Желудь⁠⁠

I.

вот оно небо, сожранное ядерным стронцием,

где облачный абрис – такой некрасивый и жженый,

а ты смотришь по-детски так, мой ясносолнцевый,

говоришь мне: а давай закопаем желудь.

и так это хорошо,

что словно в мире по-прежнему есть мармелад и фанта,

но нет никакого распада и сталкерских баек,

а сверху – не пикирует стая птичьих мутантов.

и я говорю:

а давай закопаем.

и мы обязательно закопаем, вот прямо сейчас –

беру лопату сапера,

снимаю походный мешок и бесполезно щелкую Гейгером,

пусть воздух даже под маской немного спертый

и нет у горя-садовников ничего:

ни воды,

ни лейки.

ни удобрений, ни грабель, ни шляпки – у грязного желудя;

а вместо фартука и перчаток – костюм химзащиты и броник;

и воздух вспухает ветрами тяжелыми,

но, в конце-то концов,

мы сажаем, а не хороним.

II.

все-таки, как это странно – в почву укладывать хрупкое семя.

чувствуешь, пальцы дрожат, словно счастье и праздник.

помнишь, у нас были когда-то большие, теплые семьи?

а теперь – есть ты, я и (глядя на желудь) это вот

безобразие.

он не взойдет, я знаю, знаю, но просто… не говори мне,

не возводи мою пустоту в самую дальнюю степень.

представь, что мы – аргонавты из древнего-древнего Рима,

и что наше руно обратится

в волшебный

бобовый

стебель.

что нас он поднимет в высшие слои атмосферы,

в этот звездный и чистый, кристальный атриум,

где нас не достанет коррозией раненный феррум,

где нас не достанет щелочной натрий.

где все сбудется, склеится и смечтается,

где снежинки укроют слои из спрессованной сажи,

где, представь, нам на встречу выбегут лунные зайцы,

где дороги все, уходящие вдаль, станут нашими.

и там будут опять домашние зразы с морковкой,

и там будут опять – экскурсия на теплоходе по Волге,

походы в пещеры, в леса, в Третьяковку,

и легкие никогда не поранятся колким.

снова весна, снова концерт оркестровый по радио,

снова четверть с пятерками, а потом поступил – и сессия.

…и никогда, никогда на распустится едкий радий,

чтобы мир обратить в гниющее

месиво.

III.

ну вот, посадили…

я касаюсь тебя, так что виден сквозь маску веер ресницевый

(никакие чудовища в этот момент в черепную коробку не лезут).

кто его знает,

спустя, может, два миллиона,

а может – сто тридцать

здесь поднимется наша дубрава

и маленький наш подлесок.

(с) мглистый заповедник