Рисунок сна
Доброй ночи, решил изобразить свой сон. Жду конструктивную критику
Доброй ночи, решил изобразить свой сон. Жду конструктивную критику
…Появляясь, идея начинает обрастать реализующими подробностями, как потерянная в море мина кораллами. Конечно, если море соответствующее. Море не подкачало. Сетевые самозваные Энгры от фотографии иногда соответствовали настроению, но назвать искусством вал похотливой самодельщины не позволяло чувство самоуважения. Профессионал на поприще совмещения приятного с полезным, который всегда держит планку на одном – высшем – уровне, в городе оказался единственным. Возможно, их, таких, много, просто не везло с источниками… Может быть, но поиски вывели на одного – некоего Аристарха Алексеевича.
Встречу организовала работница студии, где временно выставлялись работы мастера. Интерес к снимкам на стенах немолодая приемщица восприняла со стоическим равнодушием, лишь покосилась на палец с кольцом. Возможность знакомства со знаменитым фотохудожником, специализирующемся в стиле ню, обошлась в коробку конфет. Выслушав объяснение Влада, что хочет такое же с женой, приемщица понимающе кивнула.
– Многие хотят, – уверила она голосом человека, много повидавшего в этой жизни.
Сразу о заказе говорить не хотелось. Передав просьбу о паре советов, как лучше фотографировать любимую женщину в присущем автору стиле, Влад получил приглашение ненадолго присесть за столик в кафе, где маэстро изволит ужинать.
– Не стесняйся, это распространенное желание мужей, которым нравятся их жены, – выдал маэстро, указывая на стул напротив.
Гигантом искусства оказался добродушный дядька с легкой небритостью, с некоторых пор ставшей символом эдакого гламурного антигламура. Объем собеседника соответствовал таланту, под ним потрескивал стул с наброшенным на спинку пиджаком, ослабленный галстук прел под навесом двойного подбородка. С Владом Аристарх Алексеевич держался просто, соблюдая, впрочем, определенную дистанцию, которая доказывала, что он мэтр, а Влад никто, и так оно и будет, пока не доказано обратное.
С гениями не спорят. Приняв покровительственное высокомерие как данность, Влад присел – по-деловому, не на краешек, но и не разваливаясь.
Мэтр заговорил. Нет, он вещал. Даже так: возвещал. Начал издалека, как и подобает знающему себе цену вельможному господину от изобразительных искусств.
– Хорошее фото должно не показывать, а рассказывать, в нем обязан быть подтекст. Должны присутствовать как предыстория, так и следствие. Три в одном, включая незаурядное настоящее. Предоставлять глазам, уму и сердцу одновременное удовольствие от истории, которую тебе рассказывают, от характера, который показывают, и от прорисовки деталей, каждая из которых – дополнительный штрих к той самой истории. Умение не увести в сторону – показатель качества и профессионализма. Понимаешь?
– Угу, – потрафил Влад большому художнику.
Хмыкнув в стиле «Что человек вроде тебя вообще может понимать…», маэстро продолжил:
– На снимке должно свершаться чудо. Застывшее изображение обязано оборачиваться повествованием, превращаться в рассказ о чем-то личном, интимном, не для всех – в рассказ, который сообщен тебе как величайшему ценителю, чтобы поражать, звать, преломлять сознание новой перспективой, уносить в грезы и мучить надеждами. При этом нужно, чтобы получилось как бы ненароком, исподволь… Искусство – в этом.
(отрывок из рассказа "Картина, снимок и любовь")
– Если не имеешь подобного опыта, но желаешь снимать, как привык снимать я, – провозгласил гуру обволакивающим полушепотом, – начинай с повязкой на глазах жены. Или без лица. Или вовсе без головы, ведь самое трудное – уговорить, – продолжал он, потрясая вилкой с наколотым на нее розоватым опарышем креветки. – Сложно вставить в ухоженную головку прекрасной дамы, ничтоже сумняшеся имеющей о себе самое лестное мнение, мысль, что ты хочешь ее без одежды. В смысле – снять. Не одежду. Ха-ха-ха.
Веселый дядька. Сам шутит, сам смеется. Полное самообслуживание, а смех, говорят, продлевает жизнь. Что ж, долгих ему лет, только бы говорил по делу.
И он говорил.
– С закрытым лицом или без лица на ню согласится почти любая. Или можно зайти с другой стороны: не говорить, что собираешься сделать.
