Три древних письма о любви⁠⁠

Что писали о любви брошенный муж из Древнего Египта, русский дворянин XVIII века, влюбленный в извозчика, и страдающая девушка из древнего Новгорода

1. Образованная новгородка — своему возлюбленному

«[Я посылала (?)] к тебе трижды. Что за зло ты против меня имеешь, что в эту неделю 

ты ко мне не приходил? А я к тебе относилась как к брату! Неужели я тебя задела тем, что посылала [к тебе]? А тебе, я вижу, не любо. Если бы тебе было любо, то ты бы вырвался из-под [людских] глаз и примчался … Отпиши же мне про … тебя оставлю. А если даже я тебя по своему неразумию задела, если ты начнешь надо мною насмехаться, то пусть судит [тебя] Бог и моя худость».

Новгород, начало XII века

Дмитрий Сичинава, лингвист:

«Письмо написано на двух кусках бересты, и не все фразы, к сожалению, сохранились. Однако кое-что можно восстановить. Письмо начинается со слов „к тебе трижды“: героиня явно хочет сказать, что уже три раза писала своему адресату или посылала к нему. Что бы ни было в начале, очевидно, что в письме не было обычного обращения — от такого-то к тому-то. Это очень интимное письмо, и здесь нет адресной формулы.

Какой образ любви, какие отношения стоят за этим письмом? Тут и страх, что о них узнают, и явное беспокойство героя, потому что за ним наблюдают другие люди. И явная обида возлюбленной, которая звучит очень естественно для нас сегодняшних: мол, тебе просто все это не надо, а если бы было надо, то ты бы нашел способ сбежать и встретиться со мной.

Очень интересно выражение „буду задела“. Такого времени сейчас нет в русском языке: это так называемое второе будущее, означающее предшествование к какому-то предстоящему моменту. Использовалось оно и в условных предложениях, то есть сейчас бы мы сказали „если окажется, что я тебя задела“ или даже „если вдруг (по-твоему) я тебя задела“. До этого мы не знали, что в конце XI или в начале XII века глагол „задевать“, как и сегодня, использовался в значении „оскорбить“, „сделать неприятно“. А вот фраза „я тебя имела аки брата“ — буквально „я к тебе относилась как к брату“ — звучит странно. В современной культуре любви, наследующей романтизму, брат противопоставлен возлюбленному: „Сладко мне твоей сестрою, / Милый рыцарь, быть; / Но любовию иною / Не могу любить…“ Здесь же этого противопоставления нет: брат — это наибольшая степень открытости и близости. „Я относилась к тебе как к родному“ — так, может быть, сейчас бы сказала девушка на ее месте.

Писавшая, скорее всего, сочиняла и записывала послание своему возлюбленному сама: вряд ли она стала бы диктовать кому-то настолько интимное письмо. По изысканным формулам, которые она использует, видно, что женщина была не просто грамотной, а весьма образованной и в писце не нуждалась. Скорее всего, она принадлежала к социальной элите: грамота происходит с Троицкого раскопа, где, как мы знаем по другим письмам, находились усадьбы достаточно состоятельных новгородских бояр.

„Моя худость“ — калька с греческого выражения, которое означает „я, недостойная“. С этим уничижительным словом контрастирует фраза „пусть тебя судит Бог и я“. Это довольно смелая конструкция для средневекового человека, в особенности женщины. Вообще, перед нами очень независимая, по крайней мере в своих чувствах и выборе, женщина, и остается гадать, была ли она столь же самостоятельной социально. Максимальную степень независимости в традиционном обществе имела вдова, однако как раз из новгородских документов известно, что и при живом муже женщины могли распоряжаться, например, деньгами или воспитанием детей.

Есть ли аналоги этого письма? Учитывая его литературные обороты, наиболее естественно искать что-то похожее в Византии того времени. Этой эпохой датируется византийский роман „Дигенис Акрит“, где есть и самостоятельные героини, и непостоянные мужчины, и, главное, куртуазная переписка, и некоторые ее формулы. Есть и древнерусская его версия, хотя она делалась с другой, не столь богатой этими сюжетами редакции и в более позднее время, чем наша грамота. Разумеется, непосредственное влияние романа (тем более в подлиннике) предполагать не следует, скорее оба эти текста отражают галантную культуру той эпохи, свидетельств которой до нас дошло крайне мало.

Это письмо с его лексикой типа „иметь зла“ или „задеть“ — яркое свидетельство того, что древнерусский язык имел очень тонко выработанную психологическую лексику, подчеркивающую детали человеческих отношений, и не обязательно в области любви».

2. Серен из Древнего Египта — своей жене Исидоре, которая от него ушла

«Серен приветствует свою сестру и госпожу Исидору. Прежде всего, молюсь о твоем здоровье и каждый день и вечер поклоняюсь за тебя богине Таурет, любящей тебя. Хочу, чтобы ты знала, что с тех пор, как ты ушла от меня, я пребываю в трауре, плачу по ночам и скорблю днем.

С тех пор как мы с тобой вместе помылись 12-го числа месяца фаофи, я больше не мылся и не умащался маслом до 12-го числа месяца атир. Ты прислала мне письма, которые могли бы поколебать и камень, так меня тронули твои слова. В тот же час я написал тебе ответ и отдал его 12-го числа, запечатанным вместе с твоими письмами.

Помимо твоих писем, в которых ты пишешь: „Колоб сделал из меня проститутку“, посыльный передал мне на словах следующее: „Твоя жена послала сказать мне, что он сам продал цепочку и что он сам посадил меня на корабль“. Ты говоришь все это, чтобы мне больше не верили в том, что касается погружения на корабль. Смотри, сколько раз я посылал за тобой. Сообщи мне, придешь ты или нет».

На обороте: «Отдать письмо Исидоре, от Серена».

Алена Чепель, историк:

«Это папирусное письмо было написано во II веке нашей эры в городе Оксиринхе и содержит огромное количество орфографических ошибок в древнегреческом языке. Читать частные папирусные письма — все равно что слушать телефонный разговор с одной стороны: большая часть контекста нам обычно недоступна. Мы не знаем, кем были Серен и Исидора, что между ними произошло. Можно предположить, что они были мужем и женой, Исидора ушла от Серена с другим мужчиной, Колобом, за месяц до написания письма, после чего они обменивались письмами и устными сообщениями через посыльного.

Самое интересное в этом письме — то, как Серен выражает свои чувства и свое горе из-за того, что Исидора его покинула. В течение месяца он исполнял ритуал траура — как после смерти близкого человека. В ритуальные действия входило полное отсутствие заботы о своем теле: человек переставал мыться, бриться, применять косметические средства ухода, благовония. Помимо такого телесного проявления своих чувств, Серен всячески проявлял заботу об Исидоре: он посылает за ней, зовет ее прийти, молится за нее древнеегипетской богине Таурет, покровительнице беременных и рожениц, изображавшейся в виде беременной гиппопотамихи. Это не обязательно значит, что Исидора была беременна, и может объясняться просто тем, что в греко-римский период Оксиринх был центром ее культа.

В своем письме Серен использует достаточно стандартные формулировки, но сквозь них прорываются бурные эмоции. И этим особенно интересно его письмо: оно показывает, что даже если у людей, живших почти 2 тысячи лет назад, не было сложившейся культуры выражения любви и страсти, они все-таки находили способ это сделать. Нужно еще понимать, что такие письма были не совсем личными: их диктовали для записи писцам и затем чаще всего читали вслух получателю или получательнице, так как большинство женщин (впрочем, мужчин тоже) в то время были неграмотными. Это затрудняло передачу в письме интимных подробностей или слишком личных проявлений чувств. Возможно, поэтому любовные письма как таковые среди папирусов практически отсутствуют, и исключения очень редки. Письмо Серена — одно из них.

Серен обращается к Исидоре как к своей сестре и госпоже. Госпожа, „кюрия“, — что-то вроде стандартного уважительного обращения, как Mrs в английском. „Сестра“, скорее всего, означает здесь „жена“. Дело в том, что в Египте того времени „сестра“ и „брат“ — нормальное обращение к жене и мужу соответственно. Но, кроме того, сестрой и братом могли называть также родственников разной степени близости и друзей. Так даже могли обращаться к людям, с которыми была какая-то тесная деловая связь. Определить в этих случаях реальную степень родства довольно сложно. Но в нашем письме есть также и слово „жена“, гюне, γυνή, скорее всего относящееся к Исидоре. Обращение Серена, таким образом, тоже подчеркивает его любовь и уважение к Исидоре».

3. Петербургский чиновник Андрей Молчанов — фурманщику Васильюшке

«Друг мой Васильюшка, потому что велик ростом, а маленек любовью, знатно я уже тебе ненадобен, я тебя не вижу три дни и уже и скушно стало; жаль, что привык к тебе и забыть не могу, а ты меня бросил, а я чаю болше поторопился ко услугам племяненки, о которой известна Елисеевна; во вторник, ежели жив буду, приеду к тебе паритца в баню, вели заготовить да повидайся с Мироном, либо и впредь надобен буду; а Мокею скажи, что уже об нем зделано и о большем не трудился. К кормильцу моему Родиону поклон. А. М.».

А. М. 1740-е годы, Санкт-Петербург

Ирина Ролдугина, историк:

«Это письмо мне попалось в Российском государственном архиве древних актов и сразу привлекло мое внимание: оно адресовано одним мужчиной другому мужчине. А. М. — это Андрей Иванович Молчанов, дворянин, занимавший пост главного советника полицмейстерской канцелярии в Санкт-Петербурге и бывший довольно большим человеком. Васильюшка — фурманщик, то есть извозчик.

Почему этот текст очень необычен? Письма, выражающие открытое гомосексуальное желание, невероятно редки для российских реалий, в архивах их обнаружить почти невозможно. Во-первых, в России практически нет историков, которые, работая в архивах, обращали бы внимание на подобного рода документы. Во-вторых, считается, что гомосексуал в современном понимании слова появился только во второй половине XIX века. Перед нами же документ, показывающий, что между Молчановым и Васильюшкой существовала как минимум взаимная симпатия.

В какой-то момент это письмо оказалось в руках властей и заинтересовало их. Васильюшку спросили, почему он имеет „любовное обхождение“ с советником полицмейстерской канцелярии. Впрочем, закона, который бы криминализировал однополые отношения, тогда еще не существовало, а под статью о мужеложестве могли попасть только служившие в армии. Возможно, поэтому дальнейшая карьера Андрея Молчанова развивалась вполне благополучно. Он даже пытался избраться в екатерининскую Уложенную комиссию, но не прошел. Известно, что у него была семья, двое детей.

История телесности и сексуальности сводится к тому, что это всегда интерпретация. Естественно, мы не можем доказать, что эти люди спали друг с другом. Но контекст и текст письма свидетельствуют об интимной близости. И если то, что Молчанов называет этого человека „Васильюшка“, еще ни о чем не говорит, то фразы „я тебя не вижу три дня уже, и скучно стало“ и „я привык к тебе и забыть не могу, а ты меня бросил“ свидетельствуют об эмоциональной связи между этими людьми».

источник