И, когда просьбы матери есть чуть поменьше, чтобы не спугнуть потенциальных женихов, стали сыпаться ежесекундно, она решилась обо всем рассказать.
- Опять мне все разруливать. – Отец тяжело дышал, раздувая моржовые усы, по которым стекали капельки пота.
Ни мать, ни Анна, не успели ничего сделать – резко замахнувшись, отец со всей силы ударил Анну в живот, отчего та сложилась пополам, и упала на пол, тяжко скуля и завывая сквозь слезы. Мать бросилась к ней, но отец снова отпихнул ее.
- Не вздумай даже приближаться к этой потаскухе. Лекарь! ЛЕКАРЬ! – Отец повернулся к вбежавшему человеку. – Вытащи из этой швали плод. И, клянусь своим состоянием, если ты кому-нибудь проболтаешься, я закопаю твое тело в свинарнике, ты понял меня?!
- Д-да, сер. Понял.
Молодой парень подбежал к девушке, и попытался ее усадить, но Анна вырывалась, билась в истерике, обнимая живот, и не глядела на платье, по которому уже струилась кровь.
Родители ушли – отец не хотел видеть ее, а мать утащил за собой. И тогда…
- Боль утихает.
Анна подняла голову – на месте лекаря было какое-то алое существо, разглядеть которое девушка была не в состоянии, из-за заливших ее лицо слез, однако боль действительно вдруг ушла.
- Хочешь, чтобы ребенок выжил? Чтобы родители приняли его, и приняли Итана? Чтобы отец ребенка вернулся к тебе, и любил до конца жизни?
- Да, конечно, разумеется хочу, да!
- Тогда, для начала, протри слезы.
Анна вытерла глаза заляпанным кровью рукавом, и вскрикнула, увидев своего собеседника. Но тот лишь улыбнулся.
- Выбор за тобой. – Он протянул свиток и перо. – Прочти это. И либо подпиши, либо выброси. Подпишешь – я исчезну, и у вас с ребенком и Итаном все будет хорошо еще много лет. Выкинешь – я тоже исчезну, но вернется боль, родители, и лекарь, который хочет забрать у тебя дитя. Итак?
Девушка даже не посмотрела на написанное, она чувствовала, что должна сделать, и что она хочет. Через пару мгновений она макнула перо в лужицу собственной крови, растекшейся по полу, и поставила пару размахов внизу пергамента. Все вокруг тут же погрузилось во тьму, чтобы еще через несколько мгновений вернуться в виде ее идеального мира.
Да, пусть родители совсем немного неестественно улыбались ей, пусть Итан, вернувшийся с огромным букетом полевых цветов, говорил что ее любит, смотря стеклянными глазами, пусть родившейся малыш иногда вел себя отчасти странно, и почти не плакал – Анну это не беспокоило ничуть.
Она точно знала – у них все будет хорошо.
Рассказы публикуются в телеграм: Beloborod's tales