– Но…
Фотограф перебил:
– Позволь сообщить странный, недоступный мужской логике факт, подтвержденный опытом и убийственной повторяемостью. Женщины, как ни удивительно для тех, кто не знаком с проблемой, обычно не протестуют, если ты – взявшийся за нее фотограф, уверенный в том, что делаешь – приступаешь к изображению на полотнах вечности не одних только призывно приоткрытых губок, не одних лукавых намекающих глаз, а если начинаешь снимать не столько лицо… понимаешь?.. – он подмигнул по-приятельски, заканчивая фразу с плотоядной усмешкой и обрисовывающим жестом рук, – сколько искушающий тыл. Повторяю, чтоб дошло и запомнилось, как школьное правило: что бы мужики ни воображали насчет недоступности своих скромняшек, эти недотроги не возражают и не возмущаются, если от съемок лиц ты восхищенно перейдешь к изображению их пятых точек. Большинство, если не каждая – втайне, конечно – гордятся своим реверсом, не меньше смазливой мордашки пестуют косметикой, упражнениями, массажем и соляриями. Вплоть до липосакций и прочей хрени под хирургическим ножом. Усек?
Его взгляд прожег насквозь, как непогашенный бычок клеенку. Влад снова промолчал.
– Скажу больше, – оратор вошел в раж, – им это нравится. Как и нам – тем, кто снимает. И тем, кто смотрит. На результат. Потом. Или сразу. Охотнее всего преподносят себя убежденные в собственной неотразимости – убежденные зеркалом или нами. И чем больше убеждены, тем свободнее перед объективом, тем больше себе – и нам – позволяют. Гм. Снимать.
Новый неприятный смешок резанул по ушам.
Теперь мастер говорил по существу, но не то, что хотелось, и не так. Панибратский тон не обманывал, профессиональные «шутки» не веселили. И он словно забыл, что разговаривает с мужем одной из тех, кого с презрением называл «они».
Всех под одну гребенку. Возможно, на то были причины. Большой опыт. Съемок. Разного вида. Но опыт однообразный, а Влад находился по эту сторону баррикад...
Отрывок из рассказа «Картина, снимок и любовь» из сборника «Истории, пожалуй, круче, чем у вашего браузера».
Онлайн-курсов становится все больше, и нам интересно собрать статистику, чтобы лучше понимать запросы читателей Пикабу.
Пожалуйста, поделитесь своим мнением!
– Не стесняйся, это распространенное желание мужей, которым нравятся их жены. – Маэстро указал на стул напротив.
Гигантом искусства оказался добродушный дядька с легкой небритостью, с некоторых пор ставшей символом эдакого гламурного антигламура. Объем собеседника соответствовал таланту, под ним потрескивал стул с наброшенным на спинку пиджаком, ослабленный галстук прел под навесом двойного подбородка. С Владом Аристарх Алексеевич держался просто, соблюдая, впрочем, определенную дистанцию, которая доказывала, что он мэтр, а Влад никто, и так оно и будет, пока не доказано обратное.
С гениями не спорят. Приняв покровительственное высокомерие как данность, Влад присел – по-деловому, не на краешек.
Мэтр заговорил. Нет, он вещал. Даже так: возвещал. Начал издалека, как и подобает знающему себе цену вельможному господину от изобразительных искусств.
– Хорошее фото должно не показывать, а рассказывать, в нем обязан быть подтекст. Должны присутствовать как предыстория, так и следствие. Три в одном, включая незаурядное настоящее. Предоставлять глазам, уму и сердцу одновременное удовольствие от истории, которую тебе рассказывают, от характера, который показывают, и от прорисовки деталей, каждая из которых – дополнительный штрих к той самой истории. Умение не увести в сторону – показатель качества и профессионализма. Понимаешь?
– Угу, – потрафил Влад большому художнику.
Хмыкнув в стиле «Что человек вроде тебя вообще может понимать…», маэстро продолжил:
– На снимке должно свершаться чудо. Застывшее изображение обязано оборачиваться повествованием, превращаться в рассказ о чем-то личном, интимном, не для всех – в рассказ, который сообщен тебе как величайшему ценителю, чтобы поражать, звать, преломлять сознание новой перспективой, уносить в грезы и мучить надеждами. При этом нужно, чтобы получилось как бы ненароком, исподволь… Искусство – в этом.
Аристарх Алексеевич перевалил центр тяжести на одну ягодицу, чуть сместившись относительно простонавшего стула.
