Зеркало перемен⁠⁠

Бабка Агафья всегда говорила, что там, где спишь, зеркал быть не должно.

Свой старинный гардероб с большим зеркалом она держала в гостевой комнате.

Напротив него бабушка катала внука:

— Еду-еду к бабе, к деду

По ровной дорожке на одной ножке,

По рытвинам, по кочкам,

Всё прямо-прямо,

А потом вдруг... яма!

Ах!

Агафья роняла Юрку меж коленей. Хохочущий мальчишка летел вниз, наблюдая за потрескавшимися отражениями. В мутном старом зеркале терялась разница в возрасте. Два человека: маленький хохотун и пляшущий овал в косынке.

К концу жизни голова Агафьи всё время жалобно тряслась, но цепкие руки ещё могли сдержать падение ребёнка.

Она ушла, когда Юре было 9.

Подступало тяжёлое время. Люди сплачивались, чтобы выжить. В бабкину квартиру переехал сын Николай с женой. Поселились в гостевой.

Комнату Агафьи заперли до поры. Неповоротливый бабушкин гардероб перенесли в комнату Юры и его матери. Они спали в одной комнате на разных кроватях.

Теперь, лёжа в постели, мальчик видел в зеркале гардероба окно. Причудливые искривления старой патины меняли всё вокруг.

Иногда по ночам в отражении виделось, как открывается форточка и что-то любопытное заглядывает внутрь комнаты. Пребывая в мрачном одиночестве, Юрка вслушивался в дыхание этого существа.

Потом с работы приходила мама:

— Ты что ещё не спишь?

— Мама, сюда кто-то заходил! — голос мальчика съёживался.

— Ну-ну... Я с тобой, сынок. Не бойся.

Она гасила настольную лампу и уходила в душ. Юрка зажмуривал глаза. От комнаты оставалось лишь дыхание незнакомого существа. Над самым ухом. Холодный язык едва не касался мальчишечьей щеки.

Но вовремя обрушивался спасительный сон. Глубокий словно обморок.

Наутро всё забывалось. Вчетвером они садились завтракать. Ели что-то скудное и водянистое. А потом разбредались кто куда. Юра — учиться в школу. Мать — преподавать в институт. Галя — торговать в магазин.

Дома оставался только дядя, у которого работы не было. Он говорил, что пишет роман. Жена Галя верила в талант мужа и безропотно работала одна.

Так по-дурацки всё и текло. Ребёнок взрослел, женщины старели, роман ждал вдохновения.

Осень засыпало снегом, когда жизнь переменилась.

— Деньги пропали... — мама сидела на коленках у гардеробного зеркала.

Юра скрипнул ночной кроватью:

— Откуда?

Он вдруг увидел, как мамино отражение в зеркале вздрогнуло. Как заплясал овал её лица.

Настольная лампа замерцала и погасла. Нелепо и не вовремя. Послышалась усмешка старой оконной рамы. Юра знал, что последует дальше. Дыхание приблизилось к самому его лицу.

— Сынок! — мамин голос разодрал темнотный шёлк, — не дыши так отрывисто, хороший мой. Я здесь. Сейчас за лампочкой схожу.

Снова оставшись наедине с темнотой, Юра попытался отделить своё дыхание от дыхания существа, что пряталось в комнате. Но холодный язык неотвратимо подбирался к лицу, а сон всё не шёл.

В голове мальчика застрекотала бабушкина считалочка:

“Еду-еду к бабе, к деду

По кладбищенской дорожке без одной ножки,

По крестам, по кочкам,

Всё косо-криво,

А потом вдруг... могила!

Ах!"

Тьма рассыпалась искрами, и в патине зеркала Юра разобрал облик с трясущимся овалом лица. С каждой секундой облик становился всё чётче. Это была бабка Агафья, одетая в праздничный сарафан и знакомую косынку.

— Бабушка, — улыбнулся Юра, — как ты там?

