Тюрьма в Аргентине. Соглашаться на экстрадицию или нет? Часть 10⁠⁠

Предыдущая часть

Первое, что меня удивило – со мной разговаривали очень спокойно. С другими – грубо, нетерпеливо. Для меня это было странно. Мне сказали, что я буду сидеть в секторе с первопроходцами, МД-Уно. Мне это ни о чем не сказало, я согласно расписался в табеле.

Тут произошло второе, что меня удивило – я не сам пошел за матрацем, а мне его принесли. И он был не старым, не грязным, а новым и запакованным в полиэтилен.

Почему? И почему, если до этого охрана была злая, то, разговаривая со мной, они пытались улыбаться, шутить? Я вообще не понимал, что происходит.

Охранник обратившись ко мне жестом показал: «идем со мной». По дороге он поддерживал вежливую беседу, спрашивал, как там обстановка в России. Это было очень странно – я настолько привык, что тюремщики относятся к заключенным безразлично, что такое внимание сбивало с толку.

Мы пришли в помещение, посередине которого была стеклянная капсула с охранниками, наблюдающими за порядком на мониторах. Вокруг капсулы были двери в отдельные павильоны. Сектор назывался Е, и считался привилегированным. Павильоны в нем шли под номерами: Е-1, Е-2, Е-3 и Е-4. Павильон Е-1 был для бывших полицейских. Е-2 был самым неспокойным павильоном. Как узнал позже в нем чаще чем в других проходили обыски. Лучшими павильонами были Е-3 и Е-4. Мне достался E-3.

Павильон состоял из 20 камер. Меня подвели к одной из них. В ней было три койки, все свободные, и стол у стены. За ним сидел мужик, чье лицо мне показалось знакомым. Он встрепенулся, подошел ко мне, обнял. Это оказался Фернандо, 56-летний аргентинский адвокат. Если в первой тюрьме мы почти не разговаривали, то здесь он буквально накинулся на меня: «Русо! Как твои дела? Как прошла неделя в карантине?».

Я сказал, что было не просто. Постоянное воровство. Периодически драки. Фернандо ответил, что понимает, протянул пачку «Парламента» и принес откуда-то комплект постельного белья. Сказал, что в моей камере он просто учится, чтобы его никто не отвлекал, а так она свободна. Я оглянулся: на столе, действительно, были свалены какие-то книжки, тетради. Фернандо тем временем приготовил мне термос с горячим мате: «Я тебя оставлю отдыхать. Пей мате, кури, набирайся сил». И вышел.

И я первый раз за невероятное количество времени остался один. Почувствовал каждой мышцей, как начинаю расслабляться. Будто огромная тяжесть упала с плеч, и больше не нужно было постоянно быть начеку, следить за своими вещами, за окружающими. Я сидел на койке в пустой камере, на коленях лежал пакет постельного белья, а я курил и не мог пошевелиться от внезапной усталости, которая меня догнала.

Никто не шумит. Никто не угрожает. Ни с кем сегодня не придется драться.

В тот момент мне было настолько хорошо, что камера показалась гостиничным номером со всеми удобствами. Там был отдельный туалет и раковина. Стояли три свободные кровати. И даже стол, за которым можно было писать. Я достал постельное белье, оно оказалось совершенно новым. Невероятно для тюрьмы.

Тогда я лег в койку, и закурил. Я пускал дым в потолок и ни о чем не думал. И это было чувство долгожданного, всенаполняющего спокойствия.

Спустя часа полтора или два в дверь постучали. Зашел высокий, крепкосложенный парень. Представился: Эрнан. Я смотрел на него, и поражался, насколько он похож на мою маленькую дочь. Те же глаза, брови. Уже потом, когда я освободился, показывал его фотографии жене, мол, правда ведь, напоминает дочку? Жена тогда тоже сильно удивилась, какими бывают совпадения. Ещё один момент который меня удивил, но о котором я узнал позже. У Эрнана и моей дочери день рождения был в один день.

Я отметил, насколько аккуратно и стильно он одет. Это было настолько необычно для тюрьмы, особенно, после карантинного корпуса, где сидели, в основном, наркоманы и воры в непонятных замызганых куртках.

Но главное, что было удивительным – то, как он со мной заговорил. Он специально делал паузы и подбирал слова, чтобы я его понимал. Мы сразу же разговорились – я почувствовал к нему то, чего до сих пор еще не чувствовал в тюрьме: доверие.

Эрнан начал с того, что не любит Аргентину. Аргентинцев он считал необязательными. Рассказал, что у него итальянские корни – его отец чистый итальянец, а мать наполовину итальянка, наполовину француженка. Он гордился тем, что не аргентинец.

Потом он принёс какие-то журналы и начал мне показывать. Я до сих пор не могу понять, зачем он это делал. Штук пять журналов, 2018-19 годов, что-то там показывал, рассказывал. Я его с интересом слушал, ну, или делал вид, что слушал, потому что понимал не все. И тем более не понимал, почему он мне все это рассказывает.

Я успел ему рассказать, что занимался спортом и выступал по ММА. Эрнан же 20 лет занимался тхэквондо. Он рассказал, что тренирует заключенных. Просто потому, что ему это нравится. Занимался с ними и в этой тюрьме, и в других. Я согласился тоже попробовать, и уже вечером мы устроили первую тренировку.

По нему сразу было заметно, что он реально сильный. Высокий, крепкий. До знакомства с ним я не сталкивался в Аргентине с бойцами, которые превосходили бы меня в силе или технике. Но на первой тренировке я с удивлением заметил, что наши силы равны.

Единственным уязвимым его местом были эмоции. Стоило ему им поддаться, его уже можно было победить. Уже позже, после регулярных тренировок, я понял, что это зависело от подъемов и спадов его настроения. Во времена подъемов он иногда оказывался сильнее меня. Во времена спадов – намного слабей.

В этот же день ко мне приехала Надежда. Она привезла вещи и продукты, а также книгу на русском языке. Забавно, что ни до, ни после книги в тюрьму передавать не разрешали. Это было опасно – в корешок или между страниц можно было спрятать много чего запрещенного. В том числе, и зашифровать что-то в тексте на иностранном языке. Потом уже мне рассказали, что главным страхом тюремщиков было то, что в книге может быть рецепт бомбы на русском. Получается, что в тот раз книгу я получил совершенно случайно.

Надежда сказала, что завтра меня должны освободить. И они с адвокатом приедут меня встречать. Мы договорились созвониться вечером, обсудить детали моего выхода на свободу.

Весь день я был в предвкушении, что скоро окажусь на воле. Расслабился, можно сказать, даже проводил время с удовольствием, полагая, что это мои последние сутки за решеткой.

Но вечером, когда я позвонил Надежде, она сообщила, что на мою экстрадицию пришли документы из России… Что теперь ситуация сильно меняется. И непонятно, что делать дальше. Я стоял с телефонной трубкой, как оглушенный. Надежда продолжала говорить: что должно быть ещё одно заседание суда, на котором нужно будет сказать, согласен я на экстрадицию или нет? Если я от нее откажусь, то административный порядок заканчивается и начинается большой судебный процесс, который непонятно, сколько займет времени.

Грубо говоря, у меня был последний шанс, чтобы согласится на экстрадицию. И шанс, что меня просто заберут. Надежда сказала, что и она, и адвокат уверены, что мне надо соглашаться покинуть Аргентину. Что они еще придут ко мне за день до заседания суда, и мы еще раз проговорим сценарий, что и как говорить. Но она настойчиво рекомендовала соглашаться на экстрадицию.

В общем, бумаги пришли. Материалы по моему делу. Около 250 страниц на русском и испанском языках. Через несколько дней должен быть суд.

Я рассказал об этом Эрнану. Он как-то не особо комментировал, именно по этой ситуации советов давать не стал. И только позже я понял, почему.

Накануне суда мы должны были встретиться с Надеждой и адвокатом, проговорить все возможные сценарии следующего дня. Я ждал этой встречи, потому что не был уверен в своем испанском, и мне было важно хорошо подготовиться заранее. Я чувствовал смутную тревогу, потому что не до конца понимал, что происходит.

Общение с Надеждой становилось все более напряженным: она как будто увиливала от моих вопросов. Сначала настаивала на экстрадиции, говорила, что это главное. Потом сменила тему, сказала, что суд – формальность, и мне просто сообщат о том, что пришли материалы дела.

В итоге ни Надежда, ни адвокат не приехали.

Я убивал время в ожидании хоть каких-то вестей от Надежды, не понимая, что теперь делать. Приближался вечер, а никакой информации так и не было. Суд уже завтра. Я дождался очереди к телефону и снова ей позвонил. Она повторила, что мне только озвучат положение дел и волноваться не стоит.

Но не волноваться не получалось. У меня появились сомнения в том, говорит ли мне Надежда правду, могу ли я ей доверять?

Я спрашивал у Эрнана, что тот думает по этому поводу, но, как и в прошлый раз, он только кивал и никак не комментировал, говорил только, что подумает.

Тем временем, в камеру постучали. Передо мной стоял высокий парень лет 28, блондин, из тех, кого называют "золотой молодежью". На его руке поблескивали дорогие часы. В этом павильоне уже разрешали носить часы, крестики и талисманы. Он был одет по последней моде. Его звали Гринго. Он оказался в тюрьме за то, что убил свою мать.

Уже позже я узнал, как это произошло. Ему было 13 лет, когда мать оставила их с отцом и уехала с мужчиной, младше ее на 10 лет, в Бразилию.

У семьи Гринго была ферма в пригороде Кордобы. Там разводили лошадей и коров. А его отец владел бизнесом в Буэнос-Айресе. Периодически надолго уезжал туда по делам. Гринго с малых лет оставался на хозяйстве за старшего. На ферме был наёмный персонал, но его работа требовала контроля. Да и парень был увлечён этим. А позже поступил учиться в профильный колледж. Изучал производство продукции и рынки сбыта. Ну, или как я это понял, учитывая мой слабый испанский. С 18 лет он уже работал в крупной аргентинской фирме по международному сбыту сельхозпродукции.

Когда Гринго было 23 года, его мать вернулась. Заявила, что ферма принадлежит ей, и он не имеет никаких прав. Однажды, поздно вечером, он вернулся навеселе с какой-то вечеринки. Слово за слово, и с матерью возник очередной конфликт. Он схватил висящее на стене ружьё и выстрелил. Затем выстрелил ещё несколько раз. После этого позвонил своей тете, сестре матери. Она много помогала ему когда родителей не было дома и была для него близким человеком.

Он позвонил ей, не зная, что делать дальше. Я не понял деталей их разговора. Понял, что разговаривали они долго и не один раз. В процессе этого парень отвёз труп своей матери в поле. На расстоянии нескольких километров от дома. Попытался закопать. Но был в сильном стрессе и не продумал детали. В итоге, через несколько дней полиция нашла в поле тело. Гринго признался в содеянном и его осудили. Его приговорили к 35 годам заключения.

Когда его посадили, ему было 23, а это значит, что на свободу он выйдет только в 58 лет. Почти всю свою сознательную жизнь он проведёт в тюрьме. Тетя и ее муж всегда приезжают к нему. Не пропускают ни одного дня визита. Несколько раз я видел в тюрьме и его отца.

Узнав эту историю, я столкнулся с тем, что она вызывает у меня противоречивые чувства. Без обсуждений, убить свою мать – это недопустимо. Какая бы ни была на неё обида. И как с осознанием этого жить дальше? Нет этому оправданий. И обида, и алкоголь. Это не извиняет такой поступок.

Но при этом, где-то в глубине души, мне было жалко этого парня. Он молодой, умный, крепкий. Вся жизнь была впереди. Жизнь, которую он проведет в тюрьме. Где каждый новый день будет таким же, как и предыдущий. Замершая картинка. А когда он освободится, если доживёт (потому что его посещают периодически суицидальные мысли), то выйдет уже пожилым. Кто его встретит там?.. Доживут ли до этого времени его тетя и отец?.. Как будто вся жизнь прошла мимо.

Продолжение следует...