– Изюминка – в ненавязчивости. Шарм – в отстраненности. – Вилка в руке выступила в роли дирижерской палочки, подыгрывая симфонии сообщаемых смыслов. – Не лезть в глаза – а прокрадываться косвенными намеками, оплетая и покоряя. Внушать идеи. Показывать правду – такую, какую хочется, а не ту, что до мерзости правдива и никому не нужна. Еще – уводить мысли в нужную автору сторону. Доводить до сведения. Передавать через тело модели то, что хочешь сказать ты. И что она, возможно, мечтает увидеть в себе. Что она хочет узнать о себе. Вот в чем почерк мастера.
Новая пауза призвалась зацементировать сказанное в сознании Влада, словно блоки в возводимом фундаменте – для постройки чего-то пока неизвестного, но еще более грандиозного.
– Умение говорить изображением встречается нечасто, – упало почти приятельское, но по-прежнему тяжелое, снисходительное. – Кто-то назовет это художественным чутьем, кто-то – особым взглядом художника, который имеет смелость выразить себя. Кто-то божьим даром или уникальным авторским подходом, вызывающим, как все прекрасное и нестандартное, зависть тех, кто так не может.
Последовало отвлечение на содержимое тарелки и долгий выбор добычи для занесенной вилки.
Влад молчал. Внимал. Собеседнику это нравилось.
– Те, кто слепо копируют технику и приемы истинного мастера всегда оказываются в полной… у разбитого корыта. Если здесь, – толстый палец свободной от вилки руки постучал по взопревшему лбу, – нет идеи, техника не спасет. Это будет так, – досадливо скривившись, Аристарх Алексеевич повертел в воздухе пальцами, словно выворачивал лампочку, – ремесленничество, позор профессии. Если замысел хромает, выйдет не снимок, а чушня собачья, потому что мастер… как бы лучше объяснить…
Взгляд мэтра влажно перетек на одну из скороспело-сладеньких официанток, с подносом в руках продефилировавшую от стойки к дальнему столику.
– К примеру, обычный любитель только подумал о чем-то, конфузливо пряча глазки, – теперь вилка стала указующим перстом, многозначительно поднятым к люстре, – а мастер от Бога уже заметил и воплотил – по высшему разряду, без пошлости и ненужных эмоций. Таких профессионалов и не осталось почти.
Фотограф перевел дух.
Влад почтительно слушал, глядел в глаза и не шевелился. Давал выговориться.
– Вымирают, – донеслось горестное, – как птеродактили, что тоже были динозаврами, но умели летать. Нынешние крокодилы, квази-потомки тех несравненных звероящеров, уже не летают. Только плавают, как и положено всему, что не летает, в иле и мутной грязи, да покусывают исподтишка. Но даже без их сомнительных укусов…
Воцарилась недолгая тишина, имеющая целью донести до маленькой аудитории точку зрения со всеми недосказанностями.
– Времена меняются, – раздалось затем требующее сочувствия риторическое. – Когда-то мальчишки хотели быть моряками, чтоб открывать новые страны и континенты, затем – летчиками, следующее поколение – космонавтами. Через тернии – к звездам! Казалось, еще несколько лет – и полетят земные корабли бороздить просторы Вселенной… Не срослось. Теперь юные мечтатели грезят не о трудной или опасной работе, а о славе в шоу-бизнесе или, прости Господи, в интернете. Повторюсь: не о труде, не о его результате, а о следствии результата труда, причем не натруженном, а скандальном – о славе! А быть фотографом дети не мечтают. Это приходит со временем. Как болезнь. И тогда уже не избавиться от паранойи поиска оптимального кадра даже в постели с женщиной.
Влад открыл рот, чтоб вставить свою ложку сентенций на тему, что раньше и мечты были глобальнее, и люди лучше, и килограммы тяжелее. Ему не дали.
– Груз прожитых в профессии лет давит на восприятие, а вокруг молодые фотоволчата ждут, когда Акелла промахнется. Им, которые глядят на проблемы снизу, интересно «что» снимать, а много повидавшему вожаку – «как» и «зачем». Но… профессия молодеет, появляются новые имена, новые таланты. Или, скажем, те, кто себя талантами воображает. Ниспровергатели, чей девиз «Мы старый мир разрушим до основанья, а затем». Что «затем» – сами не знают. А век фотографа как профессионала недолог, не больше, чем у спортсмена. Так же долго идешь к славе, так же трудно держишься на вершине, так же резко падаешь, забытый всеми. Пример – мой учитель в профессиональном плане, показавший, что есть что и зачем, Анатолий Ерин. Не знаешь? Уже никто не знает. Умер и забыт, как многие другие, а он был не просто фотограф, он – веха. Глыба. Говорят о той эпохе: «Слюсарев – голова!» Ерин – тоже голова, но другая, он влиял на мозги начинающих как свет летающей тарелки на питекантропа, что выцарапывал на стене пещеры первые чувства. Мягкие моноклевые портреты Ерина показывали изобразительные возможности фотографии, о которых окружающие не догадывались. А как он передал дух русского севера? А старой Москвы? Утонченно-мрачное невосполнимое прошлое дворянских усадеб, уходящих в небытие вместе с исчезнувшей эпохой – так же, как теперь кончилась эпоха самого мастера. А теперь? Молодые, отрицая старое, возвеличивают новых героев. Себя. Взять Бернинга и Ди Батисту: пакостят фото нюшных няшечек мазней и аппликациями, вплетают ленточки и умудряются продавать по десятку тысяч юров за снимок. Искусство? Для кого-то, у кого мошна полна, и кто ставит знак равенства между Уорхоллом и Да Винчи – возможно. Или француз Кристиан Петер, мой собрат по стилю, гений своего рода, но именно, что своего. Глянешь на его работы, посмотришь так и этак… Красивые девушки, сделанные не из красавиц... Неожиданные ракурсы – многогранные, щемящие, выдающие сокровенные порывы сердец… Ничего не забыто: сексуальность, женственность, изысканная ирония, все присутствует и бьет по чувствам, но… ни доверительность, ни намекающая на шалость смесь утонченности с раскрепощением не спасают от скуки в убегающем взгляде зрителя. Работы Петера не подстрекают, они только передают. Это красивые истории с интригующим прошлым и чувственным настоящим, но без продолжения. В том смысле, что без твоего участия, а оно тебе надо – такое?
Влад попытался сообщить, что именно ему надо, но вновь не успел.
– Нужно, – возвестил собеседник непререкаемо, – чтобы в каждом снимке переплетались реализм, фантастика, мистика, сказка, игра, провокация. Чтобы статика оборачивалась действием. И мыслью – обложенной подушками подтекстов, намеков, вторых и третьих смыслов… И завлекающей невыразимо влекущей подоплекой…
Воспользовавшись паузой, вызванной необходимостью вдохнуть порцию воздуха, Влад влез с желанием большей конкретики именно по своей теме.
– Насчет идеи о фото жены… Часто к вам обращаются с подобными просьбами?
– Постоянно, – сначала поморщившись, усмехнулся мэтр, отправляя в рот полную вилку салата. – Видел мои работы?
Влад кивнул. А как же. Потому и пришел.
– На них все – чьи-то жены, – хрустя салатом, закончил Аристарх Алексеевич почти сообщнически.
Взгляд его стал неприятным, масляным и приторно притворным, как у вышколенного тренингами менеджера по продажам, который почувствовал в собеседнике жертву и готовится сыграть ва-банк, впарив нечто дорогое и ненужное.
– А девушки, которым нужно портфолио…
– А ты не задумывался: кому нужно портфолио в таком амплуа, кроме них самих и их папиков? – не дослушав, захохотал насыщающийся добряк. – Да и проблем с ними, одинокими…
Возвращение из высокого в обыденное часто пролетает нужный этаж, опускаясь прямиком в низменное, это нормально, таковы люди. Даже лучшие из людей. И все равно Влада передернуло.
Собеседник заметил, что ляпнул лишнее.
– Тебе понадобился совет, и ты здесь. Правильно. Перейдем к делу...
(отрывок из рассказа "Картина, снимок и любовь")
...из собеседника слова сыпались как из сломавшегося рога изобилия.
– Люди любят играть в игры, – говорил он, одновременно налегая на остатки ужина, – обычно это схватка двух полов, что сходятся в поединке за удовольствия. Но бывают и варианты. Наш брат фотохудожник – прямое тому подтверждение, которое на равных участвует в задумке и реализации. Могу такого рассказать… Ограничусь убеждением, навеянным жизнью: существование женщин и вкусной еды свидетельствует, что Бог существует и любит нас.
Аристарх Алексеевич поднял бокал, вскинул его ввысь, словно чокаясь с Богом, и залпом выпил.