Мальчик знал, что бабушка умерла, и не питал иллюзий насчёт её воскрешения. Зато часто смотрел передачи про привидений и верил в иной мир.

Бабка подманила внука молчаливым жестом.

Юрка слез с кровати и встал напротив зеркала, не отразившись там. Зеркало вздрогнуло и пошло рябью: «Еду-еду к бабе, к деду...» — снова зашелестело в мальчишечьей голове.

Сквозь зеркальные волны он начал разбирать какое-то движение. Перед зеркалом сидел мужчина и рылся в гардеробе. Вскоре он поднял голову, и стало ясно, что это дядя Коля. В писательских руках показалась пачка денег. Усмешка растрепала его лицо.

Юрка всё понял и разозлился. Ему захотелось стукнуть дядю, но кулачок только всполошил зеркальную рябь. Николай вздрогнул от потустороннего звука, а затем всё исчезло.

Мама вернулась с лампочкой:

— Ты чего блуждаешь? Пол холодный. Давай в постельку.

Вскоре она всё-таки разыскала деньги и прошептала:

— Перепрячу на всякий случай…

Это было последнее, что уловил Юрка перед сном.

Настоящая пропажа денег обнаружилась следующим вечером. Мама уже не смогла их найти, сколько ни лазила в брюхе старого гардероба.

— Сынок, ты денежки перепрятал?

Мамино предположение обидно кольнуло мальчика. Он промолчал и попытался сделать вид, что спит.

— Юра-а-а, я знаю, что ты не спишь. Признавайся, куда перепрятал деньги?

Времена были совсем нелёгкие. Кажется, тогда даже матери перестали доверять сыновьям. Юрку перевели в интернат. Отныне он появлялся дома только по выходным.

Вместе с деньгами пропал дядя Коля. В квартире остались все его вещи. Среди пустых мужниных бумаг Галя нашла листок с воодушевляющим началом романа: «Неуклонно завершалось второе тысячелетие. Николай наблюдал закат, докуривая сигарету на крыше пятиэтажки».

Галя ещё долго рылась в бумагах, но больше ничего не нашла:

— Наверно не выдержал и утопился, мой милый гений, — вздохнула безутешная женщина. Заявила в милицию и долго ещё рыдала.

Промелькнуло пять лет. Времена перемешались. Кому-то полегчало, кто-то спился. В квартире бабки Агафьи особых перемен не случилось. Разве что Юрка закончил школу-интернат. Галя нашла себе поэта. А мама всё также работала допоздна и копила деньги, пряча их неизвестно где.

— В ПТУ пойду на слесаря, — высказался как-то Юрка за вечерним чаем.

— Всё лучше, чем нищим писателем, — одобрила мама.

Галя молчала, похлёбывая из кружки. А поэт сочинял стих про печенье. Когда он его прочёл, все разбрелись по своим комнатам.

Всё же, кое-что ещё изменилось за пять лет. Вскрыли бабкину комнату. Туда поселили Галю с поэтом. Гардероб Агафьи вернули в гостевую. Там теперь спал Юра. После случая с кражей денег он больше не слышал дыхания странного существа, не встречал бабушку в зеркале.

Это были пять лет обычной жизни. И они завершились.

Лето взвизгнуло тёплыми дождями, когда всё вновь перевернулось в квартире Агафьи.

— Какой чудесный гардеробчик! — излишне восхитилась Лиля, — Ты там скелетиков хранишь?

— А ты у каждого скелет в шкафу ищешь? — Юра развернул девушку и обхватил обеими ладонями за живот.

Дети в интернате взрослеют намного быстрее, и уже в 14 мальчик всерьёз заинтересовался женским полом. Целомудренная, но любознательная Лиля легко поддалась такой уверенности. Любовники смотрели друг на друга через патину старого зеркала, когда Юра стягивал девичье платье:

— Еду-еду к бабе, к деду

По кладбищенской дорожке без одной ножки...

— Что?! — белокуро вздрогнула Лиля, — что за глупенькая считалочка?

