Я думала, что бабушкины правила – просто выдумка. Пока не нарушила одно из них⁠⁠

Это перевод истории с Reddit

Моё первое воспоминание — мёртвый человек.

Мне четыре. Утренний туман клубится вокруг. Я поднимаю голову — и вижу его, подвешенного между сосен дюжиной серебристых верёвок, как муху в паутине, залитого кровью. На лице — ужас и изумление.

Но больше всего — смерть.

Спустя годы, когда это воспоминание всплыло без всякой причины, я спросила бабушку:

— Иногда лес отдаёт, — пожала она плечами, — а иногда пожирает.

Тогда я решила, что речь идёт о страхах, которые мы придумываем в глуши, и моё видение — лишь искажённая фантазия.

Теперь я знаю: она имела в виду совсем другое.

Мы с бабушкой живём в избушке посреди леса.

Глухолесье — так она его называет. Я уже достаточно взрослая, чтобы догадываться: у этого места есть и другое имя, но она его не произносит. Да мне и не особенно важно.

Сколько себя помню — мы вдвоём. Никаких кузенов или друзей, которые приезжали бы погостить. Ни родителей и даже воспоминаний о них.

Я могла бы подумать, что бабушка похитила меня младенцем и прячет в глуши, если бы не наши одинаково кривые носы и то, как мы обе чихаем на ярком солнце.

К тому же, даже будучи «похищенной», я легко могла бы сбежать: дважды в неделю езжу в городок на занятия с другими детьми (обычно это Холлис и Джексон, иногда Нейра, если отец отпустит); у нас в доме есть компьютер с интернетом; а лес я могу исследовать когда захочу…

…пока соблюдаю суеверия — так я их называю.

Трижды топнуть на каждом конце моста, когда переходишь его.

Ставить миску молока на крыльце в дни летнего и зимнего солнцестояния.

Раздавливать скоромники, пока ягоды не посинеют.

Никогда не оставлять фотографию напротив открытого окна.

Запирать дверь до заката и отпирать до рассвета.

Для неё это не суеверия, а правила — такие же незыблемые, как гравитация. Для меня же правило имеет смысл только тогда, когда за ним стоит последствие.

Пока я была мала, я не видела разницы — разве не так у всех детей? Дождь остаётся естественным, пока не узнаешь о круговороте воды. Но, доросши до верхней полки, мы начинаем спрашивать: «почему?»

Постепенно обе категории разделились: правила и суеверия.

Не трогай раскалённую печь — правило.

Обойди избу десять раз перед сном — суеверие.

Даже сейчас некоторые вещи трудно куда-то отнести.

Не поймите меня неправильно: бабушка замечательная. Она кормит меня, поёт колыбельные и учит отличать чертополох от крапивы-ужалицы. Я не могла бы желать лучшей хранительницы.

И всё же кое-что в моём детстве непонятно.

— Никогда не попадай под град, — сказала она как-то.

Я отчётливо помню, как сидела у неё на коленях и наблюдала, как ледяные горошины дробят сосновые иглы. Когда град переходил в дождь, мы выбегали собирать осколки льда пригоршнями. Что она делала с этим грязным льдом — тайна.

Мы обматывали деревья нитками из моей изношенной одежды. Когда рукава протирались, бабушка часами распускала вещь до последних петель. Потом мы выкапывали у сосен мелкие ямки, обвивали стволы нитями и закапывали их. Я называла это пряжеванием: бегала вокруг сосен, пока не падала в хохоте.

— Деревья — капризные существа, — говорила бабушка. — Им нужна короткая привязь, иначе забудут, кому служат.

— Нам?

— Нет, — странно улыбалась она. — Не нам.

Зачем всё это? В чём смысл?

Были и куда более странные явления. Например, турист в красном.

Он появляется, как праздник — не с весельем и салютами, а неизменно: каждый год, 28 сентября. Он ковыляет к нашему порогу, измождённый, пропитанный потом, в красных шортах и футболке.

— Пожалуйста, — говорит он. — Я заблудился.

— Заходите. — Бабушка кормит его, поит и выслушивает.

