Туркменистан или путешествия в недра памяти. 1987-2003. Часть третья
Первые две части
Туркменистан или путешествия в недра памяти. 1987-2003
Туркменистан или путешествия в недра памяти. 1987-2003. Часть вторая
Не уснула. Душа требует продолжения))
1992 год. Мама попала под массовое сокращение. Папа тоже. Нет работы, несмотря на высшее образование (которое было только у мамы). А на руках двое детей.
Вначале родители варили леденцы на продажу, но дело не пошло, т.к. денег не было ни у кого, а леденцы варили многие. Потом стали перепродавацами (коммерсанты, ох и модное было словечко). Базар был переполнен торговцами, родители сделали ставку на другой, пока не сильно занятый рынок - вокзал, тем более он находился рядом с домом. Поначалу продавали те же леденцы, потом легкие перекусы пассажирам поездов дальнего следования, мандарины перед новым годом, мелкую сувенирку. Заработков хватало на хлеб без масла, и там была конкуренция. А однажды родителей и вовсе обокрали - товар, дневная выручка - просто вырвал "темный пассажир" и влетел в отходящий поезд... Надо понимать, что в товар вложены последние деньги... Мама долго плакала, вернувшись домой, но потом, упрямо повязав платок, пошла к холодильнику. Достала все мясо, которое было у нас, перекрутила в мясорубке, наделала чебуреков и они с папой снова ушли на вокзал, к новому поезду. Возвращаясь, мама снова плакала, но это были другие, счастливые слезы.
Следующие 8 лет мы этим жили. Родители покупали говяжьи головы в колхозе, отец разделывал, мама сортировала мясо. Язык шел на плов, мозги - на паштет или в яичницу (яйца с мозгами, ага), глаза - на борщ или щи, щеки, там, где чистое мясо, - на продажу в чебуреках. Мы с братом чистили ведрами лук, папа молотил фарш, мама пекла и они уходили. Могли уйти на сутки, на двое, уезжая дальше и дальше от дома, пирожки и чебуреки жарились сотнями, и я до сих пор с трудом переношу этот запах...
Мы с братом оставались вдвоем, нас охраняли собаки, всегда можно было позвонить бабушке, но... Нам было страшно одним. У пусть за эти годы родители подняли баню, первыми купили "параболическую" антенну с двумя десятком каналов, одежду мы носили новую, а мясо на столе было не только с говяжьих голов, нам было тяжело без родителей.
Я уже перешла в старшие классы, когда, будучи в гостях у Ба, я впервые услышала, как матерится и ругается дед(мамин отец). Мне было лет 12, а детство кончилось. Оказывается, моему папе предложили меня... продать. Ведь по матери я была русской, а значит "порченой", с которой, по словам этого папиного знакомца, никто через пару лет даже связываться не станет. Дед об этом разговоре узнал, и они повздорили с отцом, по сломанного папиного носа.
Шел 2000 год. Когда говорят "верните мой 2000", я не соглашаюсь. Я туда не хочу. Поезда перестали ходить, сообщение с Россией стало перекрываться. Новых источников заработка не было. Мы вышли на базар - продавали домашние вещи. На работу принимали в основном туркмен, с прочими, а особенно с русскими, разговаривали сквозь зубы. Образование обесценилось. "Истинные туркмены" стали не на шутку задирать всех прочих, русских - с особой "любовью". В школе несколько раз я сцеплялась со старшими девками, причем серьезно, до крови - они посмели назвать мою маму проституткой только за то, что она русская. Дома были в надписях "Русские - свиньи", "Смерть русским", было несколько погромов и "народных казней".
На русских девушек смотрели исключительно как на товар. Моя старшая подруга, девятиклассница Светочка, ярая поклонница Арии и великолепная художница стилизованных единорогов, русская валькирия, кровь с молоком, белокожая, с русой косой до пояса - забеременнела от русского прокатчика видео-кассет Дениса, и едва окончив школу вышла за него замуж, не любя - чтобы мама ее не продала старому туркмену. Это очень страшно! Страшно, когда на тебя это вываливает единственная подруга, а ты не знаешь, что сказать. Страшно, что самой востребованной профессией стала "прокатчик арб", "арбовод, который впрягается в тележку с товаром вместо осла - и это очень дешево. Денис стал арбоводом. Рыдая, беременная Света рассказывала, что муж ее делит с братом, иначе он их выгонит. Счастье, что не в подробностях и вся глубина этой мерзости прошла мимо моего, тогда еще детского, осознания. И счастье, что я почти не оказывалась одна - всегда в стайке темнокожих, разнонациональных мальчишек. Нашу, с детства сложившуюся, банду, со мной в качестве товарища по играм, источника сказок и почти медсестры, межнациональная рознь обошла стороной.
А мы с родителями стояли на базаре, в центре русской барахолки, где самым востребованным товаром оказались книги... Они были дешевле туалетной бумаги, но шли на те же нужды. Бабуля рыдала, отдавая классиков - "Война и мир", собрание сочинений "Жизнь замечательных людей", Пушкина и Лермонтова, Историю и приключения... Русские не уезжали - они сбегали, сбегали поодиночке и семьями, продавая за бесценок квартиры или попусту оставляя их. К родственникам, друзьям и знакомым, в Казахстан, Киргизию и Россию - нигде жизнь не казалась настолько беспросветной как здесь. Бабуля делала гражданство России, как урожденная русская, дед, хоть и русский, был детдомовцем из Узбекистана, родители мои и вовсе - родились в Ташаузе, отец, хоть и узбек, тоже оказался лишним в этой стране... И никуда бежать нам не светило, кроме как в Россию, к историческим(с маминой стороны) корням, надеясь и уповая на то, что "Россия - щедрая душа". Сколько раз потом произносилась эта фраза - но уже с оттенком горечи, но об этом после.
Едва получив статус беженца, родители пришли на поклон к Ба. "Мама, возьми детей на пару месяцев, мы квартиру почти продали, едва устроимся - заберем" - рыдала моя мама. Квартиру продали. 800 долларов. Родители уехали в Россию, такую загадочную, родную корнями и истоками и манящую свободой, как казалось тогда. Мы остались на попечении Ба, деда и "любимого" дядюшки.
Растянула я, но сейчас от эмоций руки трясутся, простите, в том числе и за возможные ошибки. Следующая часть будет заключительной.