— Ты тоже это слышала?! — Юрка уже влезал в брюки, желание напрочь пропало.

— В смысле?! Я думала, это твои шуточки, Юрочка! Ну чего ты расстроился? — девочка стояла неприкрытая и беспомощная спиной к зеркалу. В отражении Юрке вдруг почудилась голая спина бабки Агафьи с пляшущим затылком.

— Темно уже, родаки скоро нагрянут. Давай, — он несильно ткнул платьем Лиле в грудь.

Девочка обиженно собралась и хлопнула дверью. Юра ждал перед зеркалом. Скрипнула форточка, дыхание зашелестело по полу комнаты. Ближе-ближе: «Еду-еду к бабе, к деду...»

Патина расступилась, вздрогнула зеркальная рябь. Агафья беззубо улыбнулась внуку и указала куда-то ему за спину. Юрка обернулся и увидел пузатую луну сквозь распахнутую форточку. Небо подёрнуло рябью. Парень приблизился к окну, взобрался на подоконник и высунул голову наружу.

В лицо ему не пахнул ветер. Юра увидел знакомую комнату, где он когда-то ночевал с мамой. В одном углу на столе горела лампа, в другом углу на постели лежал мальчик и смотрел в окно через зеркальное отражение.

Их глаза встретились. Парень вдруг ощутил, что парит в воздухе, двигаясь по комнате. И что воздуха совсем не хватает. Он стал громко вдыхать и… это пугало мальчишку.

«Так вот, как всё устроено. Выходит, я боялся самого себя», — размышляя Юрка заметил, что в зеркале гардероба появилась бабушка. Морщинистая рука подманила его. Зеркало вздыбилось и раздалось в стороны. Впереди показалась другая комната. Вернее, другое время. Юру затянуло туда.

Он увидел дядю Колю, перебирающего нутро бабкиного гардероба:

— Куда же она их запрятала?

Юра видел всё и не мог повлиять на ход событий:

Николай находил мамины деньги. Усмехался: «Теперь-то она поймёт, почему деньги нельзя хранить дома!»

Шёл с ними в банк по морозной улице. Открывал вклад. Радостный возвращался домой. Останавливался на мосту над заледеневшей рекой. Курил, опёршись на перила. Мимо шла парочка. Женщина вздрагивала и просила своего ухажёра идти дальше.

И, кажется, Юра прекрасно знал, что должно произойти дальше. Будто он уже существовал в этом состоянии вне времени и пространства.

Женщина оказывалась Галей. В ней внезапно просыпалась какая-то звериная ярость на бездаря-мужа. На мосту была только она, её муж и далеко ушедший поэт-любовник. Она подхватывала Николая за ноги и легко перекидывала через перила.

«Сколько раз я это видел?» — задавался вопросом Юра, наблюдая, как дядя проламывает тонкий октябрьский лёд.

Парня потянуло в образовавшееся во льду отверстие. Сквозь рябь он проник в комнату, где плакала мама. Он увидел себя чуть повзрослевшего, успокаивающего мать.

Здесь стоял телевизор, рассказывающий о каком-то дефолте.

— Все деньги обесценились! — причитала мама, — теперь их никто не крал, они просто стали ничем!

«Они всегда были ничем», — успел подумать Юра, и его утянуло в своё время.

Парень стоял перед зеркалом, царапал на патине глупую детскую считалочку. В квартиру вошла мама:

— Привет, сынок! Всё ищешь деньжата? — уставшая с работы мать вечно подкалывала сына. Но сейчас это звучало не обидно, а как-то… жалостливо.

За окном шелестело лето 1997 года. Юрка не знал, когда настанет будущее, которое он увидел в зеркале бабушкиного гардероба: через неделю, месяц или год. Поэтому он сказал матери:

— Я знаю, что нам нужно делать сейчас!

Мать уронила сумку, увидев глаза повзрослевшего сына, а бабка Агафья беззубо рассмеялась в зеркале и, наконец, покинула квартиру.

Лёнька Сгинь