– Подытожим. Если ты начинающий, – продолжил он, когда кадык дернулся последний раз, – если еще ничего не пробовал – кстати, не обижайся на «начинающего», возраст и постельный опыт роли не играют, я о другом – то начинать, конечно, надо с простейшего. Супруга стесняется раздеться перед камерой? Начинай издалека, как я объяснял. Не хочет экспериментов? Не верь, хочет, но смирись, что понадобятся время и терпение. Боится приоткрыть бездушной технике грудь? И не надо, потом сама откроет, начни с другой стороны.
В очередной раз наполнив стакан из высокой бутыли, фотограф посмотрел сквозь него на свет, долго вертел, как бы примериваясь, потом вздохнул… и неожиданно отложил, вернув на место, а рука вновь взялась за вилку. Затем Аристарх Алексеевич как бы вспомнил про Влада.
– Хочешь заполучить в объектив ее задницу? Пожалуйста. Женщина – любая – «за» обеими руками, только не сразу и не вслух. Долго носимая вуаль стыдливости не даст ей высказаться напрямую. Но поосторожнее с лицами. Задница – она и в Африке задница, особенно, если ладная и упругая, но если с задницей на снимке обнаружится лицо… Никогда не забывай: к собственной физиономии женщины придирчивее, чем к остальному. Что прощается телу, скрытому одеждой, не простится зеркалу души. Именно фотографу или организатору съемок, то есть тому, с чьей подачи они начинаются – мужу или бойфренду – предстоит внедрить в женское сознание идею о сохранении ее чарующего облика в веках. Не для будущих поколений, а хотя бы для себя, любимых, чтобы наслаждаться совершенством не только наяву, но и на бумаге или на экране. Потом можно развить мысль, в таких делах женщины зачарованно идут на поводу, как крысы за играющим на волшебной дудочке крысоловом. Женское тело – это сокровище, понимать и ценить которое необходимо, ведь так?
Аристарх Алексеевич нагромождал факты из опыта и специфики профессии, словно открывая невообразимую глубину. Понять бы, глубину чего. Неведомого океана? А если лужи – из упомянутого описания крокодилов, против которых рьяно настроен?
Влад не отвечал на риторические вопросы, которыми заканчивалось большинство спичей. Фотограф и не ждал ответа, собеседник ему требовался, чтобы лучше слышать себя.
– Само по себе тело нравится только некрофилу, – сердечно делился он сокровенным, – остальных оно манит и возбуждает лишь вкупе с тем, что показывает, чем искушает, о чем намекает. – Призывающая к почтительному вниманию вилка взлетела вверх. – Как понимаешь, мы подходим к разбору художественной составляющей будущих съемок. Без нее снимок – бумажка, испачканная ребенком.
Они вернулись к тому, что интересует, и Влад вновь изобразил благоговение.
– Если на снимках нет жизни – коту под хвост такое искусство. Нужно обещание в дышащих тайной, затянутых поволокой глазах. Призыв соблазнительных изгибов. Непознаваемая загадка. Или, наоборот, ведущая к решению задачка. Динамика, нежность, завуалированное желание, жажда нового, даже агрессия в конце концов, но – жизнь.
– Как же это сделать? – пришлось встрять Владу, поскольку оратор вдруг занялся пережевыванием, задумчиво глядя в тарелку.
Закончив, гуру от красотозапечатления и словоблудия промакнул губы салфеткой и довольно откинулся. Явно собирается сказать нечто значительное. Мудрое. Весомое.
Наконец-то. За этим Влад и пришел.
– Нужны две вещи, – проговорил Аристарх Алексеевич и приготовился загибать пальцы, пистолетом выставив перед лицом большой и указательный. – Первое, – указательный палец загнулся, – это талант…
Кто бы поспорил. Влад замер в предчувствии высшего откровения.
– Второе… – остававшийся единственно выставленным большой палец медленно-медленно пополз вниз, – опыт.
Повисла тишина.
Влад глядел непонимающе: шутит собеседник, притворяется, или в самом деле считает, что открыл недоступную непосвященным великую тайну? Спрашивали, как сделать это именно любителю, не посвятившему жизнь искусству фотографии…
– К сказанному добавлю любопытный факт, – не спуская взгляда, продолжил мэтр, – посторонний мужчина-фотограф, получающий доступ к телу с дозволением это тело лицезреть, запечатлевать и руководить им – самая частая у женщин эротическая фантазия. Стоит заметить – подзуживающая и очень волнующая фантазия. Для кого-то смелая, для кого-то просто затейливая, но всегда до чрезвычайности возбуждающая...
(отрывок из рассказа "Картина, снимок и любовь")