Встреча. Часть 5.⁠⁠

На закате ночь сильнее всего. Рассвет же всегда приносит лишь тревогу. Ни надежд, ни добрых чаяний в нем нет. Неверные ночные тени, ложные шепотки в густой тьме, скрипы половиц старого дома, шуршания под печкой - не то мыши, не то домовой, - все это и иное во множестве дает отдохновение от дневных тревог и забот, только так и дремлет разум, лишь этим и успокоишь сердце. Ночь благословенна, и сон, меньший брат смерти,  два странника у ворот заката. Они ведут в поводьях огненных дьяволиц безумного Ярилы, они держат его, безмерновекового страдальца, в нежной узде покорности и всепрощающей благодати.

Синь ночи сменилась предрассветными сумерками. Седые пряди тумана, как всегда по ранней осени, обволокли, окутали лесные низины, стыло холодили онемевшее за ночь тело.

Геральт подбросил хвороста в прогорающий костер. Ратмир наблюдал как пламя принялось за подношение.

"Мы сами кормим своих бесов", подумал он, "Младенец чист пред ликом богов, но огонек его рождения и кормить нужно добрым лесом. Усади огонек в очаг, лелей его, говори с ним, и он тебе добром ответит. А брось его на пол в хате - быть беде".

－Худой я мечник, Геральт. Наше дело руничать да волшбой кудесить. В том я мастер. И всегда легко мне то давалось. В обученьи-то. Многим рунам я обучен. Одни бьют, другИ лечат, третьи жаром пышат... Тому волхвы нас учат. Иные ж сам домыслил, да схоронил знанье-то поглубже. От и пригодилось одно, ране не бил я руной той. Симаргл, птица заряная - так про себя руну ту кликал.

Воткнул я меч в землю, персты оберуч сложил, инда хрустнули, да и всадил погани той. Дал им знак, кто аз есьм! Ух, и взревели оне. Пыхнуло, аж сам-друг опалился. Да и тем досталось. Я вдогонку еще щит-руной вдарил. Двое как бабки костяные покатились. А один, тот самый, срединный, увернулся,на кровлю  терема запрыгнул! Скатился я с крыльца, меч подхватив, гляжу, один еле поднялся, на четырех костях шатается да башкой мотает, шкура дымиться, да морда бельмами обваренными белесит. Видать, ему крепче всех птица моя прилетела. Второй, зрю, стережется, по косе меня обходит. Я к подранку кинулся, меч ему под ребра сунул, да до косточки грудину распахнул. Второй тут на меня бросился, я его с меча, "косарем" да "набатом", сам в сторону, да не уберегся, достал он меня лапой. － Ратмир поднял левую  руку и Геральт увидел, что она искалечена, только большой и указательный пальцы были на месте. － Теперича ею только гузно подтирать ловко. － Звонарь рассмеялся, Геральт неожиданно для самого себя тоже хрюкнул смешком. Не сдержался, сорвался на смех, Звонарь загоготал еще громче. Свирепо, безудержно и отчаяно смеялись оба, ведьмак и кресник, осколки древних времен, самые человечные нелюди из всех озверевших людей, эльфов, вампиров и стрыг, волкодлаков и низушков, и боги знает кого еще.

Эхо веселья потревожило рассветную тишину леса, разбудило лесных жителей - в ветвях сонно щебетнула птаха, ей ответила другая и вот уже лес огласился их разноголосым треньканьем. На поляну выпрыгнул ошалевший заяц, коротко цвиркнул и нырнул в овраг. Следом рыжим лучиком из кустов выскочила не менее ошалелая лиса, вся олицетворение извечного вопроса: "Тут косой не пробегал?", но увидев, что отвечать ей никто не будет, зевнула и снова спряталась в кусты.

Вместе с рассветом в лесу начинался новый день.

Над костром вился дымок, огонь больше не кормили, незачем. Нервное напряжение вместе со смехом немного спало. Геральт щекой почувствовал восходящее солнце, Ратмир отбросил  капюшон за спину. И Геральт поразился  молодости Звонаря. Короткие, будто иглы ежа, русые волосы уже тронуты на висках сединой, морщины, глубоко запавшие щеки - ничего из этого не мешало больше Геральту разглядеть в нем мальчишку, которому было не больше восемнадцати лет.

Долго молчали, некстати навалилась утренняя дремота. Геральт достал из поклажи флягу, хлебнул воды, плеснул немного на лицо, освежаясь. Бросил флягу Звонарю.

Вернув флягу Геральту, кресник продолжил:

－Не обессуть, оплечник, на болтовню мою. Ты, верно реку, первый, с кем я боле трех слов в сих землях речил, спасибо тебе за то! Коль в путь тебе пора, скатертью дорога. Благодарю тебя за все и прошу обиды на мя не держать...

－Некуда мне торопиться, Ратмир, － не кончено мое дело здесь. Продолжай, а я пока трав заварю...－Геральт наполнил небольшой котелок, что протянул ему Ратмир, водой из той же фляги и подвесил на вновь разведенным костром.

－Ин буде так. Свезло мне и со вторым злыднем, повредил я ему лапу-то заднюю. Взвыл, да снова на меня попер. Кинулся, да, видать, лапа подвела, я лишь в сторону сдвинулся, да вдругорядь мечом полоснул. Он и брякнулся как куль с говном. Но живым еще, на спину крутнулся да в человека обращаться стал. Хрен те, думаю, зверем сдохнешь... Дорезал и его. Как меч грудину пробил, тот за него лапой вцепился, не вырвать. Обернулся, вижу, срединный на крыше терема притаился, вишь ты, выглядывает, пасть скалит. И только тут и услышал я... Как волчиха моя в коморе бьется, визжит, воет... На крышу глянул - нет никого. Обошел я терем, двор - пусто, сгинул в ночи. Недобро, мыслю. Пора и нам честь знать, пока выручная дружина не подошла иль со степи кто не нагрянул. Вбежал я в терем, комору отпер, а оттель мне на груди девчушка уж моя бросилась, слышь-ко, никак в прыжке в деву обернулась. Обнял я сестрицу да вновь разрыдался. То ж, Геральт, с помета волчицы-матери щенок-то был, иль не сказал я ране?

－Нет, Ратмир, не сказал, да понял я все...

－Ну, ин де... Стали мы с заставы той выбираться, сторожась кажной тени. Меч-то я вырвал, щит Добрынин прихватил, копье... Двинулись мы к лесу, с которого нечисть эта нагрянула. Срединного-то я не сильно опасался, с одним-то управлюсь, мыслил...дурень! Ишь, уверовал-то! А он за нами шел, Геральт! Таился, в тенях скользил, ветром сквозил. Но не нападал. Долго мы шли, лесами, пустынным краем. Ели с охоты, спали, людей сторонились. Волчиха то девчушкой скачет, то зверем бежит. Вроде взрослая уж с виду, а скачет как малолеток. У меня на нее глядючи и на сердце легче стало, хоть и не простил себе дружины смерти, да и не прощу уж никогда... Так мы к той деревне и вышли...