Он рассказывает, что отправился в одиночный поход по Сьерре, сбился с тропы, остался без еды и сил. Сколько он уже блуждает — не помнит: дни? неделю? Где он теперь?

— Это Глухолесье, до городка вам туда. — Бабушка указывает дорогу. Он уходит, будто бы за помощью, но каждый год возвращается.

— Чем вы занимаетесь остальное время? — спросила я его однажды. Бабушка черпала воду за домом и не слышала.

— Что?

— Пока вас нет здесь. Чем вы живёте в лесу?

— Я… не… — Его голова дёрнулась; глаза заморгали, словно компьютер, пытающийся перезагрузиться.

Когда он снова посмотрел на меня, в них, помимо вечного отчаяния, вспыхнуло нечто иное — голод.

— Вот вода, — сказала бабушка, возвращаясь.

Он моргнул — и взгляд стал прежним.

Может, мне почудилось. Но…

Таких странностей много: суеверия без причины и загадки без разгадки. Так было всегда.

До прошлой недели.

— Я нашла новое пустодрево, — сказала я бабушке.

Она подняла глаза от ловца снов; рядом на столе лежала стопка готовых.

— Пустодрево? Я лет пять не встречала.

— За ручьём, в вязовой чащобе. Я раньше не заглядывала внутрь, а оно стоит точно посредине.

Лицо бабушки вспыхнуло радостью. Она схватила бур, чек и вёдра.

Пустодрева…

Я искала их в интернете и расспрашивала Холлиса — никто о них не слышал. Высокие, с ярко-красной корой и чёрными листьями. От них мурашки, но бабушка выслеживает их при каждом походе.

— Почему бы не вырастить своё?

— С пустодревами так не бывает.

Я провела её к вязам. Там оно и возвышалось.

Бабушка просверлила ствол, вбила чек, подвесила ведро.

— Молодчина. Глаза молодых стоят сотни моих.

Вот ещё странность: сок пустодрева. Она собирает его ведрами, кипятит, разливает по бутылям и хранит в подвале — а время от времени какой-нибудь бутыль пропадает.

Однажды я слизнула каплю: горько, не как кленовый сироп. Бабушка заставила меня отмыться и полчаса читала нотацию: «Слишком ценно, чтобы есть».

Эта находка стала для неё ранним Рождеством. Каждый день она проверяла дерево, таскала ведра, кипятила сок.

Я помогала, но чаще она справлялась сама.

И вот, на пятый день — вчера — она не вернулась.

Это было на неё не похоже: к закату она всегда дома, чтобы обойти избу. Я обшарила ручей, утёс… Уже собиралась в город, когда вспомнила пустодрево.

Она лежала без сознания. На лбу запёкшаяся кровь; рядом — тяжёлая сломанная ветка.

— Бабушка!

Я пыталась поднять её, но сил не хватило. Пришлось мчаться в город за доктором МакКенти.

Через час, глубокой ночью, её доставили в крошечную больничку. Она приходила в себя, когда ей ставили капельницу. Я сидела рядом, пока она не узнала меня.

— Джунипер…

— Привет. Голова болит?

— Сильно. Помню, шла проверить сок…

— Ветка упала. Но врачи говорят, вы поправитесь.

Её глаза расширились.

— Изба, — прошептала она. — Мы обошли её?

— Не успели. Нужно было спасать вас.

— Уже темно? — Она поискала взглядом окно. Увидела ночное небо — и на лице застыл истовый ужас. Такого я не видела никогда. — Ты должна идти. Обойди избу десять раз и запри дверь. Может, ещё успеешь.

— Я не брошу вас. Ничего не случится. Глухолесье — наш дом.

— Глухолесье не дом, — сказала она. — Это желудок. — Её ногти вонзились мне в кожу. — Иди, — прошипела. — Пожалуйста.

Я ушла.

Так она могла бы легче успокоиться — так я себя оправдывала. Для многих лес ночью жуток, но для меня он как кухня в полночь. Тропы знакомы.

У избы я могла бы просто войти и лечь спать. Но бабушка спросит утром, а врать я не умею.

Хорошо. Я сделаю